Всё было совсем не так.
Не так, как писали об этом в газетах, журналах и научных статьях.
Писали о пришельцах из космоса или из параллельных миров, о каких-то привидениях, полтергейстах и других ненормальных явлениях.
По телевизору показывали очевидцев, которые на самом деле ничего не видели, а только слышали. А то, что слышали, — объяснить не могли.
Бум-бум-бум, тук-тук-тук, бряк — бряк, там-та-ра-рам…
«Бум-бум-бум» — может означать ремонт в подъезде.
«Тук-тук-тук» — это журналист Савва Щекотихин из тринадцатой квартиры печатает на машинке статью.
«Бряк-бряк» — это бомж Потёмкин сортирует в подвале свои бутылки.
А «там-та-ра-рам» — это военнослужащий Скворцов втолковывает своей супруге, кто у них в доме главный.
Всё это можно объяснить и даже понять.
Но как объяснить что-то среднее между «бум-бум», «тук-тук» и «бряк-бряк» в трёх шагах от тебя, да ещё в полной темноте?..
— Юра, слышишь, опять…
— Ну, слышу.
— Можно, я к тебе? Мне страшно…
— Вот ещё!.. Ты мне спать мешаешь.
На самом деле Юра, конечно, не спал. Попробуй засни, когда рядом кто-то ходит, дышит и как будто бы стучит молоточком по стенам. Жуть! Но не мог же он — старший брат — признаться в этом младшей сестре, которая боялась всех, начиная со зверского убийцы Фредди Крюгера и кончая последним маленьким тараканом.
А между тем «бум», «тук» и «бряк» становились все громче, всё нахальнее. Похоже, тот, кто издавал эти звуки, чувствовал себя в полной безопасности. А зря…
Потому, что вдруг распахнулась дверь, и в освещённом проёме возник сосед Скупидонов в зелёной маскировочной пижаме.
— А-а-а! — закричал он страшным голосом. — На нервах играете? Стучите? Доиграетесь! Достучитесь! Достукаетесь!
— Это не мы стучим, — сказал Юра.
— А кто стучит? Я стучу? Я стучу, да? — кричал Скупидонов.
— Вы не стучите, — очень спокойно заявила Нюра.
— Правильно, я не стучу.
— А вот и неправильно. Надо как раз стучать, перед тем как врываться в не вашу комнату. — Странно, но злобного соседа Нюра совершенно не боялась.
— Грубите?! — Скупидонов позеленел и слился со своей маскировочной пижамой. — Всё будет доложено вашей мамаше. И она поставит вас в угол. Ясно?
— Но это же не мы! Скажи ему, Юра!
Юра ничего не сказал. Он с удивлением смотрел в угол, в который его должны были поставить.
Не дождавшись ответа, сосед хлопнул дверью, и в комнате снова стало темно.
— Ты видела? — шёпотом спросил Юра.
— Что? — тоже шёпотом спросила Нюра.
— Там, в углу… Сапог.
— Какой сапог?
— Откуда я знаю, какой… Сейчас посмотрим.
Юра собрался со всем своим мужеством, высунул руку из-под одеяла и включил свет. Сапога в углу не было.
Он стоял посреди комнаты. Большой, чёрный, изрядно поношенный…
— Ой! — сказала Нюра. — Откуда он здесь взялся?
— Откуда, откуда… — буркнул Юра. — От верблюда.
— Неправда, — обиделась Нюра. — Верблюды сапоги не носят.
— Какая разница, что носят верблюды? Ты лучше скажи, как он мог оказаться посреди комнаты. Я же его только что в углу видел!
— Наверно… он ходит?.. — предположила Нюра.
— Как один сапог может ходить? Подумай! Ходить могут только два сапога. Ищи второй.
Они обшарили всю комнату, но второго сапога не обнаружили.
И тут в Юриной голове созрел план.
— Подумаешь, сапог! — сказал он вдруг очень громко. — Пусть идёт куда хочет. Куда хочет, туда пусть и идёт. Мало ли какие у них дела, у сапогов? А мы будем спать. Да, Нюра?
— Я не буду спать, — всхлипнула Нюра, не разгадав хитрого плана. — Я буду ждать маму.
Юре захотелось врезать непонятливой сестре как следует, но вместо этого он ласково прошипел:
— Ладно, Нюрочка, ложись со мной. Я скажу тебе три волшебных слова, и ты сразу уснёшь. Сразу уснёшь, понятно?
Через минуту дети лежали в темноте под одним одеялом и громко храпели. Так громко, что не слышали лёгкого сопения, кряхтения, торопливых коротеньких шагов… Услышали они только истошный крик. Вернее, писк. Вернее, что-то среднее между истошным криком и истошным писком:
«Уй-юй-юй-юйШ»
И это «уй-юй-юй» было такое не страшное, такое жалобное…
Дети вскочили, зажгли свет и…
Тут следует сказать, что Юра и Нюра Ивановы, их мама Таня Иванова, их сосед Скупидонов Сидор Маркович, а также журналист Щекочихин, военнослужащий Скворцов, участковый Ломоносов и даже бомж Потёмкин — все они жили в очень старом московском доме. А в старых московских домах порой встречаются не только тараканы, но и мыши…
Так вот. В мышеловке возле книжного шкафа дети обнаружили… Нет, не мышь. И не крысу. Скорее, это был заяц. То есть не то, чтобы настоящий заяц, а странное существо с заячьими ушами.
Впрочем, Юра с Нюрой ничего толком разглядеть не смогли — в коридоре послышалось босое шлепанье Скупидонова.
Времени на раздумья не было. В одну секунду Юра освободил ушастое существо из мышеловки, и оно, не дожидаясь приглашения, юркнуло под одеяло.
В то же мгновение в комнату ворвался негодующий Скупидонов.
— Что здесь происходит, я вас спрашиваю? Вы что думаете, я с вами собираюсь шутки шутить? А?
Дети знали — Скупидонов шутить не умеет. Они молчали, боясь только одного, чтобы сосед не обратил внимания на странный бугорок на кровати. Но именно это и произошло.
— Ага! — торжествующе сказал Скупидонов и резким движением сдёрнул одеяло.
Маленькие глаза Скупидонова стали большими. А у детей они просто полезли на лоб: в кровати стоял Александр Сергеевич Пушкин. Невысокий, бронзовый, с бакенбардами и с биркой на ноге.
В жизни Сидора Марковича Скупидонова была одна, но зато очень сильная страсть — вещи. В особенности старинные. И потому руки его жадно потянулись к фигурке великого поэта.
— Экспонаты руками не трогать! — раздался пронзительный женский голос.
Скупидонов отпрыгнул и обернулся. Однако не увидел никого, кому бы мог принадлежать этот голос. Он долго шарил глазами по комнате, а потом вдруг скис и, буркнув: «Вы у меня ещё доиграетесь», вышел вон.
В комнате воцарилась тишина.
— Какой он красивый! — прошептала Нюра. Она тоже любила вещи, но не все, а только очень красивые. И ей ужасно захотелось потрогать этого блестящего дяденьку.
— Не трогай! — закричал Юра. — Слышала, что он сказал?
— А кто — «он»?
— Кто, кто — Пушкин! То есть это не Пушкин, понимаешь? Вообще-то это сапог. То есть это не сапог, а тот… с ушами… — Юра запутался и начал сердиться…
— В общем, так, — решительно обратился он к Пушкину. — Вылезай! Всё равно мы тебя уже видели.
— Ладно, — послышался хрипловатый голосок. — Только вы отвернитесь.
Дети честно отвернулись и замерли в ожидании.
— Ну, и долго я вас ждать буду?
На кровати сидел… Как бы это сказать?.. Наверное, всё-таки мальчишка. Только очень лохматый и с длинными, как у зайца, ушами. Роста он был среднего: чуть пониже сапога и чуть повыше Пушкина.
— Застукали, — вздохнул мальчишка и сложил из пальцев две фиги. — Ну, и дальше что?
— А ты кто такой? — спросил Юра.
— И зачем нам фигушки показываешь? — добавила Нюра. — Это некрасиво.
— Барабашка я, — сказал мальчишка, насупившись. — А это вовсе не фигушки никакие, а приёмчик против сглаза. И ничего некрасивого тут нету. Меня дедушка учил их складывать. А как говорил дедушка: дедушка плохому не научит. Понятно?
Против «дедушки» возразить было нечего.
— А Барабашка — это имя или фамилия?
Барабашка задумался.
— И то и другое… — сказал он. — И третье…
— Какое ещё третье? — удивился Юра.
— «Какое, какое»… Вот ты человек? И папа у тебя человек. И мама человек. Правильно? А я — Барабашка. И мама у меня Барабашка. И папа — Барабашка. И дедушка — Барабашка… — Тут Барабашка скорчил грустную мину, повесил уши и глубоко вздохнул: — Был…
— А где же теперь ваш дедушка? — поинтересовалась Нюра.
— И не спрашивай. — Барабашка шмыгнул носом. — Утонул. Жуткая драма, неприятный случай!
Нюра смутилась, а Юра решил сменить тему.
— Слушай, — спросил он Барабашку, — а это ты стучал?
— А кто же, Пушкин, что ли? — Барабашка мгновенно забыл про своего утонувшего дедушку и оживился: — Понравилось?
— Нам-то понравилось, — преувеличил Юра. — А вот соседу не очень.
— Сосед у вас не понимает ничего.
Юре было неловко признаться, что и он тоже не совсем понимает, зачем нужно стучать по ночам. Но тут на помощь пришла Нюра:
— Это вы нас, наверно, напугать хотели?
— Вот ещё глупости! — возмутился Барабашка.
— А тогда зачем? — не унималась Нюра.
— Как это зачем? Мы — барабашки — всегда стучим, — с гордостью сообщил Барабашка. Но, видимо, этого ему показалось мало. — И потом… и потом… — Уши у него задрожали, и он перешёл на торжественный шёпот: — Я ищу клад!
Клад! Если бы Барабашка знал, какое важное слово он сейчас произнёс. Ведь уже целых полгода самой заветной мечтой детей было разбогатеть. Разбогатеть и стать богатыми. Как они ещё точно не знали, но зато знали точно, что они будут делать после этого. Юра купит себе видик. А Нюра купит пудру с зеркальцем. А Юра купит компьютер «Пентиум». А Нюра — бриллиантовое ожерелье и ещё маникюрный набор с зеркальцем. А Юра — шестисотый «Мерседес». А Нюра — семисотый, с двумя зеркальцами. А про маму они мечтали, чтобы она никогда-никогда больше не работала, Нюра давала бы ей поносить свои самые лучшие платья, а Юра возил бы её на своей машине по выходным на Канарские острова.
Клад!
Вот и представился случай осуществить мечту. Как просто! Они-то собирались мыть машины, играть в «Лотто-Миллион» или сдавать бутылки, как бомж Потёмкин. А богатство, оказывается, так близко!..
— А почём ты знаешь, что клад в нашем доме? — подозрительно спросил Юра Барабашку.
— Военная тайна барабашек.
— Тогда можете не выдавать, раз это тайна, — сказала Нюра.
— А могу и выдать, если хотите. Это мне дедушка распинал про клад. То есть нет, лучше не рассказал, а написал. В последнем своём завещании прямо так и написал: «Ищи, Барабашка, клад знаешь где?..»
— Где?!
— Как — где? В этом… Нет. Вот так: «На старой-старой улице… в старом-старом доме… в кирпичной-кирпичной стене!..» Сказал — и умер. То есть написал — и утонул.
Дети сочувственно вздохнули.
— А я собрался и пошёл искать клад, — продолжил Барабашка. — Потому что когда я найду клад, я знаете чего сделаю?
И тут он умолк. Насторожился. Одно ухо у него приподнялось, повернулось, как локатор.
— Атас! Кто-то идёт. Просьба всем покинуть помещение!
Во входной двери щёлкнул замок.
— Это мама. — Юра быстро погасил свет и залез под одеяло.
— Барабашка, а вы завтра опять придёте? — шёпотом Спросила Нюра.
— Завтра видно будет. Про меня никому ни звука.! Понятно?
С шести утра сосед Скупидонов поджидал маму в засаде. Засаду он устроил между ванной и кухней, так что миновать его было невозможно.
— Вот что, Татьяна Николаевна, — грозно произнёс сосед. — Время у нас сложное, пенсия у меня маленькая, а нервы мои на пределе. И если со мной случится инфаркт, или я сойду с ума, или выброшусь из окна, то отвечать по закону будете вы.
— Да говорите же вы прямо, Сидор Маркович!
— И скажу: ваши дети добиваются моей смерти. Я больше скажу: они это делают с вашего молчаливого согласия. Потому, что вы спите и видите, как завладеть моей комнатой. Но я не умру, предупреждаю вас: я никогда не доставлю вам такого удовольствия. Я буду жаловаться!
Скупидонов каждое утро бывал чем-то недоволен, но в таком состоянии мама видела его в первый раз.
— Да объясните вы толком, что случилось? Что натворили мои дети?
— Они устроили мне китайскую пытку!
— Боже мой! — всплеснула руками мама, представив себе, как Юра и Нюра, связав Скупидонова, льют ему на голову расплавленный свинец.
— Да-да! Пока вы неизвестно где ходите, ваши детки… — Скупидонов сделал зловещую паузу. — Стучат мне в стену! Но и этого мало. Знаете, кого я обнаружил в постели вашего сына?.. Пуш-ки-на!
Мама обрадовалась:
— Книжку, что ли?
— Нет, Татьяна Николаевна, не книжку. А памятник.
Маме стало вдруг жалко Скупидонова.
— Ну, что вы такое говорите, Сидор Маркович? Может быть, вы себя чувствуете плохо? Может быть, вам к врачу обратиться?
— Я обращусь! Я обязательно обращусь! Только не к врачу. Я в домоуправление обращусь, в префектуру, к участковому. Я до самого мэра дойду!
Бедная мама Таня! Конечно, её дети не ангелы. Но в том, что Юра с Нюрой торчат летом в раскалённой Москве, в квартире со склочным соседом, она винила себя.
Обычно в это время дети уже были в деревне. Но всего полтора месяца назад она нашла работу. И какую: её взял секретарём сам президент коммерческого банка Гуталинов! Работать приходилось без выходных, до поздней ночи, и даже речи не могло быть о том, чтобы выкроить пару дней и отвезти детей к бабушке.
Однако сегодня она твёрдо решила поговорить с Гуталиновым… Правда, сперва предстояло всё-таки разобраться с детьми.
— Только что, — сказала она за завтраком, — Сидор Маркович пожаловался мне, что вы стучите к нему в стену. Это правда?
— Правда, — сказала Нюра, — Только это не мы.
— А кто же?
— Это… — начала было Нюра.
— Это… — Юра толкнул сестру под столом: не хватало ещё, чтобы она проболталась. — Это я стучал… Мячом.
Мама ценила в людях честность и прямоту. И сама была прямой и честной.
— Я тебя предупреждала? — спросила она Юру. После чего, не дожидаясь ответа, пошла в детскую, принесла мяч и выбросила его в окно.
Мяча было, конечно, жалко. Но по сравнению с кладом, который им предстояло найти, потеря не казалась такой уж серьёзной.
Бросок у мамы вышел точным: мяч попал в сетку. В сетку с пустыми бутылками, которые нёс сдавать бомж Потёмкин.
«Четыре два в мою пользу», — подумал он, подсчитывая уцелевшие бутылки.
А мама подумала: «Чего только не сделаешь сгоряча!», но виду не подала. И, уходя на работу, сказала строгим голосом:
— Не забудьте убрать в своей комнате!
Уборка не входила в число самых любимых занятий. Но на этот раз Юра с Нюрой убирали на редкость тщательно: они искали Барабашку. Под кроватью, на шкафу, в шкафу и даже за шкафом. Но ни сапога, ни бронзовых статуй, ни каких-нибудь других незнакомых предметов не попадалось.
