Знойный июльский полдень. Просёлочная дорога резво убегает за поворот. Одинокие покосившиеся домишки заросли бурьяном по самые брови наличников. Кряхтя и охая, выстроились они вдоль просёлка. Древние и ветхие — в чём только душа держится?! Кажется, что налетит ветер покрепче, подхватит их как тряпичных кукол, закружит в хороводе и унесёт на небеса обетованные.
Справа виднеется река с крутыми берегами, поросшими пышными зарослями шиповника. Слева, на пригорке — развалины старинного костёла времён Великого княжества Литовского. От былого величия остался только полуразрушенный фасад и боковые стены — безмолвные свидетели и вечные хранители истории. За костёлом, докуда хватает глаз — сочный зелёный луг. Его обрамляют ровные ряды белоствольных берёз.
По синему небу бодро бегут облака причудливых форм. В природе всё журчит, цветёт, крепнет и настойчиво пробивается к жизни. Вокруг тишина и спокойствие.
Рядом с дорогой — небольшая, едва заметная в зарослях луговой травы, гранитная плита. Надпись почти стёрта, но можно разобрать: «Здесь покоятся… 600 человек из гетто в г. Смоляны, расстрелянные фашистами… Х.1942 г.»
Плита обнесена низкой оградкой. Лежат поблёкшие венки, сухие цветы и ворох свежих жёлтых хризантем. На скамеечке сидит пожилой мужчина в белой рубашке и льняных брюках. Поджарый и крепкий для своих восьмидесяти с небольшим лет. У него карие глаза, крупный нос, грива белых волнистых волос зачёсана назад. Голову прикрывает вязаная кипа.
Мужчина что-то бормочет и вытирает глаза голубым клетчатым платком. Слов не разобрать, их тут же подхватывает и уносит ветер. «Тислах ли бевакаша», «антшульдикт», «тода раба», «аданк»* несутся над лугами. Старик не видит буйства красок природы. Перед его глазами чёрно-белая картина с выключенным звуком.
Промозглое октябрьское утро. С ночи зарядил дождь. Тяжёлые серые облака еле-еле ползут по небу. Деревья уже облетели. Трава пожухла. Земля превратилась в грязь.
По центральной улице Шкловской немецкий конвой ведёт большую колонну людей. Вокруг бледные лица, бесцветные одежды с жёлтыми звёздами Давида. Женщины, дети, старики, мужчины, которые не ушли на фронт или в партизаны.
Печальная процессия, как единый безмолвный организм, покорно бредёт в сторону берёзовой рощи. Из-за заборов то тут, то там выглядывают односельчане-белорусы, замечают в колонне знакомые лица соседей, отворачиваются и безмолвствуют.
В толпе все узнают молодую женщину, местную учительницу. Она идёт с тремя детьми: девочки девяти и семи лет, и пятилетний мальчик. Дочки держатся за подол материного платья, сына женщина несёт на руках.
Шествие следует через весь поселок и выплывает за город. На пригорке уже показался костёл. Учительница с детьми проходит мимо двора своей школы. В одно мгновение она решительным движением спускает с рук сынишку и вталкивает его в открытые ворота. Мальчика молча забирает и уводит какая-то крестьянка. Всё происходит стремительно и беззвучно. Конвоиры ничего не замечают. Односельчане молчат. Ребёнок, испуганно оборачивается на мать, но не произносит ни звука. Мать нежно глядит ему вослед. Немая колонна продолжает движение…
