Апофатика, апофазы. Первая имеет автоморфные границы, риски. На пределе опасности сии, вообще самостоятельные, сливаются. Здесь же обретаются дополнительные подтверждения /а/лете-исчислению, изящные ему приложения в теории простых чисел. Наконец, во всей естественности, по-новому вплетается адамичность как связь оснований афразийских и евразийских. Канвой же мотивирующей, входными-кейсами всему служит, как прежде, любовная линия – микросизигия, разворачивающаяся в макрокосм смыслов всесвязующих.
Наглая (необъяснимая, внезапная) смерть, как и внешне вольная (притом прижизненная) гибель сами по себе представляют тайну тайн, особенно когда речь идет о страданиях детей, невинных, лучших. Но за ними может стоять некое обобщение, сулящее куда большую ясность. Имеют место и цена, и некая алгебра («мена»), в т.ч. в преломлении "/а/лете-исчисления», приоткрывающего общие паттерны в судьбах личностей и эпох. Но и знание цены сопряжено с ценой: простота автоморфна, хоть мыслима и свобода от мены.
Главному герою предстоит постичь несколько пластов действительности, как и связь меж ними (представление Древа). То, что его более всего терзает и окрыляет, роднит оба древа, Жизни и Познания, являя их простое единство (Древо же). Альтернативой сей высшей реальности выступает ведение промежуточное: неисчерпаемо сложной «картотеки» срезов-срубов-спилов древа (конических сечений, в горькую усмешку именуемых «комическими»), что тождественно анестетической иллюзии, Heurist-Эвересту, Эллипсу судьбы.
«По ту сторону пестроты пестрот пролегает дымка…» Центральная тема данного опуса венчает Троекнижье. Недосказанное последним исчерпывается их совокупностью, простой полнотой, так что более нет нужды исчерпывать пеструю пустоту альтернативных изложений на злобу дня и века. А связь предложенных, изначально совершенно независимых представлений единого, оставляется к рассмотрению пытливого исследователя.
Каждый, как с необходимой достаточностью следует из ткани повествования, окажется в этом нуль-состоянии Среды, как по силам многим не просто выбраться, вызволив из нее лучших, но совершить то и это, не иначе как изменив ее верностью себе. Сия Тайна объяснима в терминах Комплементарности и Коммутативности, связь коих в свою очередь соотносится с иными подобными представлениями Тайны. Попутно пытливый читатель узнает скрытую этимологию Руси и путь князя Владимира, в связи с дилеммой Преображения.
Начинаясь с изначально разрозненной серии повествований на злобу дня, книга неожиданно для самого автора вскоре явила некую цельность, указывающую на Тайну. Невольно покорился ей и сам автор, став вровень с персонажами. В духе quasi-fiction (преследующем сюжетную честность) и в рамках авторской парадигмы HIPP/SIPP (hyper/super-intellectual poetic prose).
