ДАНИЛА ДРЫЛЬ — командир партизанского отряда.
МАТЬ ДАНИЛЫ.
МАРЫЛЬКА — сестра Данилы, 14 лет.
РЫГОР — друг Данилы.
ДЕД БАДЫЛЬ.
НАСТУЛЯ — его внучка, 20 лет.
БАТУРА — поляк, беженец, 40 лет, говорит с акцентом.
ТОДОРА КУКСЁНОК.
КАСТУСЬ — молодой партизан.
ХАЛИМОН }
МИХАЛЬ }
АНТОН } — партизаны.
ЛОМОТЬ — подпольный работник, военком дивизии.
НАЧДИВ.
ЧАСОВОЙ.
КУЛАГИН — командир полка.
ПАНИ ЯНДРЫХОВСКАЯ — помещица.
ПАН ЯНДРЫХОВСКИЙ — ее сын, уездный начальник.
МОРГУН — кулак.
КАТЕРИНА — его дочь, возлюбленная Рыгора.
ШМИГЕЛЬСКИЙ — шляхтич, жених Катерины.
КСЕНДЗ.
СЕРЖАНТ.
СВЯЗНОЙ.
ЖЕНЩИНА С КОТОМКОЙ.
ПАРНИ, ДЕВУШКИ, ПАРТИЗАНЫ, СОЛДАТЫ.
Действие происходит во время белопольской оккупации в Белоруссии. Деревенская улица. На завалинке своей хаты, самой крайней в деревне, сидит Р ы г о р. Рядом стоит Д а н и л а, прикуривает от его папиросы.
Д а н и л а (провожает взглядом проходящего по улице Моргуна). Задрал нос и «здравствуйте» не скажет.
Р ы г о р. Перемену чует.
Д а н и л а. А был ведь мяконький, хоть ты его к ране прикладывай.
Р ы г о р. Целую ночь где-то пушки бухали. Я в ночном был; как ляжешь да приложишь ухо к земле, так аж страшно.
Д а н и л а. Неужто-таки наши не удержатся?
Р ы г о р. Трудно — босым да голодным. Поляков — так тех, говорят, француз кормит и одевает.
Д а н и л а. Жаль оставлять мать и Марыльку, а, видно, придется.
М о р г у н (вглядывается куда-то вдаль, потом зовет). Катя! (Манит рукой к себе.)
Р ы г о р. Тебе-то нельзя оставаться, если что такое. Как узнают, что комитетчиком был…
Д а н и л а. А тыне боишься?
Р ы г о р. Ко мне не привяжутся, я ни во что особенно не вмешивался.
Д а н и л а. Землю панскую нахал?
Р ы г о р. Я ж не сам ее брал.
Д а н и л а. Ты хочешь сказать, что твоя хата с краю?
Р ы г о р. С краю не с краю, а все же мне поспокойнее, чем тебе.
Д а н и л а. Думаешь в сторонке отсидеться?
Р ы г о р. Говорят, что и поляки землю давать будут.
Д а н и л а. Три аршина… Это, должно быть, тесть твой говорил? (Кивает на удаляющегося Моргуна.)
Р ы г о р. Какой он мне тесть? Он рад бы меня со свету сжить. Я тебе как лучшему другу, а ты смеешься надо мной.
Д а н и л а. А кто тебя знает, ты же с ней крутишь.
Р ы г о р. Она все крутит. Сижу вот и поджидаю, хочу поговорить. Пускай бы уж сказала — либо этак, либо так.
Д а н и л а. Связался черт знает с кем. Люди свет переворачивают, а ему бабья юбка все заслонила.
Р ы г о р. Пожалел бы, так он еще ругается.
Д а н и л а. И буду ругаться, потому что зло меня разбирает. Если б я тебя не знал, а то ведь вместе росли. Был хлопец как хлопец, а тут черт его знает что…
Р ы г о р. Что ж я дурного делаю? Люблю девушку, хочу на ней жениться, хочу земли кусочек, чтоб было на чем жить с ней спокойно и счастливо. Разве это такой большой грех? Я ж никого обижать не хочу.
Д а н и л а. Земли кусочек! Дали ведь тебе землю, только ее защищать надо. Пожить хочешь спокойно и счастливо? Это при панах-то? А в батраки к пану ты не хочешь? А в солдаты — голову сложить за толстопузых — не хочешь? И эта любимая твоя поглядит на тебя, голодранца, да и нос отвернет. Она только играет с тобой, как кошка с жабой: скушать гадко, а кинуть жалко.
Р ы г о р. Тише, браток, вон она идет.
Д а н и л а (машет рукой). Пропал человек. (Уходит.)
Р ы г о р. Может, еще и не пропал, зря ты меня отпеваешь. (Один.) Как кошка с жабой… Выходит, что я — жаба… На до с ной всерьез поговорить. Если я — жаба, так ну ее к черту!
Идет К а т е р и н а. Она хочет пройти мимо, будто не замечая Рыгора.
Добрый день, Катя! И здороваться уже не хочешь?
К а т е р и н а. Я задумалась и не вижу.
Р ы г о р. О чем же ты задумалась?
К а т е р и н а. О гусях думаю. Как бы они в огород не влезли.
Р ы г о р. А может, о гусаке каком-нибудь?
К а т е р и н а. И о гусаке. Без гусака и гусыня ничего не стоит.
Р ы г о р. А ты сядь, посиди немного, поговорим. (Встает, берет ее за руку, усаживает на завалинке.)
К а т е р и н а. Отец звал.
Р ы г о р. Подождет.
К а т е р и н а. Скажут люди — сама к хлопцу пришла.
Р ы г о р. Никто и не заметит, с улицы не видать.
К а т е р и н а. Так что ты мне скажешь?
Р ы г о р (берет ее руку и перебирает пальцы). Люблю я тебя крепко.
К а т е р и н а (смеется). Это я уже знаю.
Р ы г о р. Жить без тебя не могу.
К а т е р и н а. Ты еще зимой это говорил, а все живешь.
Р ы г о р. Тебе шуточки, а я, может, и жив бы не был, если б не надеялся.
К а т е р и н а. Что же сделать, чтоб ты жил?
Р ы г о р. Я уже говорил тебе.
К а т е р и н а. Куда же ты меня приведешь? В эту хлевушку? (Показывает на хату.)
Р ы г о р. Я же с матерью тут живу!
К а т е р и н а. Так ты сроду лучшего не видел.
Р ы г о р. Разживемся. Когда-нибудь новую поставим.
К а т е р и н а. На чем это ты разживешься? На двух десятинах?
Р ы г о р. Если большевики удержатся, так и земля будет.
К а т е р и н а. Удержатся… Как же, дожидайся!
Р ы г о р. Не век же я голодранцем буду.
К а т е р и н а. Кто его знает, что потом будет. А пока — сегодня вон праздник, а ты босой сидишь, обуться не во что. Штаны латаные.
Р ы г о р. Для тебя штаны важное человека.
К а т е р и н а. Хорошо когда одно к одному. Ты сам посуди: придет престольный праздник, съедется отцова родия к нему в гости — в бричках, на холеных конях, сами разодетые. А ты придешь — вахлак вахлаком. И за стол с тобой стыдно будет сесть.
Р ы г о р. Богатого искать будешь?
К а т е р и н а. Хочу найти такого, чтоб он мне понравился, вот как ты, например, и чтоб богатый, ну… хоть бы как Шмигельский.
Р ы г о р. Я-то еще богатым могу быть, а Шмигельский красивым — шиш с маком.
К а т е р и н а. Как же это ты можешь стать?
Р ы г о р. Я еще не знаю… Зарезать разве кого… Вернутся паны, зарежу какого-нибудь тысячника…
К а т е р и н а. Тогда тебя с могилой повенчают.
Р ы г о р (теряя терпение). Так чего ж ты от меня хочешь?!
К а т е р и н а. Ничего я от тебя не хочу. Это ты от меня чего-то хочешь.
Р ы г о р. Зачем ты меня мучаешь? Не любишь, так не дразни, скажи прямо. Пускай уж один конец.
К а т е р и н а. Зачем бы я с тобой водилась, если б не любила? Может, это моя первая и последняя любовь. Неизвестно, с кем жить придется.
Р ы г о р. Народ правды ищет, люди мир переворачивают, а я хожу, как травленый таракан. Ты свет мне заслонила. Из-за тебя я ничего не вижу.
К а т е р и н а (обиженно). Заслонила? Так я и отодвинуться могу. (Порывается уйти.)
Р ы г о р (хватает Катерину за руку). Погоди, Катя. Прости, я сам не свой. Иной раз такое зло разбирает, что убить готов.
К а т е р и н а. Кого?
Р ы г о р. Тебя или себя.
Подходит Л о м о т ь с винтовкой, в сильно поношенном летнем красноармейском обмундировании.
Л о м о т ь. Полк тут давно прошел?
Р ы г о р. Никакой полк тут не проходил. Мы не видали.
Л о м о т ь. Так это я, должно быть, не на ту дорогу попал. (Снимает шапку и рукавом гимнастерки вытирает пот.) Кваску бы глоток, во рту пересохло.
Р ы г о р (встает). Сейчас принесу.
Л о м о т ь. И хлеба кусочек… Заодно.
Р ы г о р идет в хату.
(Усталый садится на завалинку и ставит возле себя винтовку.) Ищи его теперь.
К а т е р и н а. Что?
Л о м о т ь. Я говорю — полк… два дня теперь искать будешь.
К а т е р и н а. А как же это вы?
Л о м о т ь. В лесу, в дозоре был… Сорокин, черт, подвел.
Г о л о с М о р г у н а. Катя!
К а т е р и н а. Чего?
Подходит М о р г у н.
М о р г у н. Что ты тут делаешь? Уж я зову, зову… В печи все прогорело.
К а т е р и н а. Я тут задержалась… Солдат дорогу спрашивает. (Уходит.)
М о р г у н. Какой ему дороги?
Л о м о т ь. Полк догоняю. Не видали, не проходил тут?
М о р г у н. Какой полк?
Л о м о т ь. А хоть какой… Часть какая-нибудь не проходила?
М о р г у н. Дома уже твой полк.
Л о м о т ь. Как — дома?
М о р г у н. Видел я их на большаке… вчера под вечер. Без винтовок. «Куда вы?» — спрашиваю. «Хватит, говорят, навоевались! Дома жены с детьми без хлеба сидят».
Л о м о т ь. Это, видать, не наши.
М о р г у н. Ваши… Придешь домой, как раз их застанешь.
Ломоть молчит.
(Показывает на винтовку.) А эту обузу мне оставь. Легче идти будет… Я фунта два сала дам на дорогу.
Л о м о т ь. На что она тебе?
М о р г у н. Зайцев пугать… Чтоб сад ни портили.
Л о м о т ь. Это не на зайцев.
М о р г у н. Ничего, хороша будет.
Л о м о т ь. Это на сволочей.
М о р г у н (как будто это к нему не относится). Она, должно быть, и не очень тяжелая. (Протягивает руку к винтовке.)
Л о м о т ь. Ну, ну!.. (Берет винтовку в руки.) Она кусается.
М о р г у н (отступает на шаг назад). Я поглядеть только.
Р ы г о р выносит кружку квасу и кусок хлеба и дает Ломтю. Ломоть жадно пьет, потом принимается за хлеб.
Г о л о с. Он сюда пошел.
Появляются Д а н и л а, е г о м а т ь, Т о д о р а, Х а л и м о н, д е д Б а д ы л ь, Б а т у р а, измазанный глиной, с лопаткой в руке.
Д а н и л а. Добрый день, товарищ.
Л о м о т ь. Добрый день.
Д а н и л а. За каким-нибудь делом к нам?
Л о м о т ь. Полк догоняю.
М о р г у н. Дезертир, видать.
Л о м о т ь. Еще что выдумал! Сам птица хорошая!
Д а н и л а. А документы есть?
Л о м о т ь. А ты кто такой будешь?
Д е д Б а д ы л ь. Это наша Советская власть… комитет.
Ломоть достает из кармана документы, завернутые в грязный платок, подает Даниле. Данила рассматривает документы, остальные молча глядят, как Ломоть ест хлеб.
М а т ь Д а н и л ы. Бедняга, сухой хлеб ест.
Л о м о т ь. Молока бы кружечку, вот он и не был бы сухой.
Д а н и л а (возвращая Ломтю документы). Погляди там, мама, может немножко найдется.
М а т ь Д а н и л ы уходит.
Д е д Б а д ы л ь (сочувственно). Изголодался.
Л о м о т ь. Со вчерашнего дня крошки во рту не было.
Д е д Б а д ы л ь. Как же ты это так, сынок?
Л о м о т ь. Отстал. В лесу мы были. Сорокин, растяпа, подвел меня.
Д е д Б а д ы л ь. Сам, сынок, вороной не будь, так и сорока не подведет.
Т о д о р а. А поляки далеко ли?
Л о м о т ь. Недалеко… Утром чуть меня не схватили.
Т о д о р а. А не слышали, как там они?
Д е д Б а д ы л ь. Не очень издеваются над народом?
Л о м о т ь. Издеваются… до смерти забивают.
Т о д о р а. Забивают!!
М о р г у н. Не всех же, верно? Только тех, кто заслужил.
Л о м о т ь. Скот забирают, хлеб… Что на глаза попадется, то и хватают.
Т о д о р а. Боже мой, боже! Что ж это будет?
Д е д Б а д ы л ь. Что — беда будет.
Х а л и м о н. И с поля мы, товарищи, еще не все убрали. Овес еще, горох зеленые.
Л о м о т ь. Убирайте хоть зеленое.
Подходит м а т ь Д а н и л ы с кувшином молока, подает его Ломтю.
Спасибо, тетушка!
Д а н и л а. Так не стойте же, мужики! Берите косы, грабли, запрягайте лошадей.
Поспешно расходятся.
М о р г у н. А, забегали мыши в норе! (Батуре, который тоже забеспокоился.) А тебе чего бояться? Это ж ваши… Ты ведь поляк, как будто?
Б а т у р а (загадочно подмигивая). Не узнали своих наши, березовой дали каши. (Уходит.)
За ним степенно уходит и М о р г у н.
Л о м о т ь (вслед Даниле). Товарищ председатель!
Д а н и л а (останавливается). Что?
Л о м о т ь. Покажите-ка мне дорогу.
Данила подходит.
Не узнаешь меня, товарищ Дрыль?
Д а н и л а (вглядываясь). Лицо как будто знакомое, а вспомнить не могу.
Л о м о т ь. А я тебя помню. Мы в волостном комитете встречались.
Д а н и л а. А, это вы к нам из города приезжали! Товарищ Кузин, кажется. Но по документам…
Л о м о т ь. Я уже не Кузин. Я Ломоть… Понимаешь?
Д а н и л а. В военной форме и не узнать… В армию подались?
Л о м о т ь. Так мне удобнее. Зайдешь один в деревню, и сразу видно, кто чем дышит: кто молоком поит, а кто смекает, как бы винтовку из рук вырвать. И со своими людьми связь надо наладить. Нужно сказать кое-кому из коммунистов, чтобы не спешили уезжать отсюда.
Д а н и л а. А как же?
Л о м о т ь. А так, что оставить народ в беде без помощи, без руководства мы не можем. Народ уже узнал, что такое свобода, что такое Советская власть. Он теперь уже не захочет терпеть издевательства панов, не захочет снова идти в ярмо и подымется на оккупантов. Вести его в бой должны будем мы, коммунисты, чтобы не повел кто-нибудь другой. И мы должны идти впереди, быть готовы на муки и смерть за дело трудящихся, иначе народ за нами не пойдет. Так поступают товарищ Ленин и все лучшие люди нашей партии. А ты готов на это, не побоишься?
Д а н и л а. Бояться-то не боюсь, а вот справлюсь ли?
Л о м о т ь. Поможем. Связь я сам с тобой держать буду, назови только верного человека, который будет знать, где ты находишься.
Д а н и л а. Кого же?.. Не засыпаться бы.
М а т ь Д а н и л ы (подходя). Сынок, о чем же ты думаешь! Весь народ прямо разрывается, чтоб припрятать хоть что-нибудь, а тебе и заботы нет.
Д а н и л а. Сейчас, мама, вот только красноармейцу дорогу укажу.
Л о м о т ь (кивнув в сторону Даниловой матери). А может, она?
Д а н и л а (немного подумав). Мама, погляди на этого человека.
М а т ь Д а н и л ы. Да я ведь его уже видела.
Д а н и л а. Хорошенько погляди — это наш человек. Может, он когда-нибудь обо мне расспрашивать будет — так говори ему все.
М а т ь Д а н и л ы (вглядываясь). Как же его звать-то хотя бы?
Д а н и л а. Л о м о т ь. Только смотри, мама, никому ни слова, ни-ни.
М а т ь Д а н и л ы. Сама понимаю, не маленькая.
Л о м о т ь. Гляди, мать, хорошенько, чтоб узнала. У меня к тому времени и усы могут подрасти и борода.
М а т ь Д а н и л ы. По глазам узнаю, глаз не переменишь. Вон они какие… Колючие да хитрые.
М а р ы л ь к а (подбегает). Мамочка, война! Война идет! Поляки на дороге. Я боюсь одна дома.
Л о м о т ь. Ну, бывайте здоровы! (Берет винтовку и уходит.)
М а т ь Д а н и л ы (Даниле). А как же ты, сынок? Ведь домой тебе нельзя идти?
Д а н и л а. Нельзя, мама.
М а т ь Д а н и л ы. Куда же ты?
М а р ы л ь к а. Может, опять на войну, а нас с мамой покинешь?
Д а н и л а. Пересижу хоть в лесу, а там видно будет.
М а т ь Д а н и л ы. Разве ты с большевистским войском не уйдешь?
Д а н и л а. Говорят, что для меня и тут работа найдется.
М а т ь Д а н и л ы. Кто говорит?
Д а н и л а. Товарищи, которые разбираются.
М а т ь Д а н и л ы. Тут если поймают, еще страшней.
Д а н и л а. Эта напасть ненадолго.
М а т ь Д а н и л ы. Если б хоть рожь как-нибудь посеять… Без хлеба останемся.
Д а н и л а. Я буду приходить иногда. Пусть немного уляжется.
М а т ь Д а н и л ы. Растила я вас — горевала, думала, хоть старость покойная будет. Тогда над малыми тряслась, ночей недосыпала, а теперь… (Вытирает глаза углом платка.)
Д а н и л а. Что поделаешь? Помучаемся еще немного. Добьемся еще и лучшего!
М а т ь Д а н и л ы. Ах, сынок ты мой! Убьют, так будет тебе лучшее.
Д а н и л а. А убьют, так не корите меня, что оставил вас одних. Не зря погибну. За это дело погибали и не такие, как я. (Марыльке.) Не плачь, Марылька. Это ведь я так: мы еще с тобой рожь сеять будем… Ну, будьте здоровы! (Поворачивается и быстро уходит.)
М а т ь Д а н и л ы (крестит его вслед). Счастливо тебе, сынок!
Д а н и л а (оборачиваясь). Марылька, поесть мне принесешь… в лес, на Барсукову гору. А ты, мама, винтовку спрячь… Под стреху засунь. Я после заберу. (Уходит.)
Осень. Веранда помещичьего дома.
П а н Я н д р ы х о в с к и й (сержанту). Солдат из флигеля не выпускать. В деревне не должны знать, что здесь находится отряд, — нужно захватить их врасплох.
С е р ж а н т. Слушаю, пан капитан. (Козыряет и уходит.)
Пан Яндрыховский, суровый и решительный, расхаживает по веранде. К веранде подходит М о р г у н, неся под мышкой обернутый в простыню портрет.
М о р г у н. Добрый день, панич! Счастливо ли вернулись?
Пан Яндрыховский не отвечает.
Пришел узнать, не надо ли в чем помочь. У пана ведь теперь и слуг мало.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Вчера грабил, а сегодня помогать пришел.
М о р г у н. Видит бог, панич, ни к чему и пальцем не притронулся. Что я, голодранец какой, чтоб на панское зариться? Вы меня, может, не знаете, потому редко в имении бывали, а мамаша ваша меня хорошо знают.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. А это что у тебя?
М о р г у н. Портрет вашего покойного папаши. Зашел это я в усадьбу, когда большевики начали распоряжаться. Гляжу — валяется. Боже мой милостивый! Такое надругательство! Я тихонько под мышку, да и унес домой. Спрячу, думаю себе. Пани спасибо скажут.
П а н Я н д р ы х о в с к и й (берет портрет). За портрет спасибо, но если ты тоже грабил, это тебя от наказания не спасет.
М о р г у н. Боже милостивый… (К пани Яндрыховской, которая выходит в сопровождении ксендза.) Панечка дорогая, закиньте хоть вы за меня словечко! Панич говорит, что я вас грабил.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Нет, Моргун не такой человек. (Заметив портрет.) Портрет Вацлава! Ах, как я рада! Я так огорчена была этой потерей. (Глядит на портрет.) Милый Вацлав! В тяжкое время ты умер. Как жаль, что тебе не довелось порадоваться вместе с нами.
М о р г у н. Пусть у меня руки отсохнут, если я хоть пальцем тронул. Правда, брал кое-кто… и со двора таскали и лес рубили… Так вот же они у меня все и записаны. (Достает бумажку.)
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Покажи.
М о р г у н (подает бумагу). Только, панок, чтоб они не узнали.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Трус! А как же я, женщина, не боюсь?
М о р г у н. У пани защита сильная, у пани сын — большой начальник. Чего пани бояться?
П а н Я н д р ы х о в с к и й (смотрит в список). Халимон Колядка — это кто?
М о р г у н. Бревна на хату из панского леса таскал.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Сколько?
М о р г у н. Бревен тридцать.
П а н Я н д р ы х о в с к и й (отмечает в списке и читает дальше) Микола Бадыль?
М о р г у н. Землю панскую пахал.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Тодора Куксёнок?
М о р г у н. Хату переложила — двадцать бревен.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Данила Дрыль?
М о р г у н. О, это птица! Комитетчиком был, землю панскую делил, лес раздавал. Да и в доме господском он же распоряжался: что под школу, а что себе под канцелярию забрал.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Где он сейчас?
М о р г у н. В лесу скрывается.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. А поймать его можно?
М о р г у н. Он от дома далеко не ушел — я выследил. Сегодня до рассвета рожь сеял на своей полосе. Только голыми руками его не возьмешь. Кабы на этот случай да солдаты.
П а н Я н д р ы х о в с к и й (свистит, Моргуну). Я твою услугу буду помнить.
На свист появляется с е р ж а н т.
С е р ж а н т (козыряет). Что прикажет пан капитан?
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Вот список. Доставь всех ко мне я уезд.
С е р ж а н т. Слушаюсь пана.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Этого Дрыля ты должен достать хоть из-под земли.
С е р ж а н т. Слушаюсь пана.
П а н Я н д р ы х о в с к и й (указывая на Моргуна). Этот человек может тебе пригодиться.
М о р г у н. Можно уйти?
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Иди.
Моргун, не надевая шапки, спускается с крыльца.
Старостой будешь.
М о р г у н (обернувшись, низко кланяется). Очень благодарен, паночек.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Гм… Значит, тут распоряжался какой-то Данила Дрыль.
М о р г у н. Отец этого Дрыля в остроге помер, и по сыну виселица скучает.
М о р г у н и с е р ж а н т уходят.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Хотелось бы мне заполучить его в свои руки. Этот хам распоряжался у меня в доме, как у себя в хлеву. В зал, который видел в своих стенах цвет польской аристократии, он напустил кучу мужицких детей, чтоб их тут обучали коммунизму. Портреты предков моих выкинули на свалку, на их место повесили портреты большевистских комиссаров.
К с е н д з. Да ведь это оскорбление всего древнего рода Яндрыховских.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Я не успокоюсь, пока не омою это оскорбление кровью негодяя.
К с е н д з. Узнаю в пане рыцаря, потомка славного рода Яндрыховских. Свою шляхетскую честь и славу отчизны предки пана ставили выше всего.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Не стоит на какого-то холопа тратить столько нервов. Холоп получит то, что он заслужил, а у тебя есть дела государственные.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Благодарю маму за напоминание. Действительно, меня в уезде ждут важные и неотложные дела.
К с е н д з. Если бы они не были важными, не сняли бы офицера с фронта и не назначили бы на эту должность.
П а н Я н д р ы х о в с к и й. Назначив меня уездным начальником, верховная власть возложила на меня ответственность за умиротворение уезда, и я не пожалею своих сил, я выбью из них этот большевистский дух. Я научу их почитать бога, пана и польскую власть. Буду приучать их к покорности до тех пор, пока они не станут целовать мне сапоги, как целовали отцу моему.
