Часто бывает так. Работает долго человек на каком-нибудь месте и до того с ним, с этим местом, сживется, сработается, что уж и представить потом не может ни себя без этой работы, ни работы без себя.
И кажется ему: случись что-нибудь с ним — заболеет или переведут на другое место — пропадет дело. Захиреет, развалится оно, пойдет без него кое-как.
Вернувшись из армии, Лаптев проработал несколько лет ведущим технологом участка крупных отливок первого литейного цеха, но потом неожиданно заболел и был надолго оторван от привычного и полюбившегося дела.
Первое время, пока лежал в больнице, он часто звонил на участок, волновался, порывался пойти туда.
Напомнила о себе старая контузия, полученная им еще в сорок четвертом году. Пришлось ехать на курорт, принимать процедуры, выполнять режим, лечиться. Там, вдали, с тревогой вспоминал он, что новый технологический процесс на цилиндры остался незаконченным, что новые модели на блок требуют переделки, что молодой технолог, оставленный за него, Лаптева, вряд ли со всем этим справится.
Наконец лечение окончено. Только что вернувшись из Кисловодска, Лаптев сразу же явился на свой участок, увидел там массу накопившихся неотложных дел и зашел в кабинет к начальнику цеха Погремушко показаться и приступить к работе. Он и думать забыл, что в курортной книжке врачи написали ему что-то такое, из чего выходило, что ему работать в литейном цехе строжайше запрещено. Да мало ли что врачи пишут! Однако хитрый Погремушко, встретив его приветливо и в то же время с какой-то официальностью, тут же потребовал от Лаптева, как он выразился, «дефектную ведомость».
Ничего не подозревая, Лаптев спокойно подал ему маленькую помятую книжечку.
Погремушко, быстро полистав книжечку, сразу уткнулся в злополучную последнюю страничку. Лаптев и этому не придал особого значения. Он только понимающе улыбнулся, зная, что не так-то просто вырвать инженера из цепких волосатых пальцев Погремушко. Люди, нуждающиеся в перемене работы, с более солидными документами, чем курортная книжечка, месяцами ходили к Погремушко, упрашивая его отпустить из цеха. Никогда никого Погремушко не отпускал добровольно. Только приказ директора завода мог заставить его подписать на работника переводной листочек из своего цеха в другой. Лаптев знал это и спокойно, с чуть заметной иронией наблюдал, как вчитывался начальник цеха в неразборчивые каракули врачебного заключения. Он представлял, как Погремушко сейчас, сделав страдальческое лицо, начнет жаловаться на недостаток кадров. Потом он станет уговаривать Лаптева «пока поработать, а потом посмотрим», и так будут они опять вместе работать три, и пять, и десять лет.
Лаптеву нравились и литейка и Погремушко. То, что он, пожалуй, хитроват, даже и неплохо: литейке от этого не хуже.
Но неожиданно Лаптев встревожился: Погремушко старался изобразить на лице сочувствие.
Ругать своих работников Погремушко умел мастерски. Стыдить тоже. Высмеять опростоволосившегося мастера или прозевавшего брак технолога никто так не умел, как Погремушко. Но сочувствие? Нет, сочувствия еще не замечал на лице Погремушки Лаптев.
— Да, трохи неважны твои дела, Тихон Петрович, — тянул Погремушко, мешая как всегда русскую речь с украинской. — Причепились, хай им пусто, — отдай термиста и все…
— Что такое, Тарас Григорьевич? Кто прицепился? — удивленно спросил Лаптев.
— Да болезни-то, болезни твои, — качал головой Погремушко, — причепились до тебя… Разнюхали, что ты термист. Тьфу! — с досадой сплюнул он. — Одним словом, не болезни. Тут такое дело. Главный металлург как-то разнюхал, что ты термист, ну и добрался до директора. А повод наизаконный — состояние здоровья. Что поделаешь? Пришлось отпустить. Теперь у главного металлурга ждут, когда ты на работу выйдешь.
Как ни сердился Лаптев, как ни старался доказать, что здоров и уходить из цеха не хочет, Погремушко только разводил руками.
И сейчас Лаптев нехотя шагал из своего цеха в отдел главного металлурга, проклиная и курорт, и не в меру осторожных врачей.
Приходилось бросать привычное, полюбившееся дело, коллектив и идти куда-то в отдел, в контору, на сидячую работу, будь она неладна!
Отдел главного металлурга завода помещался в огромном, сплошь из окон, здании главной заводской лаборатории. Лаптев раньше бывал здесь и направился прямо в кабинет главного металлурга. Открыв дверь, он увидел за столом незнакомого низкорослого человека, спокойно разговаривавшего с полным седоватым мужчиной, сидевшим у окна.
— Поверьте мне, Василий Павлович! Я в этом отделе работаю уже свыше двух десятков лет — с основания завода, и здешний народ знаю очень хорошо! — доказывал полный мужчина.
Лаптев решительно подошел к столу.
— Меня направили к вам работать, — угрюмо проговорил он. И только тут, заметив на груди металлурга медаль лауреата Сталинской премии, уже мягче пояснил: — Я из первого литейного. Лаптев.
Металлург вопросительно перевел глаза на собеседника. Тот пояснил:
— Это тот товарищ, Василий Павлович, о котором я вам говорил. Еще ваш предшественник договорился о переводе товарища Лаптева. У нас ведь нехватает инженеров — все рвутся в цехи. Там и работа живее, интереснее и оклады больше. Да и отдел кадров старается все цехи укреплять специалистами, а о нас не очень заботятся.
И, повернувшись к Лаптеву, сказал:
— Василий Павлович Шитов у нас работает совсем недавно. Да что же стоите? Сядьте! Я знаком с историей вашего перевода. Моя фамилия Берсенев. Да садитесь вы.
Лаптев сел.
— Во-первых. — обратился к нему Берсенев, — ведь вы термист?
— Да, но…
— Но работаете литейщиком. Знаю, а когда-то в начале войны работали термистом и на заводе посложнее нашего.
— Ну, положим…
— Вот и положили мы, — подхватил Берсенев, — что инженер должен работать по той специальности, которой его государство научило. Это раз. Во-вторых, со здоровьем неважно, и работать вам у нас будет легче, спокойнее.
— Спокойнее! — не удержался от иронии Лаптев. — Ничего не делать еще спокойнее. Моим мнением почему-то никто не поинтересовался.
— А вас мы обязательно спросим, — пропустил мимо ушей иронию Берсенев. — Вас же тут не было. Вот сейчас все и узнаем. Конечно, если категорически откажетесь — мы вас отпустим обратно, что же делать…
Главный металлург, молча слушавший их разговор, тихо проговорил:
— Спокойная жизнь на новом месте, товарищ Лаптев, вам не угрожает. Мы направляем вас в термическое бюро, у которого дела идут негладко, и беспокойства вам там будет достаточно.
От металлурга Лаптев направился в техническую библиотеку завода. Как не говори, раз придется работать термистом, надо хоть кое-что вспомнить из пройденных когда-то наук.
В обширном читальном зале библиотеки было прохладно и пусто. За барьерчиком, отделявшим читальный зал от книгохранилища, тоже никого не было.
Лаптев подошел поближе и только тогда увидел в уголке за столиком склоненную над книгой незнакомую девушку.
— Гм, гм! — осторожно кашлянул Лаптев, чтобы привлечь к себе внимание. Никто не отозвался.
— Гм, гм! — повторил он громче, начиная раздражаться.
— Извините, пожалуйста, — с явным сожалением подняла девушка от книги русую с гладко зачесанными назад волосами голову и со вздохом направилась к Лаптеву.
Лаптеву стало неловко.
— Простите, — пробормотал он.
— Ничего, я больше виновата, — просто улыбнулась девушка, кивнув на книгу. — Трудный раздел. Только сосредоточилась, а тут вы, — и снова насмешливо улыбнулась.
Это задело Лаптева: раздражение от разговора с металлургом не прошло еще, но он взглянул на подходившую девушку и смутился.
Девушка была маленькая, стройная. Стираный синий халатик отчетливо оттенял стройность ее загорелых ног, высокую грудь, чуть начавший полнеть стан, туго перетянутый синим пояском.
В живом ясном лице ее, в карих глазах была наивная простота и открытое, непосредственное сочувствие к смутившемуся посетителю.
— Вы хотите книгу? — спросила она.
— Книгу!.. — проворчал Лаптев, снова вспоминая предстоящую перемену профессии. — Тут не книгу, тут, видно, снова полный курс металловедения проходить надо!
И неожиданно для себя, обезоруженный ее подкупающей простотой и нескрываемым сочувствием, он вдруг рассказал этой незнакомой девушке с ясными, смешливыми глазами об обиде, учиненной ему на заводе.
Работал на одном месте, освоился, привык, ввел много нового в литье крупных деталей, а теперь вот все бросай, начинай сызнова. И, правду сказать, начинать ему там работать, в этом бюро, совсем неохота. Девушка слушала его внимательно.
Лаптев, рассказывая о своей обиде, снова был захвачен простой и трогательной выразительностью ее открытого лица, казалось, отражавшего все его огорчения во время рассказа. Там, где он говорил зло, ее черные, дужками брови тоже сердито сдвигались; где с насмешкой — она, не замечая того, сама кривила в усмешке полные губы; там, где в голосе Лаптева звучала обида, брови и губы ее скорбно вздрагивали. Под конец рассказа Лаптев глянул на нее и убедился, что эта маленькая девушка по-настоящему жалеет его — сильного, прошедшего огонь и воду солдата, и ему стало стыдно за себя, за то, что вот расчувствовался перед этой незнакомой девчонкой.
Он быстро взял книгу и вышел из библиотеки.
В термическом бюро ждали нового сотрудника. В длинной комнате за письменными столами, приставленными к стенам и заваленными папками с технологиями, чертежами и маршрутными картами, сидело пятеро термистов.
Начальница бюро Капитолина Кондратьевна Волоокова, полная, лет сорока пяти женщина, со спокойным и обычно приветливым лицом, сегодня с утра была расстроена и взволнована.
Новый главный металлург утром вызвал Волоокову и в присутствии других сотрудников сообщил, что сегодня в ее бюро придет из литейного цеха новый инженер. Ему следует заняться термообработкой деталей в первом термическом цехе, поскольку, кажется, одна товарищ Лялина с этим не справляется, допуская большой брак, особенно по коническим шестерням. Волооковой все в этом сообщении казалось странным и неясным. Прежде всего возмущал сам факт перевода в ее бюро нового человека.
