Ивакин Алексей Геннадьевич
Ich hatt' einen Kameraden (У меня был товарищ)
У меня был товарищ,
Лучшего ты не найдёшь.
Барабан пробил бой,
Он шёл рядом со мной
В одном шаге.
Пуля пролетела:
Заденет она меня или тебя?
Она разорвала его,
Он лежит у моих ног
Словно часть меня.
Он хочет пожать мне руку,
Пока я заряжаю ружьё.
"Не могу протянуть тебе руку,
Оставайся навечно
Моим лучшим товарищем!"
"Мама, ад - это я"
Из письма неизвестного немецкого солдата.
11 февраля 1948 года. Берлин. Шляйзенбанхоф. (Силезский вокзал)
Толпа стояла молча, не двигаясь. Даже дети были неподвижны. Бледные пятна лиц неподвижно смотрели на восток. От этого или неестественной тишины, солдаты оцепления старались не смотреть на женщин.
Небо было под стать толпе: тяжело беременные тучи задевали шпиль чудом уцелевшей три года назад кирхи.
Время от времени заряды мокрого снега шрапнелью били по толпе, но она все равно не расходилась.
- Подстилки немецкие, фрицевки проклятые, - ворчал молоденький солдат, демонстративно поправляя новенький "ППШ" на груди.
Стоявший рядом старшина только усмехнулся в усы:
- Молчи уж, аника-воин.
- Эх, не успел я на войну... Как бы врезал по ним!
Старшина кашлянул в кулак, простреленное еще в сорок втором легкое давало о себе знать. Даже курить пришлось бросить. Но ничего... Выдюжил.
- По бабам, что ли, врезал бы?
- Ихние мужики моего батьку убили!
- Так с мужиками ихними и разбирайся. Чего на дитёв-то рыкаешь?
- И разберусь!
- Ну да, ну да...
Вдоль строя пробежал вспотевший от усердия лейтенант с жестяным матюгальником в левой руке. Потом резко остановился и вернулся к старшине:
- Васильев!
- Я!
- Аккуратно, Васильев. Смотри - очень аккуратно. Не дай Бог, толпа прорвется: оба под трибунал попадем. И чтобы не бить никого!
- Все нормально будет, товарищ лейтенант, - добродушно ответил старшина. - Первый раз, что ли?
- Ага, - кивнул лейтенант. - Смотри у меня...
Старшина опять усмехнулся в спину убегающего уже лейтенанта.
В это время ожил громкоговоритель вокзала:
- Achtung! Die ankommenden Kriegsgefangenen werden in der sanitären Zone für die Dreitagesquarantäne aufgestellt sein. Wir bitten Sie, sich nach den Häusern zu trennen.
Старшина вздрогнул. Он так и не научился спокойно слушать немецкую речь.
Толпа же не шевельнулась.
- Ждут, - буркнул солдат. - Мать тоже ходила каждый день на станцию.
Старшина вздохнул. Его никто не ждал. Некому было.
Толпа вдруг шевельнулась. Многоголосый стон загудел, ударяясь о разбитые войной стены вокзала. Старшина оглянулся. Так и есть - появился пыхтящий паровоз.
Стон усилился, превращаясь в вой, в крик многоголового чудовища. Толпа подалась вперед, но солдаты оцепления не дали ей прорваться к путям. Женщины завопили, закричали дети:
- Фатер, фатер!
- Цурюк, вашу мать в дивизию! Цурюк, я сказал! - старшина отпихивал автоматом настырных немецких баб, тянущих руки через плечи советских солдат к подъезжающему составу.
Бабы орали что-то нечленораздельное. Толпа давила, но продавить оцепление не могла.
Тем временем, эшелон подполз к вокзалу и остановился. К теплушкам побежали эмведешники. Открыли дверь первого вагона. Оттуда горохом посыпались прибывшие. Большинство из них были в гражданской одежде. На некоторых - красноармейские шинели и полушубки. Лишь единицы были в чудом сохранившейся немецкой форме. Прибывшие дисциплинированно построились, но глаза их отчаянно смотрели в воющую толпу.
Когда весь состав был выстроен вдоль вагонов, строй развернули и под конвоем повели в сторону пакгуазов.
- Тише, гражданочка! Тише! - орал в матюгальник лейтенант на какую-то тетку, сующую ему в лицо бумаги. - Дритте таг карантин! Ферштейн, пля?
Толпа продолжала безумствовать. Пришлось даже дать пару очередей в воздух.
В конце концов, когда строй бывших солдат исчез из виду, толпа постепенно стала успокаиваться и даже немного рассасываться.
В это время, открыли последний вагон, на котором ярко-красно алел крест. Дюжие санитары стали выносить носилки.
Возле вагона два эмведешных капитана начали орать друг на друга:
- На кой ты мне больных притащил? Куда я их девать буду?
- Ни хера не знаю, капитан, у меня по бумагам полторы тысячи и я их всех доставить должен и доставил!
- Не имею права их принять! Согласно приказу, все больные подлежат лечению на территории Союза!
- Да мне чихать! Я права не имел их выгрузить! Они в дороге заболели!
- А это кто такие? - под конвоем в наручниках провели троих немцев.
- Арестованы за драку в вагоне. Башку своему же проломили.
- Твою мать, этого еще мне не хватало...
Последним из вагона вытащили парня с забинтованной головой. Лицо его было землистого цвета, стоял он неуверенно, пошатываясь.
- Вальтер! Вальтер! Ваааальтер! - вдруг закричала пожилая женщина. Она сняла с головы шапочку, замахала ей:
- Вальтер! - седые волосы упали космами на плечи. - Вальтер...
Парень стоял безучастно глядя перед собой. Санитар осторожно взял его под руку и повел вдоль перрона.
- Вальтер... - крик перешел в сдавленные рыдания.
- Мамаша, да успокойся ты, - рявкнул на нее старшина. - Опосля завтра приходи, получишь своего Вальтера, чтоб его черт забрал.
К вечеру от толпы не осталось и следа. Женщины устроились на ночлег в здании вокзала. Некоторым повезло - у одного зала сохранилась крыша.
Седая женщина ушла к пакгаузам. Но там ее тоже не пропустили. Там она и сидела три дня, прислонившись к поваленному столбу возле кучи обгорелых кирпичей. Проходившие мимо солдаты качали головой и, иногда, давали ей то хлебушек, то сальца кусок.
От хлебушка она отщипывала точно воробушек. Остальное прятала в большой мешок.
Когда парень с забинтованной головой вышел через оцепление, она долго плакала на его груди. А он, так же равнодушно и бессмысленно, смотрел поверх матери на разрушенный Берлин.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. САМЫЙ ДЛИННЫЙ МЕСЯЦ
21 июля 1940 года. Взгляд сверху.
Бывают дни, которые ничем не отличаются друг от друга.
День как день, ночь как ночь.
Кто-то идет на работу, а кто-то отсыпается после ночной смены. Кто-то купается под присмотром строго физрука в теплой летней речке, а кто-то, волнуясь, ждет результаты вступительного экзамена. Кто-то рисует, а кто-то поет.
А кто-то играет в футбол. Тбилисское "Динамо" приезжает в Ленинград и в отчаянной борьбе побеждает местный "Зенит" со счетом 4:3, делая еще один шаг к чемпионству в первенстве СССР по футболу. Увы, но землякам Сталина не повезет. Они займут лишь второе место. А первыми станут подопечные Лаврентия Берии. Совсем скоро московское Динамо выиграет у столичных армейцев 4:2, а потом разорвет в клочья московский же "Металлург" - 8:2. А тбилисцы проиграют упрямому сталинградскому "Трактору" 1:2. Проиграют на самом берегу Волги...
А ровно через месяц ледоруб Меркадера поставит точку в теории перманентной революции, окончательно утвердив строительство социализма в отдельно взятой стране.
И эта отдельно взятая страна в этот же самый день увеличится на три советские республики. Эстонцы, латыши, литовцы, они пару недель назад цветами встречали красноармейцев, а теперь возжелали войти в состав СССР. Цветы победителям - вечная прибалтийская традиция.
Где-то далеко, за океаном, бородатый певец потерянного поколения выйдет с утра в море - рыбалкой отметить сорок первый свой день рождения. Он чувствует, что стареет и эта мысль его пугает. И лишь море и ром помогут спрятать на время этот страх. И когда война придет сюда, в Карибское море, писатель скинет с плеч растерянность двадцатых и отчаяние тридцатых. Его еще ждет высадка в Нормандии и освобожденный Париж. Но пока - море, рыба и ром.
А война... Война то вспыхивает, то затухает. Английские солдаты со страхом глядят через Ла-Манш - там, у Дюнкерка, месяц назад они бросили все, лишь бы удрать с материка. А там ля белль Франс покорно лежит у ног германского солдата. Лучшая шпага Британской империи напоролась на броню тевтонских панцеров и превратилась в шлюху из "Мулен Ружа". Английские солдаты, вздрагивая от вросшего в душу ужаса, выгуливают по Пикадилли бульдогов, похожих на лордов Адмиралтейства. Бульдоги рады вернувшимся хозяевам. А лорды... А лорды тоже вздрагивают: германская машина должна была идти на Восток, но она повернулась на Запад. И только призрак Роял Неви останавливает берлинского дьявола.
В этот день стальное чудовище Гитлера проходит креновое испытание при чистом (без припасов и прочего) водоизмещении 42500 тонн. Суровые, неразговорчивые мужчины в форме Кригсмарине определяют метацентрическую высоту новейшего линейного корабля "Бисмарк" в 3,9 метра. Чем она выше - тем выше остойчивость корабля, тем труднее его перевернуть. У линкора своя судьба и она еще не написана. Ее определяют в этот же день...
В этот день мойры напряженно замерли в ожидании. Они уже устали ткать и обрезать, но впереди гигантская работа. Осталось только решить - с какой стороны брать нити человеческих жизней?
В этот день все и решилось...
5 декабря 1940 года. Берлин. Имперская Канцелярия.
Прошло почти пять месяцев, после того как фюрер отдал приказ о разработке плана войны с Советской Россией. И этих планов родилось громадье.
Самым авантюрным был план гросс-адмирала Редера. Тот еще летом предлагал начать войну осенью сорокового года, за пару недель взять Ленинград, где соединиться с финнами. В центре дойти до Смоленска, а на юге добраться до Крыма. И после этого Сталин непременно запросит мира. Вот уже после этого можно разобраться с Англией. Гросс-адмирала можно понять: его больше всего интересовала судьба флота, который категорически не был готов встретиться с британцами.
Когда записку прочитал адмирал Канарис, он тихо заулыбался. Редер сделал правильные выводы из докладных абвера.
Впрочем, другие тоже сделали правильные выводы. Особенно фюрер. Очень удобно легло ему на душу преуменьшение количества русских дивизий на тридцать процентов, самолетов в три раза, а танков...
А о русских танках сведений не было дано вообще. Ни по их количеству, ни по их качеству, ни по их типам.
Специалист по русским, генерал с коммунистической фамилией Маркс предлагал нанести два удара. Один по Москве, а другой по Украине. Север должна была прикрыть крепость "Восточная Пруссия".
Некоторые предлагали повторить путь Наполеона - ударить всей армией на Москву. Совершенно в стиле быстроногого Гейнца Гудериана. Отчаянные танковые фанатики совершенно не задумывались о дорогах, флангах, снабжении и прочей ерунде. Пусть об этом думают тыловые крысы. А бог танкиста - скорость. Но подобный план мог сработать во Франции, хотя даже и там так не поступили. А на русских расстояниях - это невозможно. Там слишком мало дорог, и панцеры просто забьют их. Даже если не учитывать фланговые удары... А как быть пехоте, саперам, грузовикам снабжения, в конце концов? Гудериан взвоет первым, когда его ролики встанут, а ремонтные батальоны окажутся в глубоком тылу.
