«Но если поборатель всех греховК нему был благ, то, рассудив о славеЕго судеб, и кто он, и каков,
Его почесть достойным всякий вправе:Он, избран в небе света и добра,Стал предком Риму и его державе,
А тот и та, когда пришла пора,Святой престол воздвигли в мире этомПреемнику верховного Петра.
Он на своем пути, тобой воспетом, Был вдохновлен свершить победный труд,И папский посох ныне правит светом.
Там, вслед за ним. Избранный был Сосуд, Дабы другие укрепились в вере,Которою к спасению идут»
«Божественная комедия», Ад, Песнь Вторая 16-30, Данте Алигьери
«Всю жизнь любил он рисовать войну.
Беззвездной ночью наскочив на мину,
Он вместе с кораблем пошел ко дну,
Не дописав последнюю картину.
Всю жизнь лечиться люди шли к нему,
Всю жизнь он смерть преследовал жестоко
И умер, сам привив себе чуму,
Последний опыт кончив раньше срока.
Всю жизнь привык он пробовать сердца.
Начав еще мальчишкою с „ньюпора“,
Он в сорок лет разбился, до конца
Не испытав последнего мотора.
Никак не можем помириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели.
Как будто есть последние дела,
Как будто можно, кончив все заботы,
В кругу семьи усесться у стола
И отдыхать под старость от работы...»
«Всю жизнь любил он рисовать войну...», Константин Симонов
Холодный ветер свистел среди голых стволов. Землю застилал тонкий белый покров, принесённый утренним снегопадом. Лошадь нервно дёргала ухом, недовольно фыркая от морозного воздуха. Откуда-то издалека донёсся клёкот хищной птицы. У перевёрнутой телеги лежали мёртвые тела. Мужчина лет сорока, юноша лет двадцати, женщина слегка за тридцать и девочка. Про последнюю сложно было что-то сказать, её порядочно изуродовали. В метре от меня — разорванная заклинанием лошадь. Насчёт клячи можно было говорить уверенно, передняя часть покоилась на расстоянии метров семи от остатков задних ног, а брызги крови, оросившие свежий снег, — результат применения взрывного заклинания, врезавшегося в брюхо кобылки. А вот с девочкой сделали иное.
Рёска выпрямилась, достав из кармана платок и вытирая окровавленные пальцы.
— Что думаешь, Фер?
Молодой одарённый, проверявший содержимое вываленных на землю мешков, тоже выпрямился.
— Сказал бы, что дезертиры, но они предпочитают есть лошадей, а не разрывать на мелкие куски.
— И это всё? — хмуро уточнила девушка. — Ты претендент на звание Королевского Сыщика или деревенский забулдыга, увидевший пьяную драку?
Я посмотрел на то, что осталось от девочки. Голова лежит в стороне, на лице выражение удивления. Никаких травм. Рядом рука, на пальцах ноготки, недлинные, но если бы она сжимала ладонь в кулак, на ладони остались бы следы. Следов нет. Тело разодрано, но это небрежно брошенное заклинание, а не ярость безумца, рвущего свою жертву. Девочка не успела даже понять, что происходит. Умерла быстрее, чем осознала это. И её никто не насиловал.
С другой стороны телеги лежит её мать с разбитой головой, будто от удара окованной дубиной. Сама женщина не тронута, не насилована, вероятно, её обыскивали. Лежит на спине, поза ровная. Когда вылетают с переворачивающейся телеги, падают в самые нелепые позы. Чаще всего в такие, в какие человек не сможет лечь самостоятельно. Позы мужчин примерно такие же, только у этих даже травм нет.
— Так, может, покажешь мастер-класс? — отозвался парень. — Давай. Пока всё, что я вижу, это попытку создать видимость нападения какой-то твари. Но с остальным непонятно. Непонятно кто, а главное — зачем нападал!
Я посмотрел на останки лошади. На кровавое пятно. На трупы людей. Их принесли в жертву. Ритуал. Уже после в ритуальный круг завели лошадь и взорвали заклинанием, чтобы скрыть следы ритуала. И попытались придать уже мёртвым телам такой вид, будто на путников напали. И повозку перевернули с этой же целью. Но завершить начатое не успели, кто-то вспугнул.
Я протянул руку и погладил свою лошадку, чтобы не беспокоилась. Переругивание подчинённых генерала я не слушал, плевать мне, получится у них что-то понять или нет. Впрочем, Рёска, похоже, пришла к тем же выводам, что и я.
Здесь мы расследовали нападения на путников. Слишком далеко от линии фронта, чтобы списывать это на войска Хартии. Дориан проверял меня в деле, приставил помогать Рёске. С битвы под Ржавым Пиком прошло две недели, почти три. Мне не потребовалось много времени, чтобы вернуться в форму, так что Рёске даже не пришлось меня ждать.
Мои спутники приблизились к кровавому пятну и присели, пытаясь что-нибудь найти. Рёска воспользовалась артефактом, подтверждая свои подозрения.
— Храмовники.
Давно я о них не слышал, и в другой ситуации был бы счастлив никогда не слышать, но сейчас это мне на руку.
— Возвращаемся в лагерь, — приказала девушка.
Они направились к лошадям, я же со своей копытной игого и не слезал. Моего мнения Рёска не спрашивала, вообще старалась свести общение к минимуму. Фер при ней тоже на разговор не шёл, но, когда мы оставались наедине, был не против поболтать. Благодаря Астарте, я знал, что Рёска сама приказала парню попытаться сойтись со мной.
Лёгкой рысью мы ехали обратно к лагерю королевских войск. В северной провинции Генарского королевства стояла мягкая зима. Градусников я не видел, но по ощущениям температура колебалась в районе нуля по цельсию. Глядя в спины своих спутников, я сжимал Коготь в кулаке, скрывая нож длинными рукавами дорожного плаща. Только Астарта знала, насколько сильно я желал отрезать этим двоим головы, а сразу за ними и самому Манилке.
Через несколько часов мы въехали в небольшое военное поселение, практически очищенное от снега провинившимися солдатами, в качестве наказания. Небольшой учебный лагерь королевских войск, один из тысяч гарнизонов, разбросанных по территории, контролируемой Конрадом. Задумка проста, такие лагеря и рекрутов обучали, и порядок в округе поддерживали, достаточно эффективно отлавливая мародёров, дезертиров и просто бандитов. До создания профессиональных армий постоянного состава этому миру оставалось не так уж и долго.
Военное поселение жило своей рутиной. Солдаты отлынивали от хозяйственных работ, и искали способ съехать со строевой подготовки и прочих учебных занятий. Офицеры сами бы охотно всем этим не занимались, но регулярно находились недостаточно хитрые солдаты, не познавшие армейской мудрости, не сумевшие изобразить рабочий процесс. А таких солдат, как гласила вечная армейская мудрость, требовалось срочно занять чем-нибудь, либо полезным, либо уставным.
