Я не отрываясь смотрел на ее бедра. Нанизанные на нити монеты причудливо преломляли свет факелов. На рабынь всегда цепляют всякую мишуру. Девушка сжала в руке края вуали и стыдливо отвернула голову. Ей все равно придется подчиниться, и она это знала.

— Пошли со мной, — сказал Самос.

Я опрокинул кубок с остатками паги. Он улыбнулся:

— Побудешь с ней позже. Она весь вечер здесь танцует.

Самос выбрался из-за низкого столика и кивнул сотрапезникам, самым доверенным людям. Перед ним тут же склонились две полуодетые очаровательные рабыни с кувшинами.

Мы подошли к связанной черными кожаными ремнями молодой девушке. Ремни обвивали ее руки и ноги, перекрещивались под грудью и охватывали бедра, к которым были прикручены кисти рук. Испуганная блондинка с белой кожей стояла на коленях. Плечи девушки, как и у большинства землянок, были напряжены. На ее планете существовали тысячи способов, чтобы скрыть, уменьшить или спрятать природную мягкость тела. Модной считалась достойная и строгая холодность. Так всегда случается в индустриальном, технологическом обществе, где всему задают тон механизмы. Образцом для подражания становится манера движения роботов — ритмичная, точная, выверенная и всегда повторяющаяся. В технократическом обществе люди двигаются и держатся не так, как в обычном; сказывается культурологическое давление окружающего мира. Сами они этого не замечают и считают дерганые, ритмичные движения естественными, между тем как они являются отражением подсознательно навязанного обществом образца. Временами привыкшее жить по своим законам животное сбрасывает с себя груз условных рефлексов. Неудивительно, что даже взрослые земляне, если оставить их без присмотра, могут совершенно неожиданно запрыгать и побежать, лишь для того, чтобы испытать радость движения и сбросить налагаемые цивилизацией оковы. Невидимые цепи — самые тяжелые.

Я взглянул на девушку. Она в ужасе сжалась в комочек.

— Скажи ей, — проворчал Самос, — чтобы брала пример с настоящей женщины и училась быть самкой. — Он показал на горианскую танцовщицу.

Девушка пробыла на Горе совсем недолго. Вместе с другими рабами Самос купил ее за четыре серебряных тарска на Телетусе. До этого ей ни разу не приходилось бывать в его доме. На левом бедре рабыни темнело клеймо. Кузнец заковал ее шею в простое железное кольцо. Это был дешевый товар, не стоящий даже замка. По мне, так лучше бы Самосу купить еще одну танцовщицу. Между тем, если приглядеться, девчонка была не так уж и безнадежна. Иногда из таких получаются неплохие ученицы. На Горе от женщины требуется одно — быть женщиной. На Земле стремятся к обратному. В технократических обществах из людей всеми силами вытравливают признаки половой принадлежности, что неудивительно, поскольку сами половые отношения считаются не существенными, а порой даже постыдными. Технократические цивилизации управляются бесполыми металлическими существами, запрограммированными на бесстрастное и бесперебойное воспроизводство себе подобных. После столетий упорных усилий человечеству удалось создать на Земле общество, в котором не нашлось места человеку. Они построили дом, в котором не могли больше жить. В огромном доме, под названием Земля, для человека не нашлось даже крошечной, комнатки. Люди оказались чужими в построенном собственными руками жилище, им наконец удалось исторгнуть самих себя из сотворенного ими же мира. Женщины устыдились своей женственности, а мужчины испугались голоса крови. Корчась ночами в пластиковых кабинках, мужчины плакали и терзались из-за того, что не соответствуют стандартам чуждого им мира и не могут достичь совершенства сильных и могучих роботов. Они оставались крошечными, слабыми и безвольными.

Светловолосая девушка опустила голову. Я кивнул стражнику за ее спиной, и он погрузил руку в пышные волосы землянки. Рывок оказался резким и неожиданным. Рабыня завизжала от боли, а я показал ей на танцовщицу.

Девушка взглянула в ее сторону, испуганная, оскорбленная и возмущенная. Ее тело дрожало и извивалось под кожаными ремнями.

— Посмотри на настоящую женщину, рабыня, — сказал я по-английски. Судя по клейму, девчонку звали мисс Присцилла Блейк-Эллен. По национальности она была американка. Затем ее заклеймили, и она превратилась в безымянную собственность рабовладельца.

Танцовщица плавно покачивалась в такт музыке.

— Она омерзительно чувственная, — в ужасе прошептала белокурая рабыня.

Я обернулся и взглянул на танцовщицу. Словно пригвожденная к месту, она извивалась вокруг «рабского шеста». На самом деле никакого шеста не было, но в это даже не верилось. Танцовщица изображала, как тонкий и скользкий шест пронзает ее тело. Девушка то беспомощно падала, то яростно обвивала воображаемый шест, то впадала в экстаз и самозабвенно ему отдавалась, то отчаянно пыталась вырваться и не могла, оставаясь навеки его пленницей. Умение изобразить «рабский шест» считается великим искусством. Сладострастное напряжение в теле танцовщицы немедленно передается зрителям. Я слышал, как восторженно закричали мужчины за низким столом. Руки танцовщицы легли на бедра. Не переставая двигаться, она сердито взглянула на зрителей. Плечи девушки поднимались и падали, пальцы поглаживали грудь и плечи, гордо тряхнув головой, она бросила в сторону зрителей еще один негодующий взгляд. Бедра девушки вращались все быстрее и быстрее. Затем музыка прекратилась, и невольница замерла. Раздался ясный, чистый звон цимбал, снова заиграла музыка, и она опять беспомощно повисла на шесте. Мужчины швыряли к ее ногам монеты. Я взглянул на блондинку:

— Учись быть женщиной.

— Никогда, — прошипела она в ответ.

— Ты больше не на Земле. Тебя будут учить. Уроки могут стать как приятными, так и мучительными, но учиться придется.

— Я не хочу, — прошептала девушка.

— Твои капризы никого не интересуют.

— Это унизительно, — сказала она.

— Научишься, — повторил я.

— Она настолько чувственна, что мужчины могут воспринимать ее только как женщину!

— Ты станешь такой же.

— Но я не хочу быть женщиной! — выкрикнула она. — Я хочу быть человеком! Я всегда мечтала быть просто человеком!

Она изогнулась, пытаясь вырваться из кожаных пут. Разумеется, это было совершенно бесполезно.

— На Горе, — сказал ей я, — мужчины — это мужчины, а женщины — это женщины.

— Мне стыдно так двигаться, — заплакала землянка.

— Ты будешь двигаться, как положено женщине.

— Никогда. — Она забилась в рыданиях, отчаянно пытаясь разорвать путы.

— Посмотри на меня, рабыня! — сказал я.

Она подняла голову. В огромных глазах блестели слезы.

— А теперь слушай внимательно. Я постараюсь говорить с тобой по-хорошему. Может случиться, что в следующий раз ты нескоро услышишь добрые слова.

Она замерла, охранник по-прежнему держал ее за волосы.

— Ты — рабыня, — сказал я. — Ты — собственность другого человека. Ты — женщина. И тебя заставят вести себя по-женски. Если бы ты была свободной или горианкой, тебя бы никто не трогал. Но ты не свободна, и ты не горианка. Мужчина с Гора не потерпит никаких капризов со стороны рабыни. Она должна быть такой, какой он хочет ее видеть, а именно женственной и доступной. Непокорных морят голодом или бьют плетью. Ты можешь сопротивляться. Хозяин будет не против, это сделает процесс обучения более захватывающим, но в конце ты все равно должна покориться, потому что ты — рабыня. На Земле за твоей спиной стояло общество, и стоило мужчине повысить на тебя голос, как ты бежала в суд. Здесь общество защищает интересы мужчины, тебе не к кому обратиться и некуда бежать. Ты остаешься наедине со своим хозяином, и ты полностью зависишь от его милости. Не забывай также, что он не привык к самокопанию и напрочь лишен комплекса вины. Он с молоком матери всосал гордость за то, что он мужчина, и привычку властвовать над женщинами. Люди здесь не такие, как на Земле. Здесь живут гориане. Они сильны, жестоки, и они тебя сломают. Для мужчины с Земли ты, может быть, никогда не станешь женщиной. Здесь, красотка, тебе никуда не деться.

Она смотрела на меня с несчастным видом.

Танцовщица застонала, испустила сладостный крик и забилась в судорогах на невидимом шесте.

— На Горе хозяева поощряют чувственность в своих рабынях, — заметил я.

Широко открытыми глазами блондинка следила за танцовщицей. Теперь двигались только ее бедра. Казалось, они существовали отдельно от тела, лишь кисти рук и плечи слегка подрагивали в такт музыке.

— Сейчас ты так не сможешь, — сказал я белокурой рабыне. — Надо тренировать мышцы. Научишься двигаться, как женщина, а не как кукла или деревянная чурка. — Я улыбнулся. — Тебя будут учить чувственности.

Щелкнув пальцами, Самос освободил девушку от рабского шеста. Рабыня сорвала с себя вуаль и танцевала, держа ее в вытянутых руках. Стрельнув темными глазами, она завернулась в прозрачную ткань, и шелк, к ужасу белокурой землянки, только подчеркнул дразнящие, сладостные формы. Я видел, как широко раскрылись глаза застывшей на коленях связанной девушки. Танцовщица отбросила вуаль и упорхнула в центр зала.