Он взглянул на часы. До полуночи, до комендантского часа оставалось совсем немного. Надо было выбираться отсюда, поскорее выбираться из лабиринта этих непонятных, нелепых улочек, выйти на центральную улицу, на ближайший проспект и домой, сейчас же домой, пока не пробило двенадцать, не то есть опасность нарваться на патруль и провести ночь в ближайшей комендатуре.

А может, это лунный свет всему причиной, неяркий, словно из другого мира, серебристо-пепельный свет луны, царствующий здесь над домами, делающий их похожими на развалины, над улочками, в лунном свете похожими на запутанные нити клубка, над всей этой странноватой местностью, где уши закладывало от пронзительной тишины? Ведь не лунатик же он, в конце концов, нелепо-торжественно шагающий по серебристой дорожке, вперив бессмысленный, остановившийся взгляд в лунный луч. Он в здравом уме и твердой памяти, знает точное время, контролирует свои поступки. Тем не менее он попробовал, словно во сне, оттолкнуться, чтобы ощутить много раз испытанно, сжимающее сердце состояние невесомости, предвещавшее дальнейший фантастический полет. Ничего, разумеется, не вышло. Нет, он не во сне; ничего похожего на состояние полета или противоположное ему, когда, охваченный парализующим ужасом, не можешь сделать ни шагу на ватных ногах, он не испытывал.

Но в таком случае что он делает тут в столь поздний час? Зачем он здесь, как попал сюда, как долго бродит по этим незнакомым улочкам? Ни на один из этих вопросов О., как он ни старался сосредоточиться, ответить не мог. Если б еще он был пьющим, все можно было бы объяснить: выпил мол, человек, с кем не бывает, занесло его сам не знает куда, зачем… И эта непонятная тревога, закравшаяся в сердце, грозящая перерасти в кошмар, в панику, откуда она? Это неуловимое предчувствие беды, чего-то ужасающего, что должно было случиться вот-вот, с минуты на минуту…

Вдруг он поймал себя на том, что уже давно стоит, уставившись в тупичок. О. резко повернулся и зашагал по улочке, завернул за угол, но опять обнаружил перед собой глухую стену. Мелькнула мысль о ловушке. Но тут взгляд его упал на узкую дверь в заборе, он поспешил к ней, толкнул ее и вышел, но не во двор, как следовало бы ожидать, а на другую улицу, такую же узкую. И в тот же миг почувствовал что-то вроде облегчения. О. понял: причиной его испуга были звуки, еле различимые, далекие звуки, которые он принял за неясные рыдания. Теперь, выйдя на другую улицу, он более явственно услышал и понял, что это был всего лишь шум мотора. Включенный мотор машины. Скоро мотор разогреется и машина отъедет. Но… машина в столь поздний час, на таких узеньких, не приспособленных для езды улочках? Машина, которую О. еще не видел, стала тревожить, беспокоить его. Еще не сознавая причины, он уже ясно понимал, что надо избежать встречи с этим автомобилем во что бы то ни стало, надо спасаться.

О. прибавил шагу и тут же услышал, как приблизилось урчание мотора. Охваченный паникой, О. почти побежал, лихорадочно соображая, что машине не проехать по такой узкой улочке, да еще и на скорости. Рычание мотора слышалось совсем близко, за спиной. О. усилием воли заставил себя обернуться. Метрах в двадцати от него, заняв собою всю улицу, двигался прямо на О. большой красный лимузин. О., пытаясь спастись, толкнул первую попавшуюся дверь, возле которой очутился, и влетел в темный подъезд, где, затаив дыхание, вжался в стенку, будто стремясь раствориться в ней. Тут же урчание мотора сделалось гораздо тише, можно было предположить, что автомобиль остановился. Но красный лимузин и не думал останавливаться, только значительно сбавил ход. Он приближался к двери, за которой спрятался О.

…и, подъехав, стал прямо напротив этой двери, так что О. мог видеть салон автомобиля. Салон был пуст. Абсолютно пуст. На месте водителя тоже никого не было. Никого.

Он проснулся до звонка будильника, заведенного, как всегда, на семь часов. Озноб от жутковатого сна еще не полностью прошел, но уже через несколько мгновений О. вполне оправился, ясно осознав, что он в своей постели, в своей квартире, и все, что ему привиделось, всего лишь сон, дурной сон. Усмехнулся, покачал головой. Начинался новый день. Надо было вставать, умываться, бриться, завтракать, отправляться на работу. Он вспомнил о предстоящих на сегодня делах, об их изнурительной, монотонной схожести со вчерашними, завтрашними, год назад, десять лет, через год… Он закрыл глаза, словно собираясь поспать еще, будто желая обмануть себя и заранее зная, что это невозможно: многолетняя привычка сделала свое дело и сегодня он почти тут же вскочил с кровати, чтобы и теперь, как обычно, соответствовать раз и навсегда установленному расписанию своего существования.

Через полчаса О., заперев дверь своей холостяцкой квартиры, спускался по лестнице, а еще через несколько минут должен был сесть на автобус и доехать до станции метро, проехать на метро четыре остановки, потом, выйдя из метро, пройти шагов сто, чтобы очутиться на работе, на своем, так сказать, рабочем месте. Восемнадцать лет все это повторялось с завидным постоянством в одно и то же время, на одном и том же транспорте, одним и тем же маршрутом. Восемнадцать лет, если не учитывать выходные, отпуска, дни болезней…