Весна оказалась необычайно солнечной, поэтому снега не стало на улицах в первые же дни марта… Это украсило серый и холодный город — так всегда после ледяной зимы, даже самое депрессивное и унылое место по весне будет казаться невероятно живым и ярким. Солнце добавляло яркости и радости всякому, кто ещё зимой изнывал от тягостных переживаний или страдал по иным причинам.
Жизнь текла своим чередом в этом месте, и большинство людей не волновала судьба других. Все куда-то торопились.
По улице шёл молодой парень — лет девятнадцати или двадцати, но не старше. Блондин — щуплый, в тёмной одежде. Взгляд его был ясным, а лицо его выглядело настолько сурово, насколько могло поместиться суровости в его некогда мальчишеском лице.
Шёл он на костылях — обычных, старых костылях. Одной ноги у него не было, но это не мешало ему целенаправленно идти, мерно переставляя оставшуюся ногу вперёд. Он смотрел прямо перед собой, а навстречу ему шли люди: и смеющиеся школьники; и красивая, высокая женщина-брюнетка с алыми губами, от которой тянулся шлейф дорогих духов; и парочка студентов, обнимающих друг друга за талию; и пенсионерка в сером берете. Школьники уставились на него удивлённо — такого прежде они не видели. Молодых парней на костылях они могли видеть только в учебниках истории или фильмах по телевизору… Женщина-брюнетка же резко отстранилась, как только он приблизился к ней — на её лице появилась маска испуга, смешанного с отвращением. Несомненно, она могла лайкнуть какой-нибудь сочувствующий пост в интернете, но в реальности всё оказывалось иначе. Студенты же вообще не обратили на него внимания, а пенсионерка посмотрела внимательно: будто узнала в нём своего внука или сына. Одна из рук её взметнулась к лицу — сугубо инстинктивное движение…
Он дошёл до пешеходного перехода и, честно дождавшись красного света для автомобилей, пошёл переходить дорогу, повторяя всё те же движения: раз и два. Раз и два.
Дорогая блестящая иномарка выскочила из-за угла и, судя по всему, даже не собиралась останавливаться, но в последний момент водитель ударил по тормозам, и с надсадным скрипом она проскрежетала аккурат к выцветшей зебре и бампером чуть ли не воткнулась в пешехода.
Парень остановился и посмотрел на лобовое стекло, пытаясь высмотреть водителя, но тот уже выскакивал на улицу — брюхатый, в чёрной футболке, чёрных штанах, чёрных очках и золотых часами.
— Эй! Куда ты лезешь? Э! — заорал мужик хрипло и нагло замахал руками, прогоняя парня; тот, однако, остался на месте, продолжая рассматривать зарвавшегося хама. — Чего встал?
— Я шёл, — ответил парень. — Ты же меня сам остановил.
— Давай, иди! — замахал водитель опять. — Мне некогда!
И парень пошёл дальше, мерно повторяя движения. Раз и два. Раз и два.
— Как тебе не стыдно! — закричала какая-то другая взрослая женщина, шедшая по тротуару с большой сумкой по противоположной стороне. — Постыдился бы так себя вести! Он кровь проливал, а ты чем занимался?!
Водитель иномарки заорал что-то грубое в ответ — элитно, властно, собственнически, но тот парень не слушал — он упорно шёл дальше, ловя солнечный свет своим мальчишеским, но необычайно серьёзным лицом. И в голове его всплывало многое: и окровавленный снег, и минные поля, и битое стекло, и почерневшие скрюченные пальцы других ребят — похожих на него, которые остались там. И удушливые палаты госпиталя, и резкие лица раздражённых медсестёр.
И эти воспоминания навсегда врезались в его память. И вряд ли он мог об этом не думать или вовсе забыть. Случившееся с ним потрясло его. Оно потрясло всех, кто там был. Изменило навечно… Многие уже не смогут вернуться к той жизни, что была «до»… Сможет ли он?! Тоже вряд ли. Но он не привык ныть… Может, именно там он научился этой прочности, если ей вообще можно научиться.
