Украина почти три века находилась под властью польских дворян — шляхтичей, и их гнёт становился всё более тяжёлым.
В 1648 году началась освободительная война украинского народа под предводительством Богдана Хмельницкого. Богдан Хмельницкий обратился к русскому царю Алексею Михайловичу с просьбой принять Украину в состав России. Русское правительство приняло решение о воссоединении Украины с Россией. В январе 1654 года в городе Переяславле состоялась народная рада (собрание), торжественно подтвердившая этот союз.
В ответ польские шляхтичи начали новую войну, которая затянулась на десять лет. Их поддерживали войска крымского хана.
Много битв с захватчиками пришлось выдержать двум братским народам — украинскому и русскому. Совместными усилиями они завершили освободительную войну.
Об одной такой битве рассказывает наша книга.
В украинский город Белая Церковь входил полк русского войска.
Казак Василько видел русских впервые. Сам он служил в полку Богуна, который оборонял город Умань, осаждённый польскими полками и воинами крымского хана. Полковник Богун посылал к Хмельницкому гонцов, но прошёл сквозь вражеские заслоны лишь один Василько.
Роста он был высокого, но быстрый, гибкий.
Глядел на русских Василько радостно: как не порадоваться помощи? Но строго: хороша ли помощь? Много ли от неё проку будет?
Зима стояла пушистая, лёгкая. Русские же были в тяжёлых шубах, в тёплых шапках, в рукавицах и все — в валенках. На вид очень даже неразворотливое войско. Медведи.
Стал Василько в лица вглядываться. Спокойные лица, приветливые. Это тоже не очень-то понравилось казаку. Такой вояка, пока во гнев войдёт да размахнётся, чтоб ударить, — трижды будет бит.
А тут ещё увидал Василько совсем молоденького стрельца. Усы едва топорщатся, бородёнка кустиками. Парень силой налит, как бочка, у которой вот-вот обручи потрескаются. Пар от стрельца, как из бани. По щекам дорожки пота, даже с ушей капает. Василько, глядя на стрельца, захохотал: до того смешон русак! А тот посмотрел на Василька — и тоже хохочет. Не над казаком, ничего в казаке смешного не сыскать, над собой.
— Совсем упрел! — говорит. — Зима у вас слабовата!
Тут все зеваки смеяться начали:
— Ишь, жарко ему! Погоди, с врагами встретишься, вот тогда тебе бока напарят!
— Напарят! — радостно закивал головой сговорчивый стрелец. — Похлещемся! Веник-то вот он.
И покрутил ружьё. Оно в его лапах, как игрушечное.
Васильку стрелец понравился.
— Тебя как звать?
— Васька, Василий, значит.
— Так я тож — Васыль! Василько!
— О це гарно! — засмеялся стрелец.
— Ты что, по-нашему знаешь?
— А як же? Ты ж погляди на мене! Что вверх, что вширь. Мой-то вон дядька, Харитон, — стрелец кивнул на своего соседа по строю, — из котла раз черпнёт — червячка приморил, другой раз копнётся — по горло сыт. А я?! Видал, прорва какая! — хлопнул себя по животу. — Чего ни запихни в неё — всё мало. Одно спасенье — украинские хозяюшки. Как скажешь ей: «Дюже гарные у тоби пампушки, и сама загляденье!» Волшебные слова, Васыль. Обязательно принесут добавку, да вдвое против того, что сперва дадено было.
Люди слушали стрельца и радовались. Хорошо, когда войско весёлое. Не из пугливых, значит.
Но Василько, хоть и молод был, восемнадцать вёсен всего, однако в казачьем полку он с батькой с пятнадцати лет. И на приступ ходил, и в крепостях отсиживался, бывал, и не раз, в конных рубках. И бегством спасаться тоже приходилось. А потому слова Василько слушал, но ценил человека по его делам.
В тот же день разыскал он Василия, стоявшего на постое у доброго запорожского казака Гмыри. Пришёл не один, с тремя парубками.
Василий увидал знакомое лицо, обрадовался, а Василько вместо «здравствуй» и говорит:
— А будь ласков, выйдем во двор да и потягаемся на том на сём. Нам, казакам, дюже интересно знать, кого нам бог в помощь послал.
Василий отвечает:
— Чего нам с тобой бока друг другу обминать? Случится бой с врагом, тогда и поглядим, кто чего стоит.
— Э, нет! — возражает Василько. — Я на тебя в бою понадеюсь, а ты, скажем, в бега вдаришься. Враг-то мне и зайдёт за спину. В бою ненадёжный товарищ хуже врага самого.
— Ну, как знаешь, — согласился Василий и пошёл во двор, без всякого оружия пошёл.
Казаки ему саблю дают, а Василий не берёт.
— Этой штукой ещё порежешься. Ни сам калекой быть не хочу, ни других калечить.
— Как так? — изумился Василько. — Мы ж не на смерть, а для погляду, кто чего умеет.
— Нет! — замотал головой Василий, — У меня сила немеряная. Сокрушу невзначай.
— Ты? Меня? — взъерепенился Василько. — А ну, держи саблю!
— Не-ет! Это дело негожее!
— Тогда давай в цель палить! — предложил Василько. — Неси ружьё, в мою шапку будем палить.
— Да шапка-то больно хороша, — снова возразил Василий. — Зачем вещь портить?
— Ну, так доску поставим.
— Порох жалко зря жечь. Свинец у нас считанный. Дорога была дальняя. Всего-то в достатке не увезёшь.
Помрачнел Василько:
— Бороться давай!
— Да как же я с тобой буду бороться?! — изумился Василий, — Я в два раза шире тебя.
— Сдаётся мне, что ты на вид — медведь, а душой — заяц!
— Да, может, и так, — согласился Василий. — Зазря башку подставлять не люблю. Одна ведь.
Засмеялись казаки, заулюлюкали, а Василий постоял, послушал, как его ругают, повздыхал и в хату ушёл.
Подъём протрубили затемно.
А Василию такой ласковый сон снится, что не доглядеть его — себя самого обидеть.
Василия тыркают со всех сторон, а он глаза пуще жмурит.
Снилось ему, будто лежит он, Вася, на тёплой печи, у матушки родимой в избе, в славной русской деревеньке, по прозвищу Петушки.
Кошка Мурка у порога гостей намывает. На потолке от раннего солнышка круги светлые. Матушка противнями в печи шумит, и пахнет на всю избу капустными пирогами и пареной репой.
Кирпичи под боками не жгучие, тёплые, сверчок, напевшись за ночь, чвирикает сквозь дрёму песенку тихую, незатейную. А на крыльце петух, как боярин в шелку да золоте, орёт что есть мочи. Такой оглашенный крик — в Москве небось слыхать! Василию крик этот — заткни уши — особенно радостен: такого петуха, как у них, может, и во всей России нету. Колокола перекрикивает.
Улыбается во сне Василий. Ой, хорошо дома-то побывать! А товарищи вокруг него хлопочут:
— Ну, не диво ли так спать? Уж и поленом били. И снег за шиворот клали!
Тут пришёл в хату десятник, поглядел на Василия, да и сказал тихонько:
— Ать!
Василий поднялся тотчас. Оделся, обулся, кус хлеба за щёку.
— Вот он я! Готов службу служить!
Гетман Украины Богдан Хмельницкий ехал в кибитке. Полозья поскрипывали на молодом снегу. Снега нападало за ночь много, был тот снег весёлый, как тополиный пух. Дорогу накрыл, да не попортил. Небо над степью голубело. Облака, закрывавшие солнце, стояли на месте, кучерявые, как овечья отара.
Хмельницкий, много болевший по осени, всё вздрёмывал, но что-то неспокойно ему было. Он тотчас пробуждался, выглядывал из кибитки. Щуря глаза, глядел на горизонт. Наконец он совсем проснулся, потёр ладонями лицо и послал сказать русскому воеводе Василию Борисовичу Шереметеву, что просит его для совета.
Шереметевы были среди боярских русских родов в первой дюжине. Потому и служили воеводами в самых больших русских городах. Во время войны Василий Борисович Шереметев командовал русской армией на Украине.
Шереметев приехал на зов гетмана верхом, со свитой. Спросил Хмельницкого, здоров ли гетман, здоровы ли полковники его — и только потом о деле:
— Где совет будет?
— А вот тут, в кибитке моей, — Хмельницкий указал место возле себя.
Спешился воевода, сел к гетману в кибитку. Лицом строг, в глазах ум и внимание.
Хмельницкий, по-стариковски покряхтывая, ткнул рукою в небо:
— Как бы ростепель не началась. У нас погода такая: нынче зима, а завтра — ручьи поют. Обувка, говорю, у войска твоего ненадёжная.
Шереметев высунулся из кибитки, поглядел, как глядел давеча сам Богдан, на снег, на горизонт, на небо. Потом уселся не без удобства и ответил:
— Обувка не подведёт. Чую, мороз к вечеру будет.
И глянул на Богдана сбоку, улыбнувшись уголками губ.
— На случай ростепели у нас другие сапоги припасены. Холодные. — И опять искоса посмотрел на гетмана. — Напрасно мы пушки с собой не взяли.
— Так ведь идём не брать крепость, а из осады вызволять.
— С пушками надёжней, — вздохнул Шереметев. — И войска с нами мало.
— С большим войском зимой в походы ходить — труд тяжёлый, а главное — дорогой. Дрова для костров и те надо с собой везти.
— Что-то уж очень спокойно! — пожаловался Шереметев. — Перед Уманью где-нибудь войску отдых надо дать, чтоб ударить со свежими силами. Плохо то, что о враге мы ничего не знаем. Нужно лазутчиков послать и дозоры выставить.
— Тотчас и пошлём, — согласился гетман и посмотрел на русского воеводу с приязнью. Кажется, добрый воевода: о воинах своих печётся и воевать любит основательно, изучив врага и хорошо к битве подготовившись.
Сам Хмельницкий был спокоен. Перед выступлением в поход он получил новое известие. Войска хана от Умани отступили, ушли в Крым, а польское войско малочисленно и разбежится при появлении казаков.
Не знал Богдан Хмельницкий, что настоящих послов поляки изловили и разорвали лошадьми, что вести принесли казаки-предатели, служившие врагам за звонкую золотую монету.
Бывает же так! Василько и Василий вместе попали в дозор.
Под Васильком конь валашский. Масти золотой, на ногу тонкий, лёгкий. Самому ветру — брат. Под Василием лошадь крупная, бокастая. Ноги у неё лохматые, тяжёлые. Грудь — как хороших два валуна. Очень сильная лошадь, но быстрого бега от такой не жди. Пушки возить — другое дело.
