Империя на глиняных ногах —
Наш островок: ему уже не сродно
Теперь все то, что гордо, благородно,
И лавр его похитил некий враг;
И не звенит тот голос на холмах,
Что о свободе пел: а ты свободна,
Моя душа! Беги, ты не пригодна
В торгашеском гнезде, где на лотках
Торгуют мудростью, благоговеньем,
А чернь идет с угрюмым озлобленьем
На светлое наследие веков.
Мне жалко это; и, поверив чуду
Искусства и культуры, я не буду
Ни с Богом, ни среди Его врагов.
Ступай легко: ведь обитает
Она под снегом там.
Шепчи нежней: она внимает
Лесным цветам.
Заржавела коса златая,
Потускла, ах!
Она —прекрасная, младая —Теперь лишь прах.
Белее лилии блистала,
Росла, любя,
И женщиной едва сознала
Сама себя.
Доска тяжелая и камень
Легли на грудь.
Мне мучит сердце жгучий пламень.
Ей —отдохнуть.
Мир, мир! Не долетит до слуха
Живой сонет.
Зарытому с ней в землю глухо
Мне жизни нет.
Стоял над морем я, безмолвный и унылый,
А ветер плачущий крепчал, и там в тени
Струились красные, вечерние огни,
И море пеною мои уста омыло.
Пугливо льнул к волне взмах чайки длиннокрылой.
"Увы! —воскликнул я.—Мои печальны дни,
О если б тощий плод взрастили мне они
И поле скудное зерно озолотило!"
Повсюду дырами зияли невода,
Но их в последний раз я в бездны бросил смело
И ждал последнего ответа и плода, —
И вот зажегся луч, я вижу, онемелый,
Восход серебряный и отблеск нимбов белый,
И муки прежние угасли без следа.
Не нарушает ветер лени,
Темна Эгейская струя,
И ждет у мраморной ступени
Галера тирская моя.
Сойди! Пурпурный парус еле
Надут; спит стражник на стене.
Покинь лилейные постели,
О, госпожа, сойди ко мне!
Она не спустится,—я знаю.
Что ей обет любви простой?
Я не напрасно называю
Ее жестокой красотой.
Ах! Верность —женщинам забава,
Не знать им муки никогда,
Влюбленному, как мальчик, слава
Любить вотще, любить всегда.
Скажи мне, кормщик, без обмана:
То кос ее златистый свет
Иль нежная роса тумана,
Что пала здесь на страстоцвет?
Скажи, матрос, ты малый дельный:
То госпожи моей рука
Иль нос мелькнул мне корабельный
И блеск серебряный песка?
Нет, нет! То не роса ночная,
Не блеск серебряный песка,
То госпожа моя младая,
Ее коса, ее рука!
Правь, благородный кормщик, к Трое,
Матрос, ты к гребле будь готов:
Царицу счастья мы, герои,
Везем от греческих брегов.
Уж небеса поголубели,
Час утра тихий настает,
Дружина, на борт! Что нам мели!
О, госпожа, вперед, вперед!
Правь, благородный кормщик, к Трое,
Матрос, не бойся ты труда.
Как мальчик любит, любит втрое
Тот, кто полюбит навсегда.
Морская зыбь в полосках серых, —
Унылый вихрь не в ритме с ней.
Луна, как лист осенних дней,
Летит по ветру в бурных шхерах.
На фоне бледного песка
Прибрежный челн награвирован,
В нем юнга —весел, чернобров он,—
Смеется рот, блестит рука.
На серых и росистых дюнах,
На фоне тонких облаков,
Как силуэты, ряд жнецов
Идет обветренных и юных.
Тут слуху нету впечатлений,
Тут только сон, и тишь, и лень.
Безмолвно там, где тлеет тень,
Безмолвно там, где нет и тени.
Тут только эхо хриплый крик
У птицы горестной украло.
Она зовет подругу. Вяло
Ей вторит берег, мглист и дик.
Но вот луна свой серп убрала
С небес и в темное крыльцо
Ушла, накинув на лицо
Вуали желтой покрывало.
Как факелы вокруг одра больного,
Ряд кипарисов встал у белых плит,
Сова как бы на троне здесь сидит,
И блещет ящер спинкой бирюзовой.
И там, где в чашах вырос мак багровый,
В безмолвии одной из пирамид,
Наверно, Сфинкс какой-нибудь глядит,
На празднике усопших страж суровый.
Но пусть другие безмятежно спят
В земле, великой матери покоя,—
Твоя могила лучше во сто крат,
В пещере синей, с грохотом прибоя,
Где корабли во мрак погружены
У скал подмытой морем крутизны.
Как скучно, суетно тебе теперь со всеми,
Тебе, которой следовало быть
В Италии с Мирандоло [8], бродить
В оливковых аллеях Академий,
Ломать в ручье тростник с мечтами теми,
Что Пан в него затрубит, и шалить
Меж девушек у моря, где проплыть
Мог важный Одиссей в своей триреме [9].
О да! Наверно, некогда твой прах
Таился в урне греческой, и снова
Ты в скучный мир направила свой шаг,
Возненавидев сумрака оковы,
Унылых асфоделей череду
И холод губ, целующих в Аду.
Увядшей лилии венец
На стебле тускло-золотом.
Мелькает голубь над прудом,
На буках — тлеющий багрец.
Подсолнух львино-золотой
На пыльном стержне почернел,
Среди деревьев и омел
Кружится листьев мертвый рой.
Слетают снегом лепестки
С молочно-белых бирючин.
Головки роз и георгин —
Как шелка алого клочки.
