— Заставьте Престона Карра сняться в этой картине, и вы получите контракт.
Этими словами президент завершил их встречу; извинившись, он объяснил, что спешит на самолет, вылетающий в шестнадцать тридцать в Нью-Йорк.
Шестью минутами позже Джок Финли и его агент, Марти Уайт, стояли на студийной автостоянке между длинным белым «роллс-ройсом» Марти и красным двухдверным «феррари» Джока.
— Это завуалированный отказ, — сказал Джок; в его голубых глазах бушевала ярость; внутреннее напряжение делало красивое лицо режиссера еще более худым, чем обычно.
— Это не отказ, — возразил Марти.
— Ему не понравился сценарий! — заявил Джок. — Но он не пожелал признаться в этом, потому что автор — тоже твой клиент.
— Это не отказ, — задумчиво повторил Марти.
— Тогда почему он потребовал Престона Карра?
— Потому что ты сам упомянул Карра, когда он спросил тебя, кто подходит на главную роль, — сказал Марти и тут же добавил: — Правда, ты назвал еще Ланкастера, Дугласа, Грегори Пека и Тони Куинна.
— Совершенно верно! Почему он остановился на Карре, который уже два года не желает сниматься и, вероятно, не изменит своего решения до конца жизни? Зачем этому миллионеру работа? Самый простой способ отказаться от подписания контракта — это потребовать участия Престона Карра. Говорю тебе, ему не понравился сценарий!
— Возможно, дело не в сценарии, — осторожно произнес Марти, огорченно глядя в сторону. Это была его обычная тактика: сообщая клиенту неприятное известие, он задумчиво, с огорченным видом смотрел в сторону. Особенно когда предвидел реакцию собеседника.
— Я не первый режиссер, которого заменили во время съемок! — взорвался Джок.
— Во время столь важных съемок? Да еще в Лондоне? На глазах у всего света? — сказал Марти.
— У картины должен быть один хозяин — он или я! Мною пренебрегли, как мальчишкой! Чертов гомик!
— Малыш, — напомнил Марти, — этот чертов гомик — одна из величайших звезд нашего времени. Фильм с его участием значительно поднял бы твой авторитет. Значительно!
— Даже если бы лента получилась дрянной? — с вызовом произнес Джок.
— Его картины не бывают дрянными. Его неудачи называют творческими победами. Он даже проигрывает блестяще. Эта картина стала бы важной для тебя, — с сожалением сказал Марти.
К широким ступеням административного здания подкатил черный «кадиллак»; на подобных лимузинах ездят президенты компаний и участники похоронных процессий. Из подъезда вышел президент; глава студии, несший его пальто и черный «дипломат», казался мальчиком на побегушках. Президент сел на заднее сиденье лимузина. Когда глава студии положил пальто и кейс рядом с боссом, президент заметил Джока и Марти и помахал им рукой через тонированное стекло.
Они ответили на его жест. Приветливо улыбнулись, пытаясь прочитать мысли, таившиеся за пухлым лицом и темными глазами. Сами слова президента менее важны, чем то, как они произносятся; выражение его лица существеннее любого жеста. Но сейчас физиономия этого человека была абсолютно непроницаемой.
— Что скажешь? — спросил Джок, по-прежнему улыбаясь в сторону лимузина.
— Этого черта не раскусишь, — Марти тоже улыбался.
«Кадиллак» тронулся с места, увозя президента в аэропорт Лос-Анджелеса, а затем в Нью-Йорк, к битве с акционерами, к телефонным звонкам из Рима, Лондона, Мадрида, из других городов, ставших центрами американской киноиндустрии. Когда лимузин свернул за угол, глава студии явно испытал облегчение: очередная нервотрепка пережита — и стал подниматься по ступеням.
Улыбка на лице Марти сменилась выражением тревоги, душевных мук. Он иногда считал необходимым переигрывать, общаясь с клиентами, чтобы подготовить их к своей очередной просьбе, предложению или приказу.
— Малыш, — произнес Марти свое любимое обращение, — малыш, дело не в сценарии. Я бы не помог тебе, позволив думать, будто это так. Боюсь, причина в тебе.
— Ты же говорил, что все закончилось! — выпалил Джок. — Сол Стейбер продал свою киностудию! Ты сказал, что после двух хороших независимых картин пришло время вернуться сюда.
— Я имел в виду не это, — серьезно произнес Марти. — Я говорил о Лондоне. Вот в чем причина. Он боится, что ты не сможешь работать с кинозвездой, не справишься с большой картиной. А это — большая картина!
Марти бросил обсуждаемый сценарий на правое сиденье «феррари». На обложке из материала, имитировавшего сыромятную кожу, причудливым шрифтом было оттиснено название — «Мустанг».
— Я не справлюсь с важной картиной? — возмутился Джок. — Я? А как же «Черный человек»?
— Ну и что? — выпалил Марти и пояснил тем сдержанным, бесстрастным тоном, что красноречиво выдает волнение говорящего: — Стоимость — один миллион сто тысяч. Доход от проката в стране и за рубежом — пять миллионов девятьсот тысяч. Это большая картина? Важная?
— Она принесла прибыль, верно?
— Несомненно. Но это не большая картина. Это не «Мустанг». — Марти усмехнулся, бросив взгляд на сценарий. — Эта картина должна обойтись в сумму, превышающую всю твою прибыль. Если, конечно, подойти к съемкам правильно.
Но Джок, желавший защитить себя, не услышал слов агента.
— А как насчет «Скажи правду»? Одни мои любовные сцены получили такое количество отзывов в прессе, какого не удостаивался ни один американский режиссер.
Марти резко перебил его:
— Послушай, малыш, сделай мне одолжение! Не цитируй отзывы критиков! И сделай одолжение себе. Не упоминай на людях о тех двух фильмах! Иначе тебя до конца жизни будут считать блестящим юнцом, создавшим пару жемчужин, пригодных только для фестивалей и закрытых просмотров.
На лице Джока появилась злость. Его голубые глаза стали жесткими, холодными. Марти понял, что следует продолжить.
— Могу я обратить твое внимание на кое-что еще? Оба эти фильма — о черных. Ты хочешь, чтобы тебя считали режиссером, который может работать только с неграми? Эта мода скоро пройдет. Тогда тебе придется забыть о Сидни Пуатье, Сэмми Дэвисе, Дайанн Кэрроллс, о журнальных статьях и рецензиях «Нью-Йорк Таймс». Мой мальчик, тебе нужен фильм, который принесет двадцать, тридцать миллионов прибыли! Фильм, который пойдет в «Мюзик-холле» и кинотеатрах для автомобилистов! Тогда ты — режиссер! Вот чего я надеялся добиться с помощью «Мустанга»!
— Прошедшее время! — резко произнес Джок.
Марти Уайт, похоже, не понял его.
— Что?
— Ты только что употребил прошедшее время. Ты сказал: «Вот чего я надеялся добиться…»
— Господи! Говоря с творческими людьми, необходимо тщательно взвешивать каждое слово, — пожаловался Марти.
Но на самом деле Марти Уайт всегда тщательно взвешивал каждое свое слово. Его называли Филином не только за внешность. Да, он был низкорослым, полным, обладал лоснящейся, пропеченной под калифорнийским солнцем лысиной. Марти постоянно носил черные очки с толстой оправой. Он действительно напоминал гигантского филина. Его называли Филином за хитрость, мудрость, бесчестность — все эти качества делали Уайта самым преуспевающим агентом Голливуда.