Б.Н. СТРУГАЦКИЙ:
Насколько мне известно, Редакция и Издатель, начиная эту серию книг, преследуют следующие цели: предоставить возможность первой публикации талантливым, но неизвестным пока авторам;
открыть дорогу новым произведениям авторов уже известных, но по каким-либо причинам не пришедшихся ко двору крупным издательствам;
представить всю полноту жанрового разнообразия фантастики (Жанровый спектр издающейся в настоящее время фантастики искусственно сужен коммерческими соображениями большинства издателей. Новые направления, смешение жанров издательствами не приветствуются.);
дать свободу экспериментаторству, поиску новых путей и форм в русскоязычной фантастике;
публиковать рассказы и повести наравне с крупной формой (Есть много талантливых авторов, работающих преимущественно в малом жанре, а перспективы издания в современных коммерческих сериях у них исчезающе малы. Редакция планирует издание сборников лучших рассказов разных авторов либо по тематическому признаку, либо под шапкой «Лучшие рассказы от «Сталкера».); организовать работу с молодыми, талантливыми авторами, которым еще не хватает должного литературного мастерства, — по принципу «виртуального семинара» (Не отфутболивать молодых, а помогать им довести их вещи до уровня требований, предъявляемых в рамках данной серии.);
организовать обратную связь с читателем и, в первую очередь, — с представителями фэндома.
В общем, Редакция и Издатель готовы приветствовать произведения занимательные, интересные, умные, даже развлекательные, но только не откровенно коммерческие. Искать и находить новых популярных (в перспективе) писателей, чувствовать себя причастными к открытию новых имен и формированию новой фантастики, дать каждому достойному писателю своих читателей и почитателей, подарить читателям новых любимых авторов…
Благородные цели, замечательные планы, в высшей степени достойные намерения, а если учесть еще и намечающуюся географию авторов: Евгений Бенилов (Великобритания), Елена Первушина (Питер), Андрей Хуснутдинов (Алма-Ата) — вот уж воистину «от Астаны до Британских морей», — то грандиозность затеи не может не вдохновлять.
Подписываюсь под всеми этими идеями, целями и замыслами обеими руками
— Сидит, будто специально на тебя шит. — Николя обошел его со всех сторон. — Ни складки, ни морщинки, блеск!
Ладонью Николя огладил ему спину — видно, морщинки все-таки были.
— Ты, Митенька, прямо жених. Ладно, ладно, не сердись, — Николя нервничал и потому был особенно развязен, болтлив и допускал пошлости, немыслимые в иное время.
Дмитрий не ответил. Сегодня собственная внешность интересовала его менее всего. Через силу он рассматривал свое отражение: лицо казалось длинным и унылым, но бледности не было, или она не бросалась в глаза, а это главное.
— Совершенно, совершенно незаметно. — Николя просунул руку под фрак и на мгновение задержал ее. — Стучит сердечко как часы! Ты мне поверь: кажется, выскочит и побежит по Крещатику!
Дмитрий дернулся:
— Потом, Николя, не время.
— Да это я так, просто. — Николя извлек браунинг из кармана фрака, нарочно для этого пришитого с внутренней стороны, — Никто и не догадается. Игрушка, а не пистолет. Ты сам попробуй, вдруг цепляет.
Дмитрий взял протянутое оружие, вернул в карман фрака, потом быстро выхватил.
— Все в порядке.
— Ты пробуй, пробуй.
Дмитрий, криво улыбаясь, повторил процедуру несколько раз. Нигде не цепляло, портной свое дело знал.
— Теперь прицелься, ну, вот хотя бы в меня. — Николя отошел к дальней стене комнаты.
— Зачем?
— Все должно быть натурально, за нами… за тобой будут следить, понимаешь? — Николя встал в позу, скрестил на груди руки: — Целься!
Дмитрий поднял пистолет. Браунинг он увидел только сегодня, но до этого две недели посещал тир Рахманова, стрелял из «Монтекристо», и, под конец, получалось совсем недурно, тому свидетельство безделушки на этажерке — призы. Хозяин тира даже уверял, что у него несомненные способности. Скорее всего, хотел подольститься к выгодному посетителю, сделать завсегдатаем, а приятно было.
Браунинг сухо щелкнул.
— Ты убит, — Наповал, — согласился Николя. — Теперь давай заряжать.
Они подсели к столу.
— Вот этот патрон отделит наших приятелей от остальных, грубых и нехороших. Он от другого пистолета, и потому непременно заклинит механизм.
— Для чего?
— На всякий случай. Я тебя знаю, Митенька, войдешь в раж, так и не остановишься. Про пистолет потом напишут, и все станет ясно, железка немного подвела.
— А первые выстрелы?
— Мы же обо всем договорились. Панцирь, помнишь?
— Какой панцирь? — Дмитрий действительно забыл: последние дни прошли в лихорадочном бреду, все путалось — сны и явь.
— Чемерзинский, его нынче все носят, кто боится.
— Ах, защитный… А он точно его носит?
— Какая разница?
— Да, действительно… — Дмитрий поставил пистолет на предохранитель, вернул в карман. Теперь браунинг ощущался иначе — ледяной спящей змеей, готовой в любой миг отогреться и ужалить.
— Я… Я очень бы хотел быть рядом с тобой, но… Ты понимаешь… — начал опять оправдываться Николя.
— Понимаю, — хотя не понимал и расстраивался, возникало странное чувство, словно Николя, нет, не обманывает, но ищет выгоду, свой интерес.
— Ради меня, — Николя посмотрел ему в глаза, — Ради нас, нашего будущего.
— Конечно. Ради нашего будущего. Я, пожалуй, пойду. — Дмитрий посмотрел на часы.
— Да, скоро доступ закроют, — Николя выглянул в окно. — Извозчик ждет.
Они не стали обниматься, потом, если все сойдет хорошо, станет времени. Да и неловко было. Николя смотрел куда-то вбок, напряженный, испуганный. Дмитрию стало его жаль.
— Ты не переживай. Обойдется, — утешил он Николя.
Извозчик подогнал пролетку к подъезду. Сейчас извозчики были дороги необычайно — визит императора создал бешеный спрос, было досадно отдавать столько денег, но положение обязывало. Явиться в театр пешком значило неминуемо навлечь подозрения, сегодня любой богатей считал за великую честь получить билет хотя бы на галерею, и потому приходилось стараться не выделиться.
Было тепло, как всегда в сентябре. Киев, непривычно чистый и чинный, напоминал вдовушку, ждущую смотрин, принарядившуюся и взволнованную: хочется опять замуж, да не за абы кого, новый муж — новая жизнь, какой она станет, решится нынче.
Чем ближе к театру, тем реже попадалась полиция, все больше жандармы. Дмитрий старался выглядеть непринужденным и спокойным, как и должно быть всякому, едущему й театр сегодня. У подъезда он соскочил с пролетки, расплатился и прошел среди гуляющей публики, половина которой тоже, вероятно, были жандармы, одетые в штатское. Билет осмотрели внимательно, но на самого Дмитрия внимания не обращали.
Времени впереди много. Он поднялся в буфетную третьего яруса, несмотря на ранний час заполненную людьми, устроился в уголке со стаканом крюшона. О многих, находящихся здесь, он был наслышан, некоторых знал в лицо, но ни с кем не был знаком даже шапочно. Эмпиреи! Он едко рассмеялся, разумеется, про себя, представив, как завтра все будут рассказывать, что «видели его вот как вас, на расстоянии руки», но быстро перешел на другое: представил венские кафе, где люди также незнакомы, но все милы, и приветливы, сам воздух другой — вольный, пьянящий. Он был в Вене в позапрошлом году и с тех пор сердцем стремился туда вновь. Средства у них с Николя тогда были самые скудные, и прожили они не полгода, как рассчитывали, а всего четыре месяца, но зато какие были эти месяцы! Если у кого и возникали догадки насчет них, то держали при себе. Частная жизнь. Такие парочки Вене были не в диковинку, некоторые кафе существовали исключительно для них, но Дмитрий с Николя предпочитали ходить в обычные — покойнее и уютней. И к чему дразнить гусей?
