Очагом «второй реакции» была Германия. Победа 1870 года была губительным ядом для страны высокой умственной культуры, увлекшейся культом «бронированного кулака». Объединение разроз­ненных государств в большую военную империю под главенством Пруссии усилило здесь до крайности принцип национально-государ­ственного унитаризма. Сама идея «государственности» преврати­лась в какой-то фетиш. Официальный историограф Пруссии Трейчке развивал в своей книге «Политика» мысль о том, что государ­ство есть «личность», для которой «забота о своем могуществе есть высший нравственный закон»; отрицание этого закона есть «хула на Духа Святого». Прежнее обожествление монарха превратилось при конституционном строе в обожествление государства, монархичес­кий абсолютизм — в государственный. Всякая общественная груп­па должна жертвовать своею индивидуальностью ради индивиду­альности государственной. Германизм, «немецкий дух» ревниво охранялся от всякого соперничества. На этой почве прусское прави­тельство в лице канцлера Бисмарка затеяло «культурную борьбу» (Kulturkampf) с космополитическою силою католицизма, исповеду­емого значительною частью населения. Церковный абсолютизм «не­погрешимого» папы Пия IX, ставший на пути имперского абсолю­тизма, был сокрушен рукою железного канцлера. Майские законы 1873 года сократили культурную автономию католиков. Патриоти­чески настроенные евреи сочувствовали «культуркампфу» и тем на­влекли на себя неприязнь католических политиков. Не предвидели они, что железный молот, ковавший государственное единство, боль­но ударит и по евреям, как ни старались они приобщиться к герман­скому национальному культу.

Создание Германской империи совпало с окончательным при­знанием гражданского равноправия евреев, и они считали своим пат­риотическим долгом поддерживать новый строй. Они старались не уступать коренным немцам в ультрапатриотизме, в служении идолу великодержавия. Многолетний процесс ассимиляции давно уже вы­травил в новом поколении еврейское национальное самосознание, заменив его суррогатом религиозного единства, которое, в свою очередь, ослабело после раскола между ортодоксами и реформис­тами в общинах, где вдобавок увеличивалось число безисповедных (Konfessionsose). Бесформенное и раздробленное внутри, германское еврейство всегда демонстрировало свое национальное единство с немецким народом. С трудом добившись звания Staatsbürger, евреи всех рангов силились доказать, что они достойны этого звания. Вме­сте с тем они, конечно, старались воспользоваться плодами долго­жданной эмансипации. Они устремились в большие города, куда раз­вившийся капитализм вообще привлекал предприимчивых людей. Главным притягательным пунктом был Берлин, где еврейское на­селение за первое десятилетие после эмансипации увеличилось в пол­тора раза (с 36 000 в 1871 до 54 000 в 1880 г.). Для крупной буржуазии открылось широкое поприще деятельности, когда разбогатевшая от французской контрибуции страна была охвачена горячкою строи­тельства, «грюндерства». Учреждались всевозможные акционерные общества, строились железные дороги, продавались и скупались ак­ции, развилась бешеная биржевая игра, — но в конце концов эта пляс­ка миллионов привела к финансовому краху (1873), разорившему огромную массу владельцев акций в среднем классе. Тогда стали сваливать вину на евреев, которые в этой спекуляции бросались в глаза лишь потому, что они вообще были пропорционально больше представлены в торговом классе (на самом деле среди видных дель­цов биржи и грюндерства фигурировало и много христианских имен, даже титулованных). В обществе и консервативной прессе поднялись крики о «золотом интернационале», о мнимом союзе еврейских ка­питалистов всех стран, представляющем такую же опасность для Гер­мании, как интернационалы черный и красный — католическая цер­ковь и социал-демократия.

Другою причиною недовольства были быстрые успехи евреев на более видных поприщах государственной и общественной деятель­ности. Образованные евреи, устремившиеся в различные области государственной службы и свободных профессий, часто выдвигались там благодаря своим дарованиям. Особенно бросались они в глаза в политической прессе: наиболее влиятельные либеральные газеты, где часто задевались больные места германской жизни, издавались евре­ями или имели талантливых сотрудников еврейского происхождения, хотя и совершенно чуждых еврейским интересам («Berliner Tageblatt», «Frankfurter Zeitung» и др.). Это «вторжение» евреев в обществен­ную жизнь вызывало раздражение в различных кругах. Потомки фео­далов, аграрии и юнкерство презирали новую денежную аристокра­тию, в которой видное место занимали евреи. Бюрократы были не­довольны вторжением еврейских чиновников в канцелярии, хотя никогда германские правительства не пускали их дальше средних ступеней служебной иерархии. Лица же свободных интеллигентных профессий — адвокаты, врачи, профессора, журналисты — испуга­лись конкуренции. В той области, где личная конкуренция перепле­талась с партийной политической борьбой, антиеврейские настрое­ния были особенно сильны. «Евреи захватили всю прессу!» — вопи­ли консерваторы всех оттенков, раздраженные популярностью ли­беральных газет. Реакционные газеты («Kreuzzeitung», католическая «Germania») старались опорочить либеральную прессу как «еврей­скую», ненациональную, хотя еврейские либеральные журналисты писали в архипатриотическом духе.

Общественная юдофобия вполне совпадала с тенденциями гер­манского правительства. После разрыва Бисмарка с либеральной партией, раньше помогавшей ему в деле объединения Германии, пра­вительство все более склонялось в сторону феодально-юнкерской реакции, опорою которой был император Вильгельм I. Имперский канцлер, в котором пробудился консерватизм юных дней (том II, § 6), был озлоблен парламентской либерально-прогрессивной оппо­зицией, где большую роль играли еврейские депутаты Ласкер и Бам­бергер. Критика «еврейской» либеральной прессы бесила его. Он думал о способах обуздания евреев, но ему лично как главе прави­тельства было неудобно выступить против эмансипации, которую он сам на Берлинском конгрессе 1878 года отстаивал для Румынии, Болгарии и Сербии. Поэтому Бисмарк мог только радоваться новой юдофобской пропаганде в немецком обществе и оказывал ей неофи­циальную поддержку. Общественной юдофобией могли теперь при­крыться министры, которые, вопреки основному закону о граждан­ском равноправии, не назначали еврейских кандидатов на ответ­ственные государственные должности; в таких случаях было гото­вое оправдание: народ не доверяет еврею-чиновнику или судье. Антиеврейская агитация оказывала правительству еще одну услугу: на­правляя социальное недовольство против еврейских капиталистов, она отвлекала внимание мелкобуржуазной и части рабочей демок­ратии от социал-демократического движения, с которым Бисмарк боролся путем жестоких репрессий (законы 1878 года).

В этой атмосфере, насыщенной ядом милитаризма и шовиниз­ма, развилась новая разновидность вековечной германской юдофо­бии, получившая название антисемитизм[1]. Связанная с европейс­кой «второй реакцией» новая вспышка юдофобии проявлялась в фор­мах, сходных с антиеврейским движением 1815-1819 гг., в начале первой реакции (том И, § 2). Тогда на первом плане стоял лозунг «христианского государства», а на втором — национальное госу­дарство; теперь места переменились, и боевым лозунгом эпохи стал государственный национализм. Однако старый дух сказался еще в том, что зачинщиком новой антиеврейской кампании явился при­дворный проповедник Адольф Штеккер, начавший свою агитацию под знаменем религии. Основанная им в 1878 г. в Берлине «Христи­анско-социальная рабочая партия» (Christich-soziale Arbeiterpartei) имела сначала целью борьбу с социал-демократами. Вдохновляемый консервативными кругами, придворный пастор противопоставлял опасному для них рабочему движению свой «христианский социа­лизм», вытекающий из Евангелия и совместимый со страхом Божи­им, преданностью кесарю и политическим смирением. Но рабочие не шли в штеккеровскую партию, и ей пришлось вскоре снять со сво­ей вывески слово «Arbeiter» и называться просто «Христианско-со­циальной партией». В это название вкладывался теперь новый смысл: необходимо строить социальную жизнь на «христианских началах», которые слабеют под вредным влиянием либерального еврейского общества, а потому нужно вести борьбу с еврейством. Эта пропо­ведь привлекла к Штеккеру совсем иную публику, чем та, на кото­рую он рассчитывал раньше: в новую организацию шли ремесленни­ки, торговцы, приказчики, содержатели ресторанов и пивных ла­вок — вообще те элементы мещанства, которые унаследовали непри­язнь к евреям от средневекового бюргерства с его цехами и гильдия­ми. Перед этой публикой Штеккер говорил в церквах и народных собраниях о том, что евреи зазнались после получения гражданско­го равноправия, что они пробираются в верхи общества, приобрета­ют все большее влияние на ход государственной жизни, а это таит в себе великую опасность для германизма. Когда берлинские либераль­ные газеты осмеяли агитацию придворного пастора, он стал ярост­но нападать на «еврейскую прессу, развращавшую немецкий народ». Он постоянно внушал слушателям страх перед всемогуществом «ев­рейского интернационала» и враждебность его к христианскому миру, чтобы тем оправдывать юдофобию. В тоне истинного демагога он говорил: евреи хвастают своей религиозной миссией среди народов, но «где их миссионеры? Не на биржах ли Берлина, Вены и Пари­жа?». Мысль о наличности 45 000 евреев в Берлине его ужасает: ведь это передовой отряд интернационала, призванного разрушить Германию. Но он не говорил, что нужно делать против этой опас­ности. Эмиссар придворных реакционеров, он не мог компроме­тировать своих высоких покровителей вульгарной агитацией, а потому выражался неопределенно, стараясь только пробудить ата­визм юдофобии в восприимчивых душах. Так вел он себя в собраниях членов «Христианско-социальной партии»[2], в прусском ландтаге и позже в рейхстаге (он был избран депутатом в ландтаг в 1879 г., а в рейхстаг в 1881 г.). Старый император Вильгельм I и канцлер Бисмарк, несомненно, поощряли агитацию гоф-предигера и сле­дили только за тем, чтобы он не доводил дела до общественного скандала.

Заслуга распространения слова «антисемитизм» в смысле расо­вой юдофобии принадлежала мелкому журналисту с сомнительной репутацией, Вильгельму Марру, памфлет которого «Победа еврей­ства над германством» распространился за несколько лет в 12 изда­ниях (Der Sieg des Judentums über das Germanentum 1873-1879). На за­главном листе красовалось мотто: «Горе побежденным!» Удручен­ный горем «побежденных» германцев, Марр в этой брошюре вопил о помощи против еврейских «победителей». Он предупреждал, что рассматривает еврейский вопрос не с религиозной точки зрения: для него это исключительно вопрос расовый на исторической почве. Целое семитское племя, ненавидимое на Востоке, говорит он, было оторвано рукою Древнего Рима от Палестины и брошено в Европу, где оно стало систематически покорять туземцев. Материалисты по натуре, ненавидящие иноплеменников по своим религиозным заве­там, евреи развили промышленность и торговлю в Европе с целью захвата богатств и власти. Освободившись от состояния бесправия, они прежде всего набросились на Германию и «ожидовили» ее. В их руках капитал и огромная сила прессы, управляющей общественным мнением; им подчинена немецкая либеральная партия, они влияют на законодательные учреждения и скоро будут направлять деятель­ность правительства. Евреи покорили Германию, как некогда мон­голы покорили Китай, но монголы слились с китайцами, между тем как евреи, неспособные ассимилироваться с кем бы то ни было, стре­мятся «ожидовить» немцев. Семитизм поработил германство, и если немцы не объединятся для борьбы с этой «социально-политическою опасностью», то наступит конец Германии (finis Germaniae). — Этот социально-политический бред, исходивший от человека, не столько одураченного, сколько морочившего других, произвел впечатление на малообразованную публику, которая принимает крикливость за признак искреннего убеждения. Памфлет читался и разошелся в нескольких изданиях. На обложке своей брошюры Марр призывал читателей собирать деньги для издания антиеврейского журнала, предпринятого им вместе с другими немецкими пи­сателями. Этот сбор денег был, по-видимому, наиболее существен­ным мотивом в агитации разорившегося журналиста, выброшенного из рядов деятелей «ожидовленной» прессы. На собранные деньги Марр стал издавать «антисемитские» книжки («Zwanglose antisemitische Hefte», 1880). В октябре 1879 г. была учреждена в Берлине «Антисе­митская лига», которая поставила себе целью «спасти германское отечество от полного ожидовления». Вскоре Лига была переимено­вана в «Немецкий союз реформ», но он был в такой же мере рефор­маторским, в какой штеккеровская «Социальная партия» была со­циалистической. В Берлине и других городах возникали антисемитс­кие кружки, печатались листки и брошюры в марровском духе, в пив­ных заведениях произносились нетрезвые антисемитские речи.

Шум улицы проник в кабинеты ученых, которые умудрились расслышать в нем «глас народа». Первым откликнулся упомянутый выше берлинский профессор Генрих Трейчке, идеолог национали­стической реакции. Ему не нравились грубые приемы пропаганды антисемитов, но, по существу, он одобрял новое движение как де­монстрацию против «засилья» евреев. В конце 1879 и в начале 1880 Трейчке опубликовал три статьи в редактируемых им «Preussische Jahrbücher»[3], в которых высказал в «научной» форме то, что Марр изложил в форме пасквиля. Еврейство, по мнению официального прусского историка, представляет несомненную опасность для Гер­мании. «Через нашу восточную границу, — говорит он с злобной иронией, — ежегодно пробирается к нам из неистощимого еврейско­го гнезда в Польше толпа молодых и предприимчивых продавцов брюк, потомки которых некогда будут хозяевами немецкой биржи и немецких газет. И все серьезнее становится вопрос, сможет ли эта чуждая народность слиться с нашим народом». В дальнейшем выяс­няется, что если пришлые евреи не могут, то коренные не хотят сде­латься немцами, а считают себя избранной расою, стоящею выше «немецких гоим». Доказательство тому — непочтительные отзывы еврейского историка Греца о христианстве и о великих людях Гер­мании от Лютера до Гете и Фихте (по поводу их юдофобских выхо­док). Наиболее удручает ученого шовиниста то, что евреи «забрали в свои руки» ежедневные газеты и стали, таким образом, руководи­телями общественного мнения. Либеральные и радикальные еврей­ские журналисты идут по стопам своего родоначальника Берне, ко­торый «впервые ввел в нашу журналистику бесстыдную манеру го­ворить об отечестве без всякого благоговения, как бы вне стоящий, не принадлежащий к этому отечеству». После эмансипации евреи дер­зко пробираются на первые места, «требуют равенства в буквальном смысле, забывая, что немцы — христианский народ, а евреи среди них составляют меньшинство». Отсюда «естественная реакция гер­манского народного чувства против чуждого элемента, занявшего слишком широкое место в нашей жизни». Антиеврейское движение, по наблюдениям Трейчке, охватывает самые разнообразные слои немецкого общества, и все эти голоса протеста сливаются в один крик: «Евреи — наше несчастье!» («Die Juden sind unser Unglück!»). Об отме­не эмансипации, конечно, не может быть речи, но евреи должны оду­маться и решиться стать настоящими немцами вместо того, чтобы «твердые немецкие головы обращать в еврейские». Во второй своей статье Трейчке выражается более откровенно. Цитируя отрывки из «Истории евреев» Греца и усматривая в них притязание на при­знание еврейской национальности внутри немецкой, он воскли­цает: «На такое притязание всякий немец, для которого христиан­ство и народность — святыни, коротко ответит: никогда. Наше государство всегда видело в евреях только религиозное сообще­ство и дало им гражданское равноправие в предположении, что они сравняются (сольются национально) со своими сограждана­ми. Если еврейство потребует признания своей национальности, то рушится правовая основа эмансипации. Для исполнения тако­го желания остается только один путь: выселиться и основать ев­рейское государство где-нибудь за границей. На германской зем­ле нет места для двойной национальности...»