Перед тем как вы услышите обычную нудную речь писателя-фантаста, позвольте мне поприветствовать вас от имени Диснейленда. Я полагаю, что вправе считать себя представителем парка по той простой причине, что живу в нескольких милях от него. Кроме того, однажды в этом парке Paris TV брало у меня интервью.
В течение нескольких недель после этого интервью я чувствовал себя очень плохо и был буквально прикован к постели. Причиной заболевания, по моему мнению, послужили вращающиеся чашки. Элизабет Антеби, которая продюсировала фильм, очень хотела видеть меня кружащимся в одной из гигантских чашек, и обсуждающим подъем фашистских настроений с моим другом Норманом Спинрадом (кстати, он пишет отличную фантастику).
Также мы говорили о проблеме Уотергейта. Правда, это произошло уже позже, на палубе пиратского корабля капитана Хука. Маленькие дети, одетые в маски Микки-Мауса — такие черные шапочки с круглыми ушами — бегали вокруг и толкались, в то время как камера была направлена на нас, а Элизабет задавала неожиданные вопросы. Норман и я, не имея возможности сосредоточиться из-за суетящихся вокруг детей, наговорили тогда много совершеннейших глупостей. Так вот, сегодня я беру на себя полную ответственность за все, что собираюсь сказать, так как никто из вас не носит маску Микки-Мауса, и не собирается взобраться на меня, полагая, что я — это часть декорации пиратского корабля.
С сожалением признаю, что мы — те кто пишет научную фантастику — на самом деле ничего не знаем. Мы не можем рассуждать о науке, так как наши знания поверхностны и бессистемны; наша проза по большей части отвратительна. Еще несколько лет назад ни в одном приличном колледже или университете даже не подумали бы пригласить кого-нибудь из нас для выступления. Нам милостиво была предоставлена возможность печататься в журналах с глянцевыми обложками, но эти публикации мало кого интересовали. В те времена знакомые спрашивали меня «Вы, конечно, пишете что-то серьезное?», подразумевая «Ну вы наверняка пишете что-нибудь кроме научной фантастики?» А мы жаждали признания. Мы мечтали о том, чтобы на нас обратили внимание. И вдруг, в один прекрасный день, академический мир нас заметил. К нам стали поступать предложения читать лекции и выступать на телевидении. И тотчас же мы превратились в идиотов — для самих себя. Вопрос заключается в следующем: что знает писатель-фантаст? В какой области он компетентен?
Вспоминаю заголовок в одной из калифорнийских газет, который я увидел перед прилетом сюда. Он гласил: «Ученые утверждают, что мышей нельзя заставить быть похожими на людей». Наверное, это была исследовательская программа, финансируемая из государственного бюджета. Может ли мышь носить розовые тапочки, шерстяной костюм или нейлоновые чулки, и вообще, вести себя как человек? Только представьте, что есть ученый, который является авторитетом в этом вопросе!
Итак, я расскажу вам, что мне интересно, и что я считаю важным. Не буду претендовать на роль эксперта в какой-либо области, но совершенно искренне скажу, что есть вопросы, занимающие меня целиком, и все мои произведения посвящены им. Два главных вопроса таковы: «Что есть действительность?» и «Что представляет собой подлинный человек?» В течение тридцати лет, что я публикую свои рассказы и романы, я снова и снова возвращаюсь к этим взаимосвязанным вопросам. Что есть мы сами? Что есть окружающее нас, известное как «не-я», «феноменальный» или «эмпирический» мир?
В 1951 году, когда я опубликовал свой первый рассказ, я и понятия не имел о том, что такие серьезные вещи могут быть рассмотрены с помощью научной фантастики. Сначала я исследовал их неосознанно. Моя первый рассказ был о собаке. Она считает, что мусорщики, приходящие утром каждую пятницу, воруют еду, которую семья складывает в металлический контейнер. Каждый день члены семьи выносят пакеты с аппетитными объедками. Эти мешки убираются в бак, крышку тщательно закрывают, и … стоит лишь контейнеру наполниться, как появляются эти жуткие существа. Они забирают все, оставляя бак пустым.
Ближе к концу повествования собака начинает предполагать, что однажды мусорщики начнут поедать людей, которые живут в доме — так же, как они воруют их еду. Конечно, животное ошибается. Мы все прекрасно знаем, что мусорщики не едят людей. Однако собачье предположение верно — с учетом тех фактов, что были ей доступны. Это рассказ о настоящей собаке — я наблюдал за ее поведением, пытаясь влезть в ее шкуру и понять, как же она видит этот мир. Определенно, животное воспринимает наш мир совсем по-другому, нежели я или любой другой человек. И затем я начал размышлять. Что, если каждый человек живет в уникальном мире? В мире, отличном от тех, что обжиты и изучены остальными людьми. И это привело меня к вопросу: если действительность отличается от одного человека к другому, вправе ли мы говорить об единой реальности — или же нужно перейти к разговору о множественной действительности? И если есть множество отличных друг от друга реальностей, являются ли какие-либо из них более истинными, более настоящими, чем другие? Что можно сказать о мире шизофреника? Может быть, он столь же реален, что и наш мир? Может быть, вместо утверждения «мы связаны с реальностью, а он — нет» нужно говорить, что «его действительность столь отлична от нашей, что он не может объяснить нам ее, а мы не можем объяснить ему нашу реальность»? Проблема здесь в том, что субъективный мир воспринимается слишком по-разному, коммуникация оказывается нарушенной … и это-то и есть настоящее заболевание.
Однажды я написал рассказ о человеке, который был ранен и попал в больницу. Начав его оперировать, врачи обнаружили что он не человек, а робот. И он об этом не знал. Врачи вынуждены были сообщить ему всю правду. Вот так в один прекрасный день м-р Гарсон Пул обнаружил, что его действительность состоит из перфоленты, которая перематывается у него в груди с одной катушки на другую. Зачарованный этим открытием, он закрыл некоторые отверстия в перфоленте и пробил новые. Мгновенно его мир изменился. Добавление одной новой дырочки привело к появлению стаи уток, пролетевшей через комнату. Кончилось дело тем, что он разрезал ленту на части и весь мир полностью исчез. Правда, мир исчез для всех остальных участников этой истории — что не так уж важно. Если, конечно, другие участники были воображаемыми деталями его перфорированной фантазии. Которыми (как я полагаю) они на самом деле и являлись.
