В классе урок чтения. Катя очень любит эти уроки и с удовольствием глядит на маму, стоящую возле стола. Мама держит обеими руками книжку и очень громко и раздельно читает стихи:
Травка зеленеет,
Солнышко блестит,
Ласточка с весною
В сени к нам летит…
Видно, что и самой маме выговаривать такие певучие, красивые стихи очень приятно. После каждых четырёх строк она останавливается и окидывает взглядом класс. Глаза её встречаются с глазами Кати. Но мама не улыбается, а сразу переводит взгляд, — иначе нельзя. Нельзя показывать, что в классе есть мама и дочь. В классе должны быть лишь учительница Нонна Петровна и ученица Катя Семёнова.
…Дам тебе я зёрен,
А ты песню спой,
Что из стран далёких
Принесла с собой…
Мама так хорошо читает, что Кате очень ясно представляется и зеленеющая травка и ласточка — маленькая такая птичка, которая сидит на ладони и, щебеча, весело склёвывает зёрнышки…
Вдруг мама со стуком опускает на стол книгу. Брови у неё хмурятся; она пристально смотрит на Катю. Хотя нет, не на неё. Мама смотрит на соседа Кати — Саньку Клепикова. Конечно, Санька опять отвернулся к окну и ничего не слушает… Он всегда такой, этот Санька!
Катя толкает его локтем в бок, но уже поздно.
— Клепиков, — говорит Нонна Петровна. — Ты опять отвлекаешься? Повтори-ка, пожалуйста, мои последние слова.
Осторожно, чтобы не задеть соседку, Санька откидывает крышку парты и встаёт. Ростом он не выше Кати, но оттого, что у него круглые тяжёлые плечи и большие руки, он кажется не по летам взрослым.
Катя глядит на него снизу вверх и не может понять — то ли Санька хмурится, то ли прячет усмешку.
— Ну, Клепиков, я жду, — ровным голосом говорит Нонна Петровна.
— Я… я не знаю… — вздохнув, отвечает Санька.
— Так я и полагала. А почему же ты не слушаешь? Неужели тебе не интересно?
Катя видит, что мама старается спрашивать приветливо, но всё-таки раздражение нет-нет да и прорвётся в её голосе.
Вообще мама стала теперь очень раздражительная, часто сердится и даже кричит.
— Отвечай, неужели не интересно?!
Санька опускает голову. Теперь Кате видно, что усмешки у него нет, а глядит он прямо и серьёзно.
— Не интересно, Нонна Петровна. Ведь это всё враки.
Катя от неожиданности тихонько охает и чуть не зажимает руками уши. В классе пробегает шумок.
Нонна Петровна удивлённо переспрашивает:
— Что-о? Где враки?!
— Да про ласточку, — так же серьёзно отвечает Санька. — Не живёт она в сенях. И зёрна ей только дураки сыплют, потому что она не зёрна ест, а насекомых.
Катя совсем растеряна. Она краснеет, как будто сейчас обидели не маму, а её самоё. Лицо Нонны Петровны тоже заливает краска.
— Вот что, Клепиков, — говорит она, еле сдерживаясь, — это уже слишком… Это… Выйди из класса!
Катя торопливо суёт в руки Саньке портфель, подталкивает и шепчет: «Иди, иди!» А Клепиков будто и не очень огорчён. Он аккуратно складывает тетради, застёгивает портфель и, дойдя до дверей, вежливо поворачивается:
— До свиданья, Нонна Петровна!
Мама кивает ему головой, словно тоже подталкивает: «Иди, иди». Катя понимает, что настроение у мамы опять испорчено, наверно, и стихи читать уже расхотелось…
До чего же трудно маме работать с незнакомым классом! И ребята здесь странные, совсем не похожие на городских. Они и отвечают и делают всё как-то по-своему… Измучаешься с такими!
К счастью, в коридоре слышны шаги сторожихи и звон колокольчика.
Урокам конец.
— Катерина, — устало говорит Нонна Петровна. — Подожди меня. Помоги, пожалуйста, донести тетради.
Школьники уже разбежались. Катя с мамой идут одни по деревенской улице, с трудом отыскивая сухие места на грязной дороге.
Встречные колхозники здороваются с Нонной Петровной, она растерянно и неловко отвечает им. Катя догадывается почему: мама никого ещё не успела запомнить в лицо. «Тут и взрослые какие-то странные, — думает Катя. — Совсем незнакомому человеку говорят «здравствуй»…
Она не может представить себе, что маму здесь уже узнали и запомнили. Сама Катя за полмесяца деревенской жизни не смогла запомнить даже дома, в котором живёт. Все избы в деревне кажутся ей одинаковыми.
Навстречу Нонне Петровне попадается Санька Клепиков. Он уже успел сбегать домой и переодеться. В перепоясанном кушаком ватнике, с лыжами под мышкой, он, наверно, отправляется на прогулку.
Нонна Петровна проходит отвернувшись, будто не видит его.
А Катя, сердито поджав губы, шагает напрямик и нарочно толкает Саньку плечом. Пусть знает, что Катя тоже обижена!
Войдя в комнату, она по привычке собирается вымыть руки. Но жестяной рукомойник сухо постукивает ржавым стебельком — нету воды. Катя вспоминает, что утром отец торопился в свою РТС и за водой не сходил. Теперь маме в такой праздничный день придётся самой бегать на речку, носить дрова, растапливать огромную, как автобус, русскую печь… Если б можно, Катя всё сделала бы сама. Но, во-первых, не суметь, а во-вторых, мама не позволит.
Нонна Петровна, не раздеваясь, присела к столу. Задумалась. Конечно, сегодня ей невесело! Разве так она встречала раньше свой день рождения — двадцать третье марта!..
Катя раздумывает, что делать. В доме тишина. И за окнами непривычно тихо. Нет ни звона, ни гудков. От прежних знакомых звуков осталось одно тикание будильника. Да нет, и оно изменилось… В городе будильник был почти немым, а здесь он звонко, будто роняя капли, отмеривает минуты. Почти два часа дня.
— Мамочка, можно я погуляю? — спрашивает Катя.
— Да, да… — рассеянно отвечает Нонна Петровка. — Можно…
Катя выбегает за калитку.
Отец говорил, что к нему в РТС надо идти вот этой дорогой — через горку и лес.
Вчера отец сказал: «Обязательно достанем цветов. Чтоб всё было, как прежде! От нас ходят машины в район, и я попрошу, чтобы мне купили букет». Так что не одна Катя старается нынче, но и отец и тот неизвестный шофёр, что поехал в районный городок.
Пока отца не направили из города работать в РТС, делать подарки было легко и просто. Двадцать третьего марта Катя с отцом шли в цветочный магазин и выбирали большой букет живых цветов — мимоз. Правда, Кате они не очень нравились. Мимозы были какие-то седые и словно сделанные из проволоки. Но маме они доставляли такую радость, что Катя, в конце концов, тоже привыкла к ним и тоже стала при случае говорить, что обожает цветы и не может без них жить…
Да, в городе всё было легко и просто. Не то, что здесь…
Катя поднимается на горку. Отсюда хорошо видна вся деревня — ровный порядок изб, сады, тропинки к речке. По одной из тропинок кто-то двигается, несёт вёдра. Катя догадывается, что это мама.
Отсюда мама кажется до того маленькой и хрупкой в своём городском узеньком пальто и шляпке, что просто непонятно, как она не согнётся под тяжёлым коромыслом.
У Кати щиплет в носу от ласки и жалости. Она поворачивается и скорей бежит по дороге.
Ничего! Сегодня всё-таки будет мамин день рождения, и цветы тоже будут…
Мартовское солнце пригревает совсем по-весеннему. Покуда Катя шагает до лесной опушки, она успевает расстегнуться и снять варежки — до того жарко.
Но в лесу прохладнее. Дорога здесь ещё не подтаяла, снег на ней хрусткий. А в тени под деревьями держится зимний холодок, сразу опахивающий лицо.
Но Кате некогда это замечать. Она торопится и всё чаще и чаще похрупывает по снегу валенками.
Неожиданно дорога разветвляется на две. Катя останавливается и нерешительно топчется на месте. Вот ещё беда! В городе прочла бы название улицы или спросила бы у прохожих. Очень просто. А тут?
Из-за поворота доносится гудение, лязг и рычание мотора. Из чащи выныривает гусеничный трактор и, вешая на придорожные кусты рваные тряпочки дыма, быстро катит к опушке.
Катя веселеет — ага, вот где дорога в РТС! Чтобы дать машине пройти, она сбегает на обочину.
И вот удивительное дело — снег не проваливается! Он чистый, никем не примятый, но держит прочно, прямо как пол! Катя никогда не подозревала, что на свете бывают такие диковинки. Она даже наклоняется и трогает пальцами шершавую, будто солью присыпанную, снеговую корочку. Пожалуй, тут можно и на коньках кататься!
Она очень радуется, что сделала такое открытие. Ведь теперь можно идти не по ухабистой дороге, которая то и дело петляет, а прямиком по лесу, и до РТС доберёшься скоренько.
И в самом деле, через несколько минут Катя уже далеко от развилки дорог. Она обходит косые сугробы, пробирается между кустами, пролезает под ветками.
Огибая низкорослый ельник, Катя вдруг чувствует, что снег под валенками проминается. Неужели тут он слабее, чем на опушке?
Кате удаётся сделать ещё шаг, другой, а потом сразу, будто внизу кто подрубил, она до плеч проваливается в снег.
Руки покалывает сотнями иголочек — это снег забился в рукава. Попал он и в валенки, — ноги обжало холодными обручами так, что не пошевелить. Надо скорей выбираться!
Катя встаёт на цыпочки, кладёт руки на край снежной ямы и хочет вылезти наверх. Но напрасно. Снеговая корка рассыпается в прах, течёт из-под рук. Катя барахтается, рвётся дальше и дальше, но нет опоры, вокруг — зыбучая сухая вода. По-прежнему над снегом торчит одна голова Кати.
