Роман Воликов

Этот сборник рассказов написан для тех, кто не испытывает никаких иллюзий в отношении процессов, происходящих в родной стране

«История есть интерпретация фактических данных (evidence), причем фактические данные – это собирательное имя для вещей, которые по отдельности называются документами. При всех возможных ответах на вопрос, что такое документ, историки согласятся, что историческая процедура, или метод, заключается в сущности в интерпретации фактических данных». Р. Дж. Коллингвуд

Основной темой рассказов, представленных в этом сборнике, является история противостояния. Результат противостояния, как правило, печален, а вот процесс весьма занимателен и чрезвычайно поучителен.

Мы не ангелы, темные твари сорвали нам планки. Если нас спросят, чего мы хотели бы, мы бы взлетели, мы бы взлетели… Нету к таким ни любви, ни доверия, люди глядят на наличие перьев…

Это экспериментальная повесть с музыкальными вставками в текст. Кликайте на ссылки там, где это указано, и тогда повествование будет последовательным и логичным.

Шум ливня воскрешает по углам салют мимозы, гаснущей в пыли. И вечер делит сутки пополам, как ножницы восьмерку на нули – а в талии сужает циферблат, с гитарой его сходство озарив. У задержавшей на гитаре взгляд пучок волос напоминает гриф.

Шесть рассказов о главных человеческих грехах, таких же вечных, как и сам человек. Битые яйца учат кур, битые яйца учат кур. Но млеет омлет на сковороде, с кем это было, где и когда…

На дальних холмах, повествуют, когда-то был лабиринт, где сотни путей меж глухими стенами в хитрый сплетались узор и где все путеводные знаки людям помочь не желали, безысходно блуждавшим вслепую.

Что за слова? В чём их двойная сила? Чего бояться смертным? Мы все во власти случая, предвидениям чужды. Жить следует беспечно – кто как сможет… (Софокл)

Будут битвы громше, чем крымское землетрясение. Есть твердолобые вокруг и внутри – зорче и в оба, чекист, смотри! Мы стоим с врагом о скулу скула́, и смерть стоит, ожидает жатвы. Юноше, обдумывающему житье, решающему – сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь – «Делай её с товарища Ягоды».

«Немь лукает луком немным в закричальности зари. Ночь роняет душам тёмным кличи старые „Гори“. Закричальность задрожала, в щит молчание взяла и, столика и стожала, боем в темное пошла. Лук упал из рук упавном, прорицает тишина, и в смятении державном улетает прочь она.» Велимир Хлебников

Зеркала на стене, зеркала на столе, в блеск граненых границ кто вошел – заключен. Смотрят два близнеца, друг за другом следя. По ночам без лица, помутнев как слюда, никакой ретушер не подменит лица, кто вошел, тот вошел жить в стекле без конца. Время в раму втекло, прячет ключ хорошо это злое стекло. Семен Кирсанов

«Взлетает косолапый самолётик и вертится в спортивных небесах. То замолчит, как стрелка на весах, то запоёт, как пуля на излёте. Пропеллер – маг и косточка в компоте, и крепдешин, разорванный в ушах. Ушли на дно, туда, где вечный шах, в себя, как вечный двигатель в работе. Упали друг на друга. Без рубах. В пространстве между костью и собакой вселенная – не больше бензобака, и тёплая, как море или пах». Александр Еременко

«И стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его были имена богохульные. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» Иоанн из Патмоса