© Проект «Букник», 2015
© Сергей Струнников, фотографии, 2015
Редактор Линор Горалик
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
От составителей
В первых числах мая 2015 года «Букник» обратился к своим читателям с просьбой ответить на очень конкретный вопрос: «Что у вас дома рассказывали о войне?» Мы и до этого обращались к устной истории: частная память, частные нарративы всегда казались нам бесценным ключом к давней и недавней истории. Но этот проект — впоследствии получивший название «Лишь бы жить» — с самого начала нарушил одно из важнейших правил, которых мы всегда старались придерживаться: на этот раз мы расспрашивали людей не об их собственном опыте (как, скажем, в проекте «Как я был очень бедным и все равно выжил», который тоже вот-вот станет книгой), и даже не об опыте их близких, а о том, как этот опыт преломлялся в чужих словах и действиях, о том, как старшие члены семьи рассказывали дома про войну. Или не рассказывали — молчали, плакали, кричали в ответ на расспросы или отвечали, что рассказывать здесь нечего: «Просто кровь и говно», — буркнул отец одного из участников нашего проекта.
О чем мы читаем, когда читаем текст в жанре устной истории? Что является предметом высказывания, когда человек вспоминает ситуацию крайней нищеты, или самый запомнившийся ему праздник в жизни, или рождение ребенка, или войну? Читателю всегда приходится помнить, что объектами описания здесь оказываются не только (а зачастую и не столько) события и факты, сколько сами частные нарративы: специфика выбора языка и сюжетов, обнаженные механизмы памяти, тот индивидуальный, уникальный отпечаток, который факты и события накладывают на человека. Истории, собранные в книге «Лишь бы жить» благодаря исключительной щедрости участников проекта (согласившихся не только лишний раз вспомнить и пересказать — а значит, заново пережить — крайне личные, крайне болезненные истории, но и позволить им стать доступными широкому кругу читателей), полны поразительных, невероятных, типичных, жутких, нежных, радостных, отталкивающих сюжетов, но эти сюжеты — далеко не единственная и даже, может, не главная ценность этой книги. Если бы мы спрашивали друзей и читателей: «Что происходило с вашей семьей во время войны?», сюжетная составляющая проекта могла бы оказаться еще более впечатляющей и весомой. Но нам очень хотелось предложить читателю еще более ценную вещь: подлинные (а не лубочно-официальные) механизмы проживания, переживания и передачи другим поколениям ни с чем не сравнимой по масштабу травмы, которую Вторая мировая война нанесла каждому своему участнику и свидетелю.
Одним из поводов убедиться в том, насколько эта травма до сих пор не изжита и не проработана многими из нас за семьдесят лет и несколько поколений —стал сам ход проекта «Лишь бы жить». Мы планировали сделать подборку историй на «Букнике» к 9 мая 2015 года — в противовес официальной милитаристской риторике, казавшейся на этот раз особо нестерпимой. Мы полагали, что подборка будет небольшой, — но количество присланных нам рассказов, масштаб их обсуждения, накал развернувшихся вокруг этой публикации споров превзошли все наши ожидания. В результате материал, опубликованный на «Букнике» 8 мая, состоял почти из сотни частных историй. Реакцией на него стал целый поток новых рассказов о том, как тема войны бытовала в семьях, в частных разговорах, в персональных воспоминаниях. Из текстов, принесенных этим потоком, мы собрали и опубликовали вторую подборку, по объему не уступающую первой. Статистика прочтений, количество ссылок и отзывов в социальных сетях дали нам ощущение, что этот разговор заслуживает продолжения — и что в нем могут быть заинтересованы не только постоянные читатели «Букника». Тогда мы обратились к проекту Ridero с предложением сделать книгу «Лишь бы жить», которая будет распространяться бесплатно. Коллеги из Ridero поддержали нашу идею — спасибо им за это большое.
Нам кажется, что на смену советскому подавлению и замалчиванию травмы, нанесенной Второй мировой войной стране и людям, пришла насильственная официальная ретравматизация, бесконечная манипуляция подлинной болью войны, чтобы удерживать общество в агрессивном страхе перед призрачными врагами Отечества. Ровно поэтому нам представляется бесценной любая возможность честного разговора о том, какой война на самом деле виделась ее участникам: фронтовикам, СМЕРШевцам, эвакуированным, пленным, сиротам, найденышам, пораженным, победителям и другим героям собранных в этой книге личных историй. В текстах сборника «Лишь бы жить» очень мало оголтелого военнославия и очень много ужаса, тоски, страха, разлившегося по нескольким поколениям.
Мы бесконечно благодарны всем участникам проекта «Лишь бы жить» за их откровенность, силу и поддержку. И за то, что для многих из них война — это не бравурное шествие, а кровь и говно. Спасибо вам.
***
Мой дед Николай служил на крейсере «Максим Горький». Дел был немногословен, и я знаю только одну историю. В 43-м он был в Ленинграде, однажды ночью стоял на посту на Невском, где-то в районе Гостиного Двора, и увидел море крыс, переходящих проспект. Ему было очень страшно.
Annushka Sinichkina
***
Бабушка о войне молчала и как-то очень горько, но принимающе улыбалась. Ну, знаете, такая улыбка, которую один раз достаточно увидеть, чтобы больше никогда даже намеком не напоминать. Было мне тогда совсем мало лет, может 3—4, но запомнилось на всю жизнь. Даже сейчас вижу эту улыбку, поджимаю губы и опускаю глаза. Из семейно-военной истории знаю только, что всех сестер как-то странно эвакуировали из Ленинграда, так что одна оказалась в средней полосе России, другая на Украине, а третья на Сахалине. Дедушки тогда все погибли.
Alexandra Klok
***
У меня воевал только дед, причем ушел на войну уже в 44-м, до того по возрасту не проходил — в 17 лет взяли. Он учился в радиоинженерном техникуме, поэтому отправлен был радистом. Был на фронте до конца войны. Рассказывать не любил, отделывался фразами вроде «Ты ползешь, в тебя стреляют». Я помню, когда я была маленькой, дед собирался с двумя бывшими однополчанами (дружили всю жизнь), но о войне они не говорили даже выпив. Только песни пели.
Катя Голубева
***
В моей семье почти не говорили о войне. Некому. Вернулся один прадед из четырех. Вернулся в 47 году. Бабушка как-то раз сказала, что из плена. Болел и умер в 52-м. Один погиб на Курской дуге. Двое других — без вести. Только одна бабушка рассказывала иногда, как немцы в деревню приходили за едой. Не трогали никого. Только дверь откроет солдат, скажет «Баба, яйки, млеко есть?» Бабушка передразнивала, как они неловко по-русски говорили. А вторая рассказывала, как из гнилой картошки (остальную подъели уже или на семена), мать ее драники делала и всех соседей угощала. Тогда всем делились, всем. И как ели жмых. И что тогда это было вкуснее, чем сейчас любая булка хлеба.
Ira Zvereva
***
Дедушка со стороны папы — Иван Гаврилович Луговской — прошел почти всю войну (был ранен весной 45-го, почти год лежал по госпиталям, два осколка из головы так и не смогли вытащить: сочли, что слишком опасно. Судя по всему, это было верным решением — они его особо не беспокоили, вел он весьма насыщенную, в том числе и интеллектуально, жизнь, умер в 1994 году от рака). Имел несколько наград. Никогда о войне ничего не рассказывал, уклонялся от всех попыток притащить его в качестве ветерана в школу. А друзья с войны остались, порой приходили в гости к нам — но тоже беседовали о делах повседневных. Уже после его смерти к нам приехал какой-то дальний родственник, вроде бы воевавший с ним. Он рассказал, что за всю войну дед так никого и не убил — просто потому, что не хотел стрелять в живых людей, пусть даже врагов.
