Рисунки Л. НЕПОМНЯЩЕГО
© Иллюстрации. Текст с изменениями.
Издательство «Детская литература», 1988
Плохонькая избёнка была у Михея. Соломенная крыша протекала, крыльцо провалилось. И не потому жил Михей в такой избе, что был он мужик непутёвый или нехозяйственный. Больно лютым был у него господин. Не даст ни дерева срубить в лесу, ни соломы с поля взять. Про таких говорят: у него зимой снегу не выпросишь.
И вот беда какая: никуда не денешься от хозяина. Все мужики были его крепостными крестьянами. Они были крепко приписаны к той земле, которой владел помещик. А поместья давал своим «лучшим слугам» — боярам и дворянам сам царь.
Некому было жаловаться крестьянам. Оставалось одно: или терпеть, или бежать от хозяина. И многие бежали. Такие беглые крестьяне уходили на Дон, на Днепр и прочие украинные (окраинные) земли. Словом, подальше от Москвы, от царя и его слуг. Там крепостные становились вольными людьми — казаками. А власти называли таких людей ворами и разбойниками.
Михей тоже хотел бежать на южные украинные земли. Да как? Трое ребятишек у Михея. Попробуй с ними убеги. И оставаться тяжко. Что делать? Ну прямо хоть волком вой.
Как бы там ни было, а всё же решился Михей вначале свою избёнку подправить. Не то ведь, чего доброго, совсем завалится. Где жить тогда?
Тёмной ночью срубил он в лесу дерево. Только стал отёсывать и вдруг видит, выходит на него человек. «Ну, — думает Михей, — пропал я. Видать, кто из слуг хозяйских. Поведёт к господину, а там… Вон Сидорка-то одну рыбину в пруду поймал — запороли. Нет уж, не дамся…» И ухватил Михей топор покрепче, поудобнее…
— Брось топор, — говорит незнакомец, — не бойся. Я тебе зла не сделаю. Ты кто будешь-то?
— Я Михейка Долгов.
— Здесь живёшь?
— Тутошний. А ты?
— А я сегодня тут, завтра — не знамо где буду. Хозяин твой кто?
Михей снова сжал топор.
Человек усмехнулся:
— Да ты не бойся, говорю. Я ить не доносчик.
— А на что тебе мой хозяин?
— Ты сам-то отвечай, не спрашивай. — И человек повелительно взглянул на Михея.
Тот, помолчав немного, произнёс:
— Ну, князь Шишагин Таврило Тимофеевич.
— Кровопийца-то? Слыхал про такого.
Михей молчал, не знал, что сказать. Со своими мужиками они не раз поминали хозяина недобрым словом. Так то — свои. А тут поди разбери, кто он, этот человек. Не выдал бы.
— Чего молчишь?.. Нешто не у вас третьего дня по его приказу двоих палками забили?
— Вестимо, у нас…
— Али не у вас, скажешь, народ с голоду пухнет?
— И то верно.
— А чего терпите?.. Доколь он вашу кровь сосать будет? Не опостылело вам на его земле в три погибели гнуться?
Михей ничего не ответил. Лишь досадливо крякнул да с силой вогнал топор в бревно.
— Во! Эдак бы по шишагинской шее, — сверкнул глазами человек. — А землю его между мужиками поделить.
— Да за это… знаешь что сделают?.. — прошептал Михей.
— Что сделают, коли вы все возьмёте в руки топоры да вилы?
— Войско против нас вышлют.
— А вы сами в войско ступайте. К Болотникову. Слыхал про такого?
— Не слыхивал.
— Зови завтра сюда об эту пору верных людей, я вам всё расскажу. Приведёшь?
Михей ответил не сразу. Сверкающие глаза незнакомца жгли его. «Видать, горячий человек, — думал Михей. — Не разбойник ли?.. A-а, чего там! Лучше на воле погуляю, чем погибать от господских палок или подыхать с голоду…»
— Приведу, — сказал Михей.
Так люди Болотникова ходили по городам и сёлам — волновали народ, чтобы новые отряды вливались к нему в войско.
Кто ж такой Иван Болотников? Откуда он взялся? Чего хотел?
Был он холопом у боярина Телятевского, но бежал. Ловок он был да силён. Умел хорошо саблей рубить, копьём колоть, из ружья стрелять. В южных степях сошёлся с казаками, был у них атаманом. Но во время одного из походов захватили его в плен татары. Продали они Болотникова в рабство в Турцию. Несколько раз плавал гребцом на галере. После боя с немецкими кораблями, в котором турки были разбиты, немцы привезли Болотникова в Италию. Оттуда через Германию и Польшу вернулся он в 1606 году в Россию.
А в Русском государстве ох и смутное, неспокойное было время! И среди бояр шли раздоры за власть, и в пароде поднимались волнения одно за другим.
В мае 1606 года в Москве убили Лжедмитрия Первого. Это был самозванец Гришка Отрепьев, выдававший себя за царевича Дмитрия — сына Ивана Грозного. Но царевича убили ещё в детстве. А Гришка сговорился с польским королём Сигизмундом, чтобы король поддержал его, за что Гришка, мол, отдаст йотом часть русских земель. Недолго правил самозванец. Вначале ждал от него народ указов справедливых, но Лжедмитрий лишь знай пиры с поляками закатывал, казну опустошал. А откуда ещё денег взять? Известное дело — народ посильнее придавить. Не выдержали москвичи, ворвались во дворец, убили самозванца, тело сожгли, зарядили пушку пеплом и выпалили в ту сторону, откуда он пришёл.
Царём стал Василий Шуйский. Но не дал волю новый царь ни холопам, ни крепостным крестьянам. Да и многим дворянам не по душе пришёлся царь Василий: лишь своих приближённых жаловал он поместьями и чинами.
Вот в такую пору и появился в Путивле Иван Исаевич Болотников.
— Люди добрые, — сказал он посадским холопам, — не видать нам воли как своих ушей, ежели не поднимемся мы на господ. А царь Шуйский лишь о собственном благе печётся и своим боярам угождает. Гнать такого царя с престола!
Дерзкие были те слова, да запали они каждому в сердце.
— Мы с тобой! — закричали холопы.
— Веди нас, куда хоть!
— Волю добудем или сложим с тобой вместе головы!
Вскоре в войске Болотникова собралось двадцать тысяч холопов и крестьян, да ещё примыкали к нему со всех сторон разные люди посадские, стрельцы и казаки.
Пришёл к Болотникову и путивльский воевода князь Шаховской:
— И ты, и я против Шуйского. Мой человек Истома Пашков уже отправился с дворянскими отрядами к Ельцу. Коли и ты будешь на Москву двигать, я тебе помогу.
— Добро, ежели правду говоришь, — отвечал Болотников. — У тебя есть копья, сабли, ружья да порох — вели раздать моим людям.
— Велю. А кто побьёт Шуйского — твоё ли войско, дворянское ли — не столь важно. Одно мы с тобой дело задумали. Главное — царя Василия с трона согнать.
Вовсе не одно и то же они задумали. Совсем разное держали у себя на уме. В войске Пашкова о том и слышать не хотели, чтобы простому народу дать волю. Лишь себе дворяне выгоду искали.
Болотников понимал, что с князем надобно держать ухо востро, но виду не подал.
— И пушки у тебя, сказывают, есть…
— Истоме Пашкову отдал до последней, — солгал Шаховской. Не мог он расстаться со всеми пушками, боязно было при себе ни одной не оставить.
— Ладно, — молвил Болотников. — Пушки в бою добу
…А люди к Болотникову в войско всё шли и шли. Не зря посылал он в города малые и большие, в деревни и сёла верных гонцов. Не зря рассылал он простому люду свои «листы», в которых призывал «побивать вельмож и сильных».
Войско восставших росло, росло.
В городе Кромы гудел колокол. Посадская голытьба кинулась к боярским домам с криками: «Бей душегубов!»
Едва успели доложить Шуйскому о Кромах, как поднялся народ в Ельце.
Царь думал тяжкую думу: «Ежели этот вор Болотников войдёт в Кромы, оттуда, почитай, прямая дорога на Москву. А в Ельце-то ещё Лжедмитрий собрал оружия всякого, да пороха, да пушек: хотел оттуда в Крым идти. Значит, всё это теперь в руках смутьянов. И во главе у елецких, сказывают, Истома Пашков, дворянин…»
— На Кромы пусть князь Трубецкой с войском движется, а на Елец — князь Воротынский, — распорядился царь. — Ивашку Болотникова мне живьём приведите. Хочу посмотреть, каков он у палача на плахе будет.
Оба войска осадили Кромы и Елец, но взять не могли.
Царь каждый день спрашивал: как, мол, там идёт осада? Но ничего нового не слышал. Стоит войско и под одним городом и под другим, а толку никакого.
Но вот в августе примчался гонец с новостью:
— Государь, князь Трубецкой к Орлу отступает.
— Да что ты мелешь, дурень? — рассердился царь.
— Воля твоя, государь, а только разбил Ивашка под Кромами князя. Вот те крест. — Гонец перекрестился.
Через несколько дней прискакал к царю другой гонец, бухнулся в ноги:
— Государь, князь Воротынский разбит…
— Как?! — вскричал Шуйский.
— Наголову разбит. Истома Пашков гонит его к Туле.
Так, по двум направлениям, и преследовали отступавших отряды Болотникова и Пашкова.
Вот уже взяли Орёл, Мценск, Белев, Перемышль…
Царь посылает новое войско во главе со своим братом князем Иваном Шуйским. Этот воевода считал, что остановит «вора» возле хорошо укреплённой Калуги. Среди городов, прикрывающих Москву с юга, Калуга и Тула были самыми крепкими.
23 сентября 1606 года неподалёку от Калуги, там, где в Оку впадает река Угра, сошлись два войска — Шуйского и Болотникова. Вначале потеснили вроде бы царские ратники восставших. Князь думал уже посылать человека с донесением о победе.
— Скажешь, взяли мы верх, — торопливо поучал он гонца…
Но тут с флангов ударила казачья конница. Смяла передних ратников, опрокинула, и вот уже побежали они в страхе, бросая оружие. Несколько тысяч убитых оставил князь на поле боя.
Истоме Пашкову сдалась Тула. А вскоре его войско разбило царских ратников у села Троицкого неподалёку от Москвы. Шуйскому оставалось лишь запереться в стенах столицы.
И каждый день новые вести — одна хуже другой. Докладывают царю:
— Ивашка Болотников захватил Рузу, Волок Дамский и Звенигород. Идёт на Москву через Вязёмы…
— Истома вступил в Коломенское…
— Ивашка тоже в Коломенском. Два воровских войска соединились…
Царь задрожал: Коломенское было в тринадцати верстах.
Восставшие осадили Москву. Но осада была не полной, а только с юга, со стороны Замоскворечья.
Встреча двух воевод казалась дружеской.
— Значит, вот ты каков, — говорил Истома, пожимая руку Болотникову. — Собой пригож, в плечах косая сажень.
— Да и в тебе, Истома Иваныч, слыхал я, на семерых силушки хватит.
На следующий день устроили воеводы смотр. Объехали все отряды вместе.
— Что ж, — сказал Пашков, — войско у нас великое. Принимаю твоих людей. Ты, Иван Исаич, моей правой рукой станешь. Дело у нас одно — и сражаться будем рука об руку.
— Прав ты, Истома Иваныч, главный над войском один должен быть. Да только, вишь, людей-то у меня вдвое больше твоих. Море в реку не впадает. А стало быть, давай ты мне свои отряды, я же тебя первым помощником сделаю.
Скрипнул зубами Пашков, да пришлось подчиниться.
— Будь по-твоему. Согласен. И коли так, оставляю тебе коломенский лагерь. Своё войско уведу за три версты. — Он повернулся, зашагал прочь.
Новый лагерь Истома разбил на том месте, где речка Котёл впадала в Москву-реку.
В тот же день вечером привели к Болотникову человека. Себя он не назвал, сказал только, что дело его лишь воеводы касаемо.
— Кто ты и зачем пришёл? — спросил Болотников.
— Не выдай, батюшка, я те всё расскажу. — Человек упал в ноги.
— Встань. Подойди сюда… Говори.
— Я из холопов Пашкова Истомы Иваныча. И брат мой Сенька у него ж… — И замолк.
— Ну?
— Нс выдай, Иван Исаич… — Незнакомец опять повалился на пол. — Дело наше холопье — господину служить… Смею ли…
— Кому сказал, встань, — рассердился Болотников. «Эк забит. Будто лист осиновый трясётся». Он приподнял холопа: — Не пужайся, коли пришёл. Говори, я слушаю.
— Возьми нас к себе, Иван Исаич. Шибко крут хозяин наш. От батогов да кнута, чай, ни на ком живого места не осталось. Глянь-ка. Он задрал на спине рубаху.
Помрачнел Болотников: рубцы, рубцы… Вспомнилась турецкая галера, свист кнута. Вон как обернулось — идёт он волю мужикам добывать, а в его же войске господа холопов секут. Да поди поговори с Пашковым! «Мои, — скажет, холопья. Что хочу, то и ворочу». Призадумался Болотников.
Холоп кашлянул:
— Стало быть, что? Не откажи, батюшка.
— Да как мне вас взять? Ежели он не отдаст — силой забрать? Он же союзник мой, воевода.
— Правдой-неправдой, а забери. Хочешь, сбегём к тебе. Войско-то у тебя великое — затеряемся. Христом-богом прошу!
— Добро, — кивнул Болотников.
А па тебя, Иван Исаич, — холоп перешёл на шёпот, — держит Пашков камень за пазухой. Ждёт часа, когда вытащить. Лихо, вишь, помышляет.
— Пошто?..
— Ты о том Сеньку спроси. Ему ведомо: он-то при господине. Мы с ним завтра об эту пору воротимся.
Но ни Сенька, ни брат его на следующий день не появились. Поймали их люди Пашкова, забили насмерть.
С высокого берега задумчиво смотрел Болотников на Москву-реку, что широкой серой лентой тянулась внизу.
Вот почти и сбылась его мечта. Привёл он народ под стены столицы. Шутка ли — семьдесят городов заодно с Болотниковым. Сколько мужиков вздохнули вольно, сколько земли поотбирали у господ.
Болотников окинул взором свой лагерь. Шатры, кони, обозные телеги, огни костров. Людские голоса сливались в многотысячный гул. Море-океан людей. И не только простой люд здесь собрался. У Болотникова теперь в подчинении были и дворяне, и атаманы казачьи, и князья. Вот ведь как всё обернулось. И князь Телятевский тоже заодно с Болотниковым, Иваном Исаевичем величает своего бывшего холопа, а раньше-то Ивашкой кликал…
Всё это так. Но поди-ка возьми Москву. Близок локоть, а не укусишь. Стены вон каковы: высокие, крепкие.
«Нет, — размышлял Болотников, — приступом Москву не возьмёшь. Нужно полным кольцом её охватить. Замкнуть, словно на замок. Чтоб ни одна живая душа ни туда ни сюда».
Долго стоял на берегу Болотников. Вот уж и ночь надвинулась. Стих гул над лагерем. Поугасли костры. Лишь те горели, возле которых несли свою стражу дозорные.
Наконец направился Болотников к себе в шатёр, но уснуть не мог. Сон не шёл. «Вот поднять бы народ в самой Москве», — беспокойно думал Болотников.
А в Москве в своей опочивальне тоже не спал царь Василий Шуйский.
Ой не по-царски ему дышалось! Чувствовал он себя то зверем загнанным — вот-вот схватят, то узником жалким — заперли его в темницу, тесно там, черно и душно, а на свет божий не выйдешь.
Окружил он свои хоромы стрельцами надежными, а всё заговор ему мерещился боярский. Чу!.. Что за шорох?.. Не убийца ли с ножом крадётся подосланный?
Вскакивал царь с постели в холодном поту… Нет! Никак, мышь окаянная пробежала. Долго стоял царь посреди опочивальни, прислушивался. Потом шёл сам проверять стражу.
А то чудилось ему — бежит по московским улицам толпа. С топорами, дубинками, вилами. Крики… Неужто открыли ворота Ивашкиной голытьбе?
Опять шёл царь Василий к стражникам — велел лезть на колокольню да смотреть, всё ли в порядке в городе.
Недовольно шепталась стража:
— Ишь, государя-то угомон не берёт.
Не находил себе места Шуйский. Всё думал, где бы ещё войско добыть, на кого опереться. Надежда была на Смоленск, Тверь и северо-восточные города.
Пока что Москва держалась.
«Но как дальше быть? — прикидывал царь. — Хлеб дорогой — народ волнуется, служилых людей мало, казна пуста… Хорошо, хоть северные дороги не захвачены: Может, придёт подмогало?»
А ещё думал царь Василий, что надо бы распустить слух по всем городам, будто войска царские крепко побили восставших. От слуха такого польза была бы немалая. «Эх, кабы на самом деле разбить поскорее Ивашку!» — тяжело вздыхал царь.
У Михея Долгова был свой конь. Да ещё какой сильный, резвый! Такой конь Михею раньше бы и во сне не приснился. Захватил он этого коня в одном из сражений.
И вот теперь сам он нёсся среди других всадников, помахивал саблей и чувствовал: пет, не отбить их натиска царским ратникам, что засели в Красном селе.
Истоме Пашкову поручил Болотников перебраться на левый берег Москвы-рски и захватить Ярославскую дорогу. А чтобы войско Пашкова усилить, придал ему Болотников несколько своих отрядов в подмогу. С таким отрядом и скакал сейчас Михей на Красное село.
