Самовоспитание есть совершаемое самой душой человека упражнение всех ее сил соответственными средствами, возращение и укрепление их словом, саморазвитие их до указанной от природы меры. Понимая в таком смысле самовоспитание, мы не думаем принимать его за самобытное, безусловное, не нуждающееся ни в каком внешнем посредствовании переделывание себя. Как в воспитании первоначальное качество душевных сил, способностей и расположений, и прирожденный размер их не могут измениться от воспитательных мер, и искусство воспитания должно оберегать индивидуальные эти особенности питомца, развивая данные силы не свыше прирожденной меры; так и в самовоспитании духовное развитие человека в количественном отношении, т.е. относительно меры или степени, какой достигают его силы и способности, зависит от внешних влияний, жизненных обстоятельств и отношений, условий времени и пространства, потому что в огромном большинстве случаев не сам человек выбирает и определяет эти внешние обстоятельства и отношения, и сколько бы он ни боролся с ними, он не может заставить их действовать на него иначе, чем как велит им природа; в качественном же отношении, смотря по тому, какое направление получают его способности, стремления и поступки, – в этическом отношении сознательная и свободная воля является независимым фактором и даже более, творцом самовоспитания души. Объясним примером. При превратном самовоспитании безнравственное направление жизни, обнаруживающее себя в совершении преступлений, (качественная ее сторона), подлежит ответственности и каре законов; но смотря по тому, на сколько степень или мера преступности (количественная сторона) зависит от совокупности внешних неотразимых влияний и обстоятельств, например, среды и бедности, располагавших к преступлению, на столько открываются смягчающая степень вины обстоятельства. Изложенное понятие о самовоспитании, сводимое к тому, что качественная сторона саморазвития зависит исключительно от нас, а количественная от внешних условий и отношений, важно будет для нас впоследствии, при раскрытии того, что и средства самовоспитания заключаются как внутри нашего существа, так и вне нас, в отношениях наших к семейству, обществу и проч.
Но нам пока не до средств. На первой очереди у нас стоит вопрос о том, возможно ли самовоспитание. Вопрос этот не кабинетный только, научный – отвлеченный, он получает некоторый общественный интерес ввиду следующего настроения общественного мнения: под обаянием того материалистического убеждения, будто душа наша со всеми ее действиями есть продукт естественно всеобщей необходимости и ее неотразимого хода событий будто она не в силах справиться с аффектами и страстными возбуждениями, исходящими от сильного возбуждения нервной системы, и в преступлениях, совершаемых под действием их, ни в чем будто неповинна, многие не верят в возможность самоопределения души к лучшим поступкам, а с тем вместе отрицают и возможность самовоспитания.
Но если бы душа была созданием этой всеобщей естественной необходимости и находилась под всеподавляющим ее гнетом, под абсолютным ее господством, то в ней не было бы этого внутреннего, глубочайшего, ничем не удержимого стремления выйти за пределы этой необходимости, не было бы стремления к свободе, не могло бы быть даже и представления о свободе. Между тем это стремление, жажда новых бесконечных подвигов, готовность к самопожертвованию во всех его родах и видах ясно показывают, что душа не механическая сила, связанная законами необходимости, но существо свободное, способное к постоянному самоусовершенствованию, или самовоспитанию. А эта ответственность наша за свои поступки пред законами совести, гражданскими и Божескими, эта нравственная вменяемость не напоминает ли постоянно человеку, что он есть существо свободное, долженствующее зорко следить за собой и быть всегда во всеоружии самообладания, направляемого к непрестанному самоулучшению, самовоспитанию! Наконец понятия о духовности, разумности и «самости» души раскрывают до очевидности доказываемую нами мысль. Душа есть существо духовное потому и настолько, насколько она способна к сознанию и самознанию, а сознание и самознание она достигает посредством способности самоотличения, по которой она, сознавая себя, как существо не только в себе и от других различаемое, но и как различающее (представляющее) себя, сознает свою специально-своеобразную духовную сущность, способную к самоопределяемости во всех действиях и состояниях. И если эта сила себя – отличения, сознание самостоятельности составляет ядро и принцип духовной сущности, если самость души есть основная ее сила, пользующаяся разнообразными силами душевными, как opyдиями и средствами для своего осуществления (своей самости и жизненной своеобразной цели); то, очевидно, эта самость, своеобразность души могут проявиться на деле не иначе, как в самостоятельном, гармоническом развитии всех сил ее. В самом деле, так как душа есть самость, то, хотя бы жизнь ее шла без цели, по потребностям и импульсам минуты, была бы игрушкой случая и воли других, во всяком случае ее нежелание иметь собственной воли есть дело ее воли, выражение ее самоопределения и саморешения, каждый акт которого, замечают психологи, есть акт самовоспитания, но в данном случае превратного, или собственного самоунижения, нежелания быть тем, чем она может и должна быть. Так как душа человека есть самость, то в самой природе ее заключается непреложное требование, по которому человек должен проявлять свою волю, определять самого себя к деятельности, словом воспитывать самого себя, требование, от которого он не может уклониться. А что требуется природой, то всегда возможно. Итак, возможность и вместе необходимость самовоспитания требуются всеми существенными свойствами души: ее свободой, разумностью, самостью и вообще духовностью: как сила, одаренная этими свойствами и при том сила ограниченная, она может и должна развивать и усовершать себя, как хочет. Отрицать же эту возможность, значит отнять у души эти существенные свойства и низвести ее на степень какой-нибудь машины, действующей по законам механики, от нее нисколько не зависящим.
Что касается до вышеприведенного возражения, будто бы душа не властна над теми аффектами и страстями, которые исходят главным образом от сильного возбуждения нервной системы или сопровождаются им, и потому не способна будто ни к самообладанию, ни к самоисправлению, или самовоспитанию, то крайняя тенденциозность видна во всех пунктах возражения. Как ни быстро возникают и развиваются в нас аффекты и страстные возбуждения, но и не так мгновенно, чтоб душа не могла справиться с ними, подавить их в самом начале возникновения и начать новый, какой ей угодно, ряд поступков. Как, например, ни быстро воспламеняется гнев в людях пылкого темперамента, но как только возбуждение охватило головной мозг, отсюда перешло на нервную систему или собственно нерв sympaticus, – душа всегда может остановить раздражение на этом пункте и даже того ранее, может не позволить, чтоб оно переходило на нервы симпатические, чувствовательные, двигательные, разражалось известными болезненными симптомами, дрожанием рук, ног, сверканьем глаз и проч., затемняло перцепции, спутывало представления и помрачало сознание, перешедши само в высшую степень страстного возбуждения. Каким же именно образом может душа предотвратить все эти крайности гнева? – Оскорбительному представлению, раздражительному чувствованию и возбуждаемому ими влечению к страстным вспышкам и поступкам, она, при всяком нервном возбуждении может противопоставить ряд успокоительных представлений и чувствований и, так сказать, выдвинув в отпор им силу воли, восторжествовать над раздражением. Раскроем частнее все три стороны этого положения. 1) Хотя бы из области нервного возбуждения поднималась вереница бурных представлений похожая на столп дыма, вырывающегося из трубы и развеваемого ветром во все стороны, но во власти души направить этот столб, куда она хочет и даже совсем рассеять его. Орудие, посредством которого она совершает борьбу с бурными представлениями, есть способность ее сосредоточиваться на чем она хочет, и вызывать представления, какие она желает. 2) Как душа подавляет гневные чувствования, вызываемые раздражением нервной системы, как она успокаивает раздраженного слугу своего (нервную систему), это вопрос едва ли разрешимый и для физиологии. Насильственным подавлением распространения в организме данного чувства, при посредстве ли мускулов действуем мы на нервную систему (мнение Бэка), или прямо на нервы и затем успокоительным образом на биение сердца (Германский физиолог Людвиг), – во всяком случае, хотя мы не можем противиться возникновению в душе известного чувства гнева, но вызовом противоположных представлений и чувствований можем остановить его распространение, можем помешать ему перейти в органический гнев с упомянутыми симптомами, а если последний (гнев), по попущению воли, уже возник, то прервать его распространение в организме. 3) Усилия со стороны воли требуются для этого не столь большие, как это представляется с первого раза, и в этом отношении человек оказывается гораздо сильнее, чем как ему кажется. Кант говорит, что если попросить рассердившегося человека посидеть, то гнев его значительно уменьшится. Достаточно также помолчать, и гнев пройдет, по пословице: dilation maximum remedium est irae. Замечательно еще, что природная вспыльчивость наша, которой многие склонны извинять безрассудные свои вспышки, смиряется при одном присутствии высшего лица, пред которым нам не прилично сердиться. Болезненные дети, нервные капризные женщины и вообще все, жалующиеся на органическую слабость воли, высказывают в иных случаях такую силу воли, которая иногда доходит до непреодолимого упорства. И, если они преодолели мнимую слабость воли в отдельных случаях, то почему знать, что они не могли бы достигнуть силой воли более возможных результатов, если б постарались всю ее сумму употребить в дело? Но в данном случае при удержании нервных порывов гнева, аффектов, возникающих от сильнейшего paздpaжeния нервной системы, сила воли бывает сильна над ними только при том условии, если человек с ранней юности привык к самообладанию, напрактиковался в этих актах сдержанности и торжества над самим собою. Впрочем, хотя сила воли, как власть души над нервным организмом, нервными раздражениями, аффектами и страстными возбуждениями, формируется и укрепляется более или менее продолжительными опытами; но это не значит, чтобы опыту нужно было приписать и происхождение воли. Еще Аристотель заметил, что если какая способность укрепляется посредством опыта, то следовательно способность эта в зародыше дана нам от природы. И так если власть над нервным организмом, его раздражениями, аффектами и страстями дана в зародыше от природы, а укреплять ее практикою самообладания должны мы сами; то отсюда тем яснее открывается возможность и необходимость упражнять нашу волю в обладании представлениями, чувствованиями и желаниями, и укреплять ее настолько, чтобы она была в силах покорять себе пылкий темперамент, как аффекты и страсти, словом отсюда яснее открывается необходимость и возможность самовоспитания.
Затем возможность самовоспитания сама собою вытекает из отношений самовоспитания к воспитанию, по которым сие последнее служит только приготовлением и руководством к первому, а первое (самовоспитание) – жизненной двигательной силой и целью его, и потому, если существует и, следовательно, возможно воспитание, то существует и, следовательно, возможно и самовоспитание. Отношения эти касаются оснований и характера воспитания.
На том же основании, на котором утверждается возможность воспитания, зиждется, только тверже и прочнее, и возможность самовоспитания. – При бессилии воспитания изменить прирожденное качество и размер сил, способностей и расположения души, возможность воспитательного влияния, т.е. употребления воспитательных мер, в существе своем однообразных, установления регулярности в занятиях и времяпровождении, – основывается в воспитании на возможности привыкания, а эта последняя вытекает из врожденной нам потребности к некоторой одинаковости и правильности в смене состояний, действий, внешних влияний и жизненных условий (такова, например, потребность жить в одном определенном месте, иметь обращение с одними и теми же лицами, предметами, соблюдать один и тот же порядок в распределении времени занятий, развлечений, отдыха). Но при искусственном воспитании эта равномерность в течение всего хода жизни часто превращается в бессменное механическое однообразие, навязанное извне, и, порождая в питомце чувства недовольства, усыпления и скуки, часто парализует развитие его сил. Пассивная привычка легко может сделать его автоматом, привнести в его действия рутину и механизм. Напротив, в самовоспитании более или менее однообразный порядок занятий и всего строя жизни, как дело собственных наших усилий и стремлений, лучше удовлетворяет врожденной нам потребности к одинаковости жизненных отправлений и актов, и, при каждом удовлетворении ее, производит в нас более приятное чувство удовольствия, чем в воспитании, побуждающее нас чаще и точнее повторять эти акты и отправления; а чем чаще и охотнее они повторяются, тем и легче и быстрее совершаются, и тем более крепнут и возрастают душевные наши силы. Правда, и активную привычку, которая служит основою или почвою для самовоспитания, уподобляют машине, но машине совершеннейшей, находящейся в полном нашем распоряжении, и, как машина дает возможность человеку достигать огромных результатов при небольших всегда одинаковых усилиях его, так и привычка эта делает нас способными к обширнейшей психофизической деятельности при небольших сравнительно усилиях наших. От того при самовоспитании развитие душевных сил идет успешнее, чем при воспитании, где часто дело делается поневоле, наскоро, на показ. Итак, на том же основании (возможности привыкания), на котором держится возможность воспитания, возможность самовоспитания утверждается прочнее, потому что сила привычки, образуемая самовоспитанием, становится сильнее и производительнее.
Что касается до характера воспитания вообще, то достаточно указать общие черты его, чтобы видеть, что самовоспитание не только возможно при нем, но совершенно неразлучно с ним, как жизненный, основной его элемент, как цель и венец его. Самая законченная воспитательная система оставляет, обыкновенно, значительные пробелы, над которыми молодой ум и воля питомца должны сами трудиться, чтобы выработать себе основные принципы убеждения и деятельности, и отыскать цель для всех жизненных и научных стремлений. Самое лучшее воспитание, получаемое в школах, дает только начало развития и имеет значение настолько, насколько облегчает нам самовоспитание по определенному нами плану: школьное воспитание есть только зерно и, пожалуй, цвет, который дает нам вид или патент на известное положение в обществе, а плоды этого зерна произращаются и собираются при самовоспитании, в общественной уже жизни. В частности, воспитание ума достигается в школе только тогда, когда воспитанник сам хочет духовно образоваться, когда готовыми сведениями не нагружает без разбору свою голову, как некую кладовую, но выбирает из них наиболее основательные и полезные, здравые и питательные для ума, собственным размышлением перерабатывает их в сознании, претворяет их, если можно так выразиться, в умственную плоть и кровь свою. И, действительно, иные дети так удачно воспитывают себя, что идут впереди воспитателя. Иногда в неуступчивости детской природы влияниям воспитателя выражается как особенная даровитость, так и особенное свойственное ей одной направление, от которого напрасно усиливается воспитатель отвести его. Так, воспитание ума есть наполовину самовоспитание. Воспитание воли, образование характера решительно невозможны, если воля воспитанника не подчиняется добровольно воле воспитателя, если начала и правила для ее деятельности, сообщаемые извне, она не признает за выражение внутренней ее потребности, потому что свободная воля человека не может быть ни сломлена, ни определена никакой силой внешнего влияния. Словом, воспитание воли, образование характера возможны только тогда, когда воля свободно решается неуклонно следовать по одному направлению, в духе принятых начал и правил, т.е. воспитание воли обусловливается ее самовоспитанием. Наконец, воспитание третьей основной силы души, силы чувствований или эстетическое воспитание почти ускользает от школьного воспитания, потому что здесь не помогает, а напротив вредит повторение одних и тех же воспитательных мер, повторение средств раздражения чувствований притупляет раздражимость и подавляет способность чувствований; к тому же на внутреннее настроение души, от которого отдельные чувствования получают свою определенность, энергию и интенсивность, воспитание не может влиять непосредственно, а факторов, при посредстве которых совершалось бы это воспитание, еще не открыла наука. Итак, если эстетическое воспитание так мало доступно школьному влиянию, то оно главным образом есть дело личного нашего самовоспитания. Подробнее об этом будет сказано ниже. Если самовоспитание всех сил души не только возможно, но и действительно существует в школьном воспитании, то тем более оно возможно за пределами школы, в самостоятельной жизни, к которой школа служит преддверием, приготовлением.
Переходя затем к средствам самовоспитания, считаем нужным предварительно оговориться, что, по причине единства и нераздельности существа души, связи и взаимодействия основных ее сил, саморазвитие их должно идти согласно и одновременно, подобно тому как все члены нашего организма развиваются одновременно. Поэтому и мы укажем общие всем силам души средства самовоспитания, разделив их
1) на средства, находящиеся внутри нашего существа, и
2) на средства, предлагаемые извне нашим званием или состоянием, отношениям к семейству, обществу и проч., а если где и различаем в частности воспитание ума, сердца и воли, равно и средства к тому, то этим мы только отдаем долг тому логическому требованию, по которому предмет для обстоятельного его раскрытия, должен быть рассматриваем со всех сторон.
