Хэ Тянь смотрит, как Рыжий болезненно скалит сжатые зубы, стаскивает с плеч свою любимую куртку — опять она в асфальтовой пыли на локтях. Опять он будет отстирывать её час или два, или три, опять на его лопатке свежая гематома — ещё не бурая, но уже сочно-воспалённая. Горячая, наверное. Опять он в своей белой бойцовой майке, настолько свободно болтающейся, что видны скаты рёбер в растрёпанных рукавах.

Рыжему больно — он всего-то снял куртку, а желваки на его челюсти сведены почти до судороги. Сколько же часов подряд его пиздили? Два? Три? На лице тоже ушиб, но не такой сильный. Движения скованы, по спине и бокам прилетело явно больше, чем по голове.

Он не оборачивается, скорее замечает взгляд Хэ Тяня боковым зрением (третьим глазом, собачьей чуйкой). Замирает на секунду, как будто к удару готовится, но это только секунда.

Огрызается запоздало; Хэ Тянь смотрит на его мелькнувшие зубы.

— Съеби.

И бросает куртку на вешалку.

И идёт в гостиную.

И рушится на старый диван, как будто кто-то подломил ему ноги. Сдавленно выдыхает, болезненно застывает рожей в подушку.

Хэ Тянь молча рассматривает небольшое кровавое пятно на рукаве сползающей с крючка куртки. Чувствует, как у него дёргается щека. В доме будто становится прохладнее, как будто тумблер переключили, несмотря на лето и на плюс двадцать восемь, и на распахнутые Пейджи окна. Холодно становится всё равно.

Чёрт. Когда-то ведь он представлял себе своё будущее. В нём он был успешен, в нём он носил костюмы, в нём он был немного похож на отца.

Он думает: в жопу такое будущее.

В настоящем он протягивает руку и ловит истрепанную ткань. Вешает обратно на крючок. Задерживает на ней руку. Это чужая кровь или Рыжего? Когда-нибудь эта хрень закончится? Боже, если бы ненависть Хэ Тяня к боям можно было соизмерить, можно было привести к адекватному знаменателю, можно было бы сравнить с… морем, например, всего сраного мира не хватило бы, чтобы вместить это море.

Рыжий не шевелится — как упал, так и лежит.

Хэ Тянь подходит, опирается локтями о спинку дивана, видит, как Рыжий щетинится, напрягается в тот же момент. Он напрягается всегда, когда кто-то подходит слишком близко. Когда Йонг забывается и закидывает руку ему на шею, когда Ли наклоняется слишком близко, чтобы дотянуться до брошенного на стол CD-диска с очередной записью мозговыносящего металла — повадилась же эта здоровая дура слушать свой рычащий мусорник через огромные колонки в студии Хэ Тяня.

Рыжий напрягается каждый раз, когда кто-то рядом. Но — чуть меньше, — когда рядом Хэ Тянь. И это единственная причина, почему он сейчас медленно наклоняется и касается губами выступающей косточки на тёплом плече. Немного выше гематомы. Так, чтобы не сделать больно. Жаль, что, походу, делает.

Рыжий каменеет, и почти можно почувствовать, как заставляет себя проглотить всё то дерьмо, что вот-вот сорвётся с языка. Возможно, в нём просто не осталось на это сил. Поцелуй очень короткий, поэтому, чтобы продлить прикосновение, он касается поцелованного места кончиком носа и медленно выдыхает.