АНАТОМИЯ ИЗМЕНЫ
По благословению Высокопреосвященного ВЕНИАМИНА,
Архиепископа Владивостокского и Приморского
Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви ИС 11-107-0723
УДК 271.2
ББК 86.372
К 55
Кобылии В.
Анатомия измены. Император Николай II и Генерал-адъютант Алексеев. СПб.: "Царское Дело", 2011. — 448с.
В противоположность многочисленной, зачастую недобросовестной, политизированной и даже откровенно клеветнической литературе, посвященной Государю Императору Николаю II, книга Виктора Сергеевича Кобылина представляет собой один из наиболее фундаментальных и честных трудов на эту тему — труд, построенный на основании документов и фактов.
Впервые эта книга под названием «Император Николай II и Генерал-адъютант М.В. Алексеев» увидела свет в Ныо-Йорке в 1970 году. Мы сочли небесполезным опубликовать предисловие к прижизненному изданию, составленное Всеславянским издательством, выпустившим книгу. Мы также сохранили некоторые ныне устаревшие правила правописания, которых придерживался автор.
Издание снабжено примечаниями, комментариями и поисковым ключом, которые послужат подспорьем всем, кто всерьез интересуется действительным, а не мифическим образом Святого Императора-Страстотерпца.
© Редакция, примечания, комментарии и составление ключа — Л.Е. Болотин
® Издательство «Царское Дело», 2011
Виктор Сергеевич Кобылин
"Анатомия измены. Император НИКОЛАЙ II и Генерал-адъютант М.В.Алексеев
Под редакцией Л.Е.Болотина Издание третье
истоки антимонархического заговора
Санкт-Петербург — 2011
запись в дневнике Государя Императора от 2/15 марта 1917 года
Староста Церкви имени иконы Казанской Божией Матери в Сантиаго, в Чили, в своем докладе по случаю 35-летия со дня смерти Государя Императора Николая Александровича и Его Августейшей Семьи, заканчивая его, сказал:{1}
"...9-го марта вся Царская Семья была арестована.
Россия рухнула в бездну...
Прошло 35 лет от начала русской смуты. Много за это время пережито, и многое из того, что было тайным, становится явным. Сквозь туман взаимных обвинений, раздражения и злобы, вольной и невольной неправды истина пробивается на свет Божий. Раскрываются двери архивов, становятся доступными Тайны сношений, растут воспоминания, и у людей начинает говорить совесть. И по мере того, как с прошлого одна за другой ниспадают завесы, рушатся с ними и те злые вымыслы и сказки, на которых выросла, в злобе зачатая, русская революция. Как будто встав от тяжелого сна, русские люди протирают глаза и начинают понимать, что они потеряли.
И все выше и выше поднимается над притихшей толпой чистый образ Царственных Страдальцев за грехи всея России. Их кровь, Их страдания и смерть тяжким укором ложится на совесть всех нас, не сумевших Их уберечь и защитить, и с Ними защитить и Россию... Покорные воле Предвечного, с Евангельской кротостью несли Они поругание, храня в душе непоколебимую верность России, любовь к народу и веру в его возрождение. Они простили всех, кто клеветал , на Них и кто Их предал (не простил Государь только генерала Рузского (Всеславянское издание).{2} Но мы не имеем нрава этого делать. Мы обязаны всех виновных пригвоздить к столбу позора. Ибо нельзя извлечь из прошлого благотворных уроков для грядущих поколении, пока это прошлое не исчерпано до дна.
Старое, доброе, хорошее погибло и примолкло, придавленное обвалившейся на него громадой злобы и звериных страстей, но Она жива — это бесконечно трогательная душа православной сердобольной России. Под грубой корой предрассудков, под грязью и гноем, хлынувшими из трещин истории, — продолжает жить нежное и сострадательное сердце народа. Оно — лучшая порука в том, что не все потеряно и погибло, что настанет день, когда из праха, из развалин и грязи встанет Россия, очистит себя покаянием, стряхнет с души своей инородное иго — и вновь явит изумленному миру беззаветную преданность исконным своим идеалам.
И умученный Царь-Праведник станет тогда первой святыней России".
На такой же точке зрения стоит и наше издательство, что и заставило нас принять к изданию предлагаемый. читателю труд Виктора Сергеевича Кобылина.
ПОСВЯЩАЮ ПАМЯТИ МОЕЙ МАТЕРИ
Автор.
Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь.(2 Фес. 2, 7)
C тяжелым чувством пишу я эти строки. Опять в памяти встают мучительные картины страшного времени. Опять встают недоуменные вопросы, на которые не находишь ответа. И все же продолжаю опять (в какой уж раз?) перечитывать все, что вышло из печати за последние пятьдесят лет. И не, только перечитывать, но разбирать подробно написанное, сравнивать с другими изданиями, проверять тексты, систематизировать накопленный материал и искать повсюду недостающие еще материалы.
Часто задаешь себе вопрос: почему всю свою сознательную жизнь я интересовался этими событиями, почему неотвязно эти образы сопровождали меня в течение всей моей жизни? И сперва подсознательно, а потом все с большей уверенностью приходил я к выводу, что в этих событиях, в событиях одного дня, находится ключ к пониманию всех последующих событий, включая наши дни.
Я принадлежу к "молодому" поколению нашей эмиграции. В событиях, о которых речь впереди, принимать участия никак не мог по причине "нежного" возраста. За границу попал ребенком в первые годы революции. Но сравнительно скоро, будучи любознательным от природы, стал задавать себе вопросы о причине оставления родины и возникновения того, что мы называем революцией. И уже в годы, когда мои сверстники увлекались литературой, свойственной юному возрасту, я читал с неослабным вниманием и напряжением "Русскую Летопись", "Архив Русской Революции", "Красный Архив", воспоминания участников событий 1917-го года, статьи по этому вопросу в газетах и журналах различных направлений на нескольких языках. Сперва читал, как попало, без всякой системы. Затем стал весь материал систематизировать, делить на три части; на фактический материал (законы, указы, постановления, ленты прямого провода, телеграммы, приказы и так далее), на мемуарный материал (воспоминания участников и очевидцев) и монографии и работы, написанные на основании первых двух категорий. И тут, будучи еще мало искушенным во всех тонкостях этих передач, я еще совсем молодым часто поражался той, выражаясь очень осторожно, субъективной оценкой, которую давали авторы работ, будь это воспоминания или монографии.
