Елена Сергеевна Каплинская окончила сценарный факультет ВГИКа. По ее сценариям сняты короткометражные и полнометражные фильмы. С 1963 года выступает в жанре одноактной пьесы. Более всего ее привлекают образы людей труда, живущих по высоким моральным законам, предъявляющих к себе большие требования.
Т е т я Л ю б а.
А к с ю ш а.
О т е ц.
М а т ь.
Действие происходит в ноябре 1941 года.
Комната, которая еще недавно была уютной. Теперь обеденный стол отодвинут в сторону и почетное место занимает железная печка-времянка, ее голенастая труба выведена в окно, и на нем, по морозным узорам и накрест приклеенным бумажным полоскам, растекаются черные струйки. Налево — входная дверь, направо — белые двустворчатые двери. Есть еще шкаф и письменный дамский столик, но все это отодвинуто в охваченную сумерками глубину. Возле времянки сидит т е т я Л ю б а, читает газету, подбрасывая в огонь щепки. На голове у нее полумужская шляпа, на плечи наброшен пуховый серый платок, большие ноги обуты в высокие фетровые боты. Возле тети Любы стоит на стуле потертый саквояж. У окна — А к с ю ш а, в накинутом коротком узковатом пальтишке, в мальчиковых полуботинках.
А к с ю ш а (барабанит по стеклу пальцами, напевает). «Москва моя, страна моя, никем не-по-бе-ди-мая…».
Т е т я Л ю б а. Ну и ну. Что за газеты теперь стали! (Читает.)
«Врагу под Москвой не сносить головы,
Защитников много у нашей Москвы,
Казах и туркмен, белорус и грузин,
Украинец, русский, таджик — как один
По вражеским полчищам станут разить,
Огнем и мечом их палить и рубить».
(Пожав плечами.) Не газета, а… сборник стихов.
А к с ю ш а (напевает, не оборачиваясь). «Москва моя, ты самая любимая…».
Т е т я Л ю б а. Море поэзии в тот момент, когда немцы под Кубинкой… Ты помнишь, мы в Кубинке снимали дачу? Тебе было полгодика!
Аксюша напевает чуть слышно, без слов.
Т е т я Л ю б а. Аксюша, не пой так, пожалуйста, это у тебя нервное. (Вздохнула.) Я видела на рынке, как один мужчина менял хлеб на водку. Хлеб! И еще ходят слухи, что у нас не хватает танков.
А к с ю ш а (с досадой). Ну где же это мама?!
Т е т я Л ю б а. Я бы с огромной охотой повидала сегодня твоего отца. Архитектор роет окопы… В этом есть тоже нечто забавное…
А к с ю ш а. В этом нет ничего забавного!
Т е т я Л ю б а (подняв брови). Меня удивляет твой тон. Мне кажется, что это забавно. Надеюсь, что там не слишком сильно стреляют.
А к с ю ш а (с тоской). Хоть бы мама скорее пришла!
Т е т я Л ю б а. А знаешь, Аксюша, чем взрослый отличается от ребенка? Разумной терпеливостью. Тебе надо постепенно себя к этому подготавливать. Сегодня тебе исполняется восемнадцать лет, а это значит, что всего лишь года через два ты станешь взрослой. Именно в этом возрасте я порвала с семьей и поступила на Бестужевские курсы.
А к с ю ш а. Уже скоро одиннадцать. Вы останетесь у нас ночевать?
Т е т я Л ю б а. Очевидно. Я взяла с собой хлеб и сахар. Твой день рождения я всегда праздную с вами, не вижу никаких причин, чтобы отменить эту традицию.
А к с ю ш а (резко). Мне очень жаль, но никакого праздника не будет.
Тетя Люба выпрямляется. Газета вздрагивает в ее руке.
(Взглянув на нее, неловко.) Без папы…
Т е т я Л ю б а. Бедная девочка, ты волнуешься. Восемнадцать лет… Я понимаю, хотелось бы танцевать в белом платье, а не глотать дым от этой вот буржуйки. (Небрежно указывает на печку.) Кстати, чем вы топите?
А к с ю ш а. Пока что кухонным столом и старым буфетом.
Т е т я Л ю б а. Знаешь, потом можно будет разобрать сараи во дворе. (Улыбнувшись.) Я помню, как в восемнадцатом году мы по ночам ломали заборы… у купца Епишникова был отличный крепкий забор. Как видишь, у меня есть опыт, Аксюша. (Меланхолично.) Какие были светлые времена… Мы ели капустные котлеты и читали вслух «Материализм и эмпириокритицизм»…
А к с ю ш а. «Были»! Почему это «были»?
Т е т я Л ю б а. А потому что у каждого есть в жизни молодость, и это самое лучшее время. Доживешь до моих лет и тоже будешь говорить «были». Про эту вот буржуйку и про… оду: «Огнем и мечом их палить и рубить».
Пауза.
А к с ю ш а. Ну где же мама?
Т е т я Л ю б а. Надеюсь, что она успеет до одиннадцати.
А к с ю ш а (с досадой). Ох, тетя Люба!
Т е т я Л ю б а. Ну что «тетя Люба»! Я всегда говорила Мите, что у твоей мамы легкий характер. У вас вода не замерзла?
А к с ю ш а. Нет, мы кран не закрываем.
Т е т я Л ю б а. Давай поставим чайник.
А к с ю ш а. Почему легкий характер?
Т е т я Л ю б а. Это не требует объяснения. Просто — легкий характер. И слабое здоровье.
А к с ю ш а. Слабое? У мамы?
Т е т я Л ю б а. А вот это я сказала именно для тебя. Ее легкий и живой характер не позволяет заметить, какая она хрупкая.
А к с ю ш а (неуверенно). Ничего подобного!
Т е т я Л ю б а. Ну вот начинается. Опять меня никто не слушает. Что за семейка! И в такие времена, когда немцы чуть ли не в Сходне, а газеты печатают много стихов.
А к с ю ш а. Тетя Люба, перестаньте говорить про газеты. Я не разрешаю! Они поддерживают моральный дух, и в этом нет ничего забавного!
Т е т я Л ю б а. Детка, если я вижу в жизни забавное, мне этого никто не может разрешить или запретить. Я просто вижу — и все.
А к с ю ш а (не слушая). Когда весь народ, весь, как один…
Т е т я Л ю б а. А в Сходне мы тоже снимали дачу. Помнишь?
А к с ю ш а. И эти слухи, которые вы повторяете…
Т е т я Л ю б а. Ну хорошо! Ты меня убедила.
А к с ю ш а. Неужели я тоже когда-нибудь сделаюсь старой и желчной… (Отворачивается.)
Т е т я Л ю б а (поникнув, глядит в огонь). На даче в Сходне у нас была дворняга — Дружок… Я отдавала ему косточки из супа… Дело кончилось тем, что Дружок принес нам шестерых щенят… (Взглянув на спину Аксюши.) Помнишь?
А к с ю ш а. Нет.
Т е т я Л ю б а. Ох, этот переходный возраст!
А к с ю ш а (в голосе решимость). Тетя Люба, я бы хотела, чтобы сегодня вы не оставались ночевать. Пожалуйста, не сердитесь.
Т е т я Л ю б а. Душа моя, ничего не выйдет. Я останусь.
Маленькая пауза.
Я взяла с собой хлеб и сахар. В восемнадцатом году мы тоже ходили в гости со своим хлебом. И никто никого не прогонял. Ты себе не представляешь, какие это были замечательные времена! (Помолчав.) Почему ты хочешь, чтобы я ушла?
А к с ю ш а (делая над собой усилие). Здесь чаще бомбят. В вашем районе спокойнее.
Т е т я Л ю б а. Я стара, чтобы бояться бомбежек. И глуховата — очень кстати. И я была на фронте. Для меня уже нет ничего нового.
А к с ю ш а (с тоской). А мамы все нет.
Т е т я Л ю б а. Терпение, Аксюша, терпение… Я тоже волнуюсь, но не показываю вида.
А к с ю ш а (сморщившись). Ой, тетя Люба! Невозможно все время разговаривать! Давайте лучше читайте и… (Машет рукой.) Раз вы решили остаться.
Т е т я Л ю б а (улыбается снисходительно). Какое ты еще дитя, Аксюша. Это результат воспитания под стеклянным колпаком. И я тоже тебя баловала. Это был наш, так сказать, семейный психоз.
Аксюша резко подходит к шкафу, открывает дверцу и скрывается за ней, как бы разглядывая содержимое полок.
В свое время я говорила об этом с Митей. Нехорошо, когда в семье один ребенок. Но твой отец архитектор, и не только по профессии. Каждый его проект — для него своего рода дитя. Помнишь, как он нервничал, когда в каком-то там его здании гранит заменили мрамором? «Версаль!— кричал.— Княжеская купальня!» Я умирала со смеху. А когда построили, оказалось, что вместо строгости и простоты — ни дать ни взять дом купца Епишникова. Твой отец, Аксюша, как-то все видит заранее… Может быть, в этом и заключается талант.
Аксюша захлопывает дверцу шкафа и начинает рыться в ящиках письменного стола.
(Задумчиво.) Впрочем, этот «Версаль» теперь разбомбили. У Мити есть возможность, когда здание будут восстанавливать после войны, настоять на граните. (Вдруг.) Аксюша, я думаю, что вам лучше было бы эвакуироваться.
Пауза. Слышно только, как Аксюша роется в столе.
Что ты там ищешь, Аксюша? Впрочем, это смешной вопрос. Я просто говорю, что вы, очевидно, эвакуируетесь, как только Митя, то есть твой папа, вернется. Это самое разумное.
Аксюша с треском захлопывает ящик стола, вытаскивает несколько тетрадок и быстро бросает их в печку.
Что ты делаешь?!
А к с ю ш а (сердито). Это мои дневники.
Т е т я Л ю б а (молниеносно выхватывает тетрадки, старательно топчет тлеющие искры). Что за кисейные жесты!
А к с ю ш а. Отдайте, тетя Люба!
Т е т я Л ю б а. Глупости! Ты что, Чарской начиталась? Стыдись, ты ведь комсомолка!
А к с ю ш а. Тетя Люба, отдайте сейчас же!
Т е т я Л ю б а. Я не хочу с тобой разговаривать! Ни слова больше! (Прячет дневники в саквояж.)
А к с ю ш а (медленно, гневно). Тетя Люба, я не хочу, чтобы, со мной так поступали.
Т е т я Л ю б а (твердо). Получишь после войны.
Пауза. Аксюша отворачивается к окну. Плечи ее вздрагивают, похоже, что она плачет.
Ты же знаешь,— я ни за что не стану читать. В нашей семье… уважают друг друга. Я понимаю, что невозможно все забрать с собой. Я сохраню твои дневники, Аксюша…
Пауза.
(Ласково.) Деточка, ну не сердись. Ты потом меня простишь… Когда узнаешь, какое значение в жизни человека имеет прошлое…
А к с ю ш а (не оборачиваясь). Ну ладно, тетя Люба… Я вам сейчас скажу. Все равно уж…
Т е т я Л ю б а (обрадованно). Скажи, скажи. То поешь, то плачешь… Эх, мне тоже было восемнадцать. Совсем недавно. И… наши молодые люди тоже уходили на фронт.
Слышится какой-то шум.
А к с ю ш а (оборачивается). Мама! Наконец-то!
Дверь распахивается, входит человек лет сорока, лицо заросло бородой, темное пальто помято и запачкано, через плечо сумка с противогазом и тощий рюкзак. Это о т е ц.
Т е т я Л ю б а (встает). Митя!.. (Растерянно.) Вот кстати…
О т е ц (засмеявшись). Еще бы, тетя Люба!
А к с ю ш а (бросившись к нему). Папа! (Обхватывает его, прижимается.)
О т е ц (чуть отведя голову назад). Эй-эй-эй, Пузырь…
А к с ю ш а (глухо). Папа, папа…
О т е ц. Ну подожди, Пузырик, подожди…
Т е т я Л ю б а. Боже мой, Митя, брось этот рюкзак и этот ужасный противогаз. Не думаю, чтобы в ближайшие полчаса объявили химическую тревогу. (Берет чайник.) Аксюша, я давно говорила, что надо поставить чай. Но в этом доме никто меня не слушает. (Выходит.)
О т е ц (неуклюже проводит ладонью по волосам Аксюши). Ведь ты, плутовка, знала, что я постараюсь приехать в твой день. Ну скажи мне хотя бы «здравствуй».
А к с ю ш а (отпуская отца). Здравствуй, папа.
О т е ц. Теперь скажи мне, где мама?
А к с ю ш а. Пошла в магазин. Теперь такие очереди… Она должна вот-вот вернуться.
О т е ц. Как ты думаешь, я бы мог пойти ей навстречу?
А к с ю ш а. Папа, как мне это не пришло в голову?! Пойдем вместе. (Быстро накидывает платок.) Или нет, ты лучше отдохни.
О т е ц (кладет на пол рюкзак). Вместе, вместе.
Идут к дверям.
Т е т я Л ю б а (входит с чайником). Мне кажется, или вы…
А к с ю ш а. Мы идем встречать маму.
Т е т я Л ю б а (быстро загораживает дверь). Подождите, подождите, товарищи. Что такое? Как это — встречать? Куда встречать?
О т е ц. Мы пойдем к магазину.
Т е т я Л ю б а (решительно). Вы никуда не пойдете. Я вас не отпускаю.
А к с ю ш а. Папа, я уже больше не могу…
Т е т я Л ю б а. Дети, я хочу, чтобы вы рассуждали, пользуясь законами элементарной логики.
О т е ц. Мы ее встретим — это вполне логично.
Т е т я Л ю б а. «А» — вы можете разминуться в переулках, «б» — если она в магазине, вас все равно туда не впустят без очереди, «в» — если бы она хотела, чтобы ее встретили, она сказала бы Аксюше.
О т е ц. «Г» — она просто не предполагала, что я сегодня приеду.
Т е т я Л ю б а. Ты думаешь, Митя, что она забыла о дне рождения вашего единственного ребенка? Она все предполагала. Ручаюсь. Я думаю, именно поэтому она и пошла туда!
О т е ц (быстро). Куда?
А к с ю ш а (нетерпеливо). Да в магазин! Сказала, что будут что-то давать!
О т е ц. А, черт возьми, неужели нужно было обязательно сегодня…
Т е т я Л ю б а. Митя, позволь тебе напомнить один факт: когда после объявления войны люди бросились в магазины, ты не разрешил своей жене закупить ни лишнего килограмма крупы, ни пачки соли, ни пакетика конфет!
О т е ц. Ну и что же? У меня существует определенный взгляд на вещи, и он останется неизменным, пока существую я сам.
Т е т я Л ю б а. Ну конечно. Другие могли запасаться, а мы — зубы на полку.
А к с ю ш а. Тетя Люба! Перестаньте!
О т е ц. Тихо, Пузырь. Не надо кричать, не надо волноваться. Тетя Люба… куда пошла Агния?
Т е т я Л ю б а. В сущности, я могла бы ничего этого не говорить. (Идет к печке и ставит чайник.) Я просто считаю, что было бы разумнее, если бы ты, Митя, почистился, помылся, мы бы накрыли стол и ждали ее здесь. По крайней мере так будет скорее. Но в этом доме, повторяю, никто меня не слушает.
О т е ц (подходит к ней, целует в щеку). В этом доме, тетя Люба, вам подчиняются беспрекословно.
Т е т я Л ю б а (отвернувшись). Я все-таки твоя единственная родная тетка.
А к с ю ш а. Папа…
Т е т я Л ю б а. Принеси отцу таз!
Отец, обернувшись, заговорщицки подмигивает Аксюше, глазами показывает на дверь. А к с ю ш а, махнув рукой, выходит.
О т е ц. Тетя Люба, в чем дело?
Т е т я Л ю б а. Появилось новое выражение: «Все нормально». (Вздохнув.) Меня удивляют только газеты.
О т е ц. Да, в газетах пока веселого мало.
Т е т я Л ю б а. Гм… Я бы этого не сказала.
О т е ц (скрыв улыбку). Я знаю, что у вас определенный взгляд на вещи.
Т е т я Л ю б а. Митя, ты вернулся совсем?
О т е ц. Нет.
Т е т я Л ю б а. Поедешь еще?
О т е ц. Нет. Скажите мне, Агния действительно…
Т е т я Л ю б а (решительно). Вам нужно срочно эвакуироваться.
О т е ц. А?
Т е т я Л ю б а (понизив голос). Вспомни тысяча восемьсот двенадцатый год.
О т е ц (улыбнувшись). Ну, мы до этого не допустим.
Т е т я Л ю б а. «Мы»?! (Конфиденциально.) Митя, я знаю, что делается на фронте. Все знаю.
О т е ц (превращая разговор в шутку). Я так и понял.
Т е т я Л ю б а. Митя, не будем ни о чем говорить при девочке, сегодня ее день рождения, и пусть он пройдет весело. Но завтра мы все обсудим серьезно.
О т е ц (задумчиво). Завтра…
Т е т я Л ю б а. Да. Вы не имеете права рисковать ее жизнью. Ведь ей еще только восемнадцать…
А к с ю ш а (вносит таз). Папа, мойся. А я все-таки пойду. Удивляюсь, как мне не пришло в голову раньше.
Т е т я Л ю б а. А тебе не пришло в голову, что именины не могут быть без именинницы? Не говоря уж о том, что твой отец месяц рыл окопы и строил укрепления и теперь нужно за ним немного поухаживать. Давай полотенце!
Аксюша достает полотенце, держит перед отцом. В ее позе нетерпение. Отец снимает пальто, начинает умываться. Тетя Люба смотрит на них секунду, затем подходит к буфету, достает и расставляет чашки на столе.
А к с ю ш а (очень тихо). Папа… мне нужно с тобой поговорить. Это замечательно, что ты все-таки приехал.
О т е ц (стряхивая с рук воду, выпрямляясь). А как же иначе? В жизни есть вещи, которые… важнее войны.
А к с ю ш а. Нет, папа. Важнее войны сейчас нет ничего.
О т е ц. Что-что? Ну-ка, давай полотенце.
А к с ю ш а. Именно об этом я и должна… я и хочу поговорить. То есть…
О т е ц. Подожди, Пузырь. Я вытираю уши. Ничего не слышу. (Отдает Аксюше полотенце.) Что ты сказала?
А к с ю ш а (тихо, чтобы не услышала тетя Люба). Пойдем, папа, а? Встретим маму и… поговорим по дороге.
Т е т я Л ю б а (громко). Когда человек так стар и глуховат, как я, он догадывается обо всем, что делается у него за спиной. Митя, ты не сердишься, что я достала наши фамильные чашки с птичками? Они несколько легкомысленны, но, с другой стороны, как оказалось, отлично переносят бомбежки.
