Алексей Мошин

«Когда накопилось у Вахряка деньжонок порядочно, попутал его лукавый – в рост деньги отдавать по мелочи. Пошла про его деньги молва. И вышел с ним такой случай…»

«Тёплая летняя ночь. Забраться бы теперь куда-нибудь подальше от людей…»

«Он верил доктору и окружающим, которые все говорили; что он скоро поправится; он не знал, что дни его сочтены. Его молодое чахоточное лицо с большими умными глазами почти всегда казалось весёлым, и только при душивших приступах кашля он морщился страдальчески…»

«Он бежал, еле переводя дух, вслух жалуясь и причитая, и от этого ему становилось как будто немного легче на душе. Город, проклятый город, где властвовали теперь насилие и ужас, и разорение, и смерть позорная и мучительная, – город остался назади. Мордух бежал теперь в поле. Его никто не слышал, как он причитал…»

«С Тургеневым Н.Г. Бунин познакомился раньше, чем с другими писателями. Это знакомство завязалось случайно в 1860 или 1861 году, в конце августа или в начале сентября, на охоте по куропаткам в Щигровском уезде Курской губернии. Бунин с любимой собакой охотился в знакомых местах и, выбравшись на пригорок, увидал вдали еще двух охотников, идущих теми же местами почти по его следам: один был в светлой круглой шляпе с широкими полями, очевидно, барин, а другой, насколько можно было судить по костюму...

«Речка Соломинка такая маленькая, что даже не значится на географических картах; мелководная, она местами кажется не больше ручья и весело журчит меж камней, играя на солнце серебристыми струйками; но там, где она делает поворот к Даниловской роще, там глубокий-глубокий омут…»

«Молодая женщина с бледным красивым лицом старалась заглянуть в глаза мужа. На него всегда хорошо, ободряюще действовали подобные её речи. Но он теперь только ниже опустил голову. Она неслышно вздохнула, позвала резвившихся оборванных двух детишек, ушла с ними в кухню и тихо закрыла дверь…»

«Они гуляли каждый день, в один и тот же час, под руку, по главной Московской улице. Он вёл её любовно, осторожно, сияя улыбкой, полной достоинства, и сознания своего счастья и превосходства над гулявшими другими людьми, которые не умели быть счастливыми…»

«Они одни в этой богатой, роскошной комнате, двери наглухо заперты; открыты лишь окна; из цветущего сада льётся мягкое благоухание; слышатся издали греховные, как змея заползающие в душу звуки оркестра, который играет на эстраде у берега моря. Эти звуки должны мешать исповеди; ксёндз хочет закрыть окна, но больная не позволяет: ей нужно воздуха, как можно больше воздуха…»

«Их было четверо: два брата и две сестры. Жили они в своём деревянном доме, на берегу реки, почти на окраине городка. Дом у них был старинный, дедовский, но ещё крепкий и тёплый…»

«Он мог жениться, выгодно жениться… Но он не был подлецом и не переставал любить ту девушку, круглую сироту, которая, окончив институт, живёт около его матери, и которую он любит с первой встречи, когда он только что кончил гимназию и ещё раздумывал, куда ему идти, – в университет или в военное училище…»

«Тяжёлым гнётом ложилось на душу это множество наносных, искажённых слов в речи простого русского человека. Я понял, что Илья имеет пристрастие к мудрёным словам, которые с завистью ловит и старается запомнить, искажая и понимая их по своему и очень гордится тем, что он знает мудрёные слова…»

«Мне вспоминается небольшой уютный кабинет А.П. Чехова в его ялтинской даче. За письменным столом и за изящным рабочим креслом – в алькове оттоманка, а над нею – картина Левитана. И на противоположной стене на камине – фреска Левитана «Стога сена». Под широким окном – диван, а к нему повернуто приставленное боком к письменному столу большое удобное мягкое кресло…»

«У окна гастрономического магазина, на Невском проспекте, стоял полный, небольшого роста господин с седыми усами, в весеннем пальто, по сезону, и в котелке; сквозь огромное зеркальное стекло смотрел он с сосредоточенным видом на выставленные гастрономические диковинки и выбирал. Наконец, он решил что купить, повернулся, чтобы войти в магазин, и вдруг увидал молодого человека, который ему поклонился, снимая мягкую плюшевую шляпу…»

«В длинном зале Эрмитажа с античными фресками, украшающими стены и овальный потолок, и с мраморными статуями на блестящем узорчатом паркете, – в этом зале давно уже сидел косматый молодой человек в пиджаке самого будничного вида. Он выбрал стул как раз между двумя творениями Гудона: статуей Вольтера и Дианой…»

Сергей Петрович Воронин служил в правлении N-ского страхового общества и зарабатывал довольно для того, чтобы жить с семьёй в полном достатке, если, конечно, не позволять себе чего-нибудь особенного; но он имел пагубную страсть собирать произведения живописи. Жил он скромно, не пил, не считая случаев, когда «необходимо бывает» выпить: в торжественных обстоятельствах, – и даже не курил; сам одевался и семью одевал так, чтобы только было мало-мальски прилично, – и всё-таки всегда нуждался в...

«Прекрасная Айша, стройная как пальма, черноокая и грациозная как дикая газель, приняла от отца драгоценный подарок, украшенный изумрудами флакон, в котором заключался гашиш, и спрятала в своей шкатулке, где хранились её сокровища…»

Некрасов, Достоевский, гр. Л.Н. Толстой в эпоху «Войны и мира», Ги де Мопассан.

«Был весенний, но пасмурный день, дождик только что перестал. Качнов быстро шёл по мокрому тротуару, завернув концы брюк и жалея о том, что не взял с собою зонтик, и что его новенький котелок несколько пострадал от дождя. Шёл Качнов и не обращал никакого внимания ни на кого на улице, как вдруг какое-то странное душевное движение заставило его взглянуть прямо перед собою…»