В своём обращении «К читателю „Кола Брюньона“», написанном в мае 1914 года, я говорил о «десятилетней скованности в доспехах „Жан-Кристофа“, которые сначала были мне впору, но под конец стали слишком тесны для меня». Необходимо было переменить обстановку. И я так и поступил, отдавшись работе над книгой, пронизанной «вольной галльской весёлостью»; она была закончена раньше других произведений, начатых задолго до неё.
В числе этих произведений был задуманный мною роман «в несколько трагической атмосфере „Жан-Кристофа“»[1] (сегодня я могу смело опустить смягчающее слово «несколько», ибо вот уже двадцать лет, как трагизм стал ещё более грозно тяготеть над миром). Этим романом и была «Очарованная душа». Книга эта уже начинала проступать в глубине первозданного хаоса творчества.
Предисловие к последней книге «Жан-Кристофа» помечено октябрём 1912 года. В те же дни вечно ищущая мысль продиктовала мне:
«Следует расширить границы добра и зла».
И моя мысль искала нового поприща в изображении «противоборства двух поколений современности — поколения мужчин и поколения женщин, каждое из которых достигло различного уровня в своём развитии… Не существует (а быть может, никогда и не существовало) такого положения, когда бы развитие женщин и мужчин одной эпохи шло параллельно. Поколение женщин всегда либо опережает на целый век поколение мужчин своего времени, либо отстаёт от него… Женщины наших дней завоёвывают себе независимость. Для мужчин это уже вопрос прошлого…»[2].
Главная героиня «Очарованной души», Аннета Ривьер, принадлежит к авангарду того поколения женщин, которому во Франции пришлось упорно пролагать себе дорогу к независимому положению в борьбе с предрассудками и злой волей своих спутников-мужчин. В конце концов была одержана решительная победа (во всех областях, за исключением политики, где в романских странах всё ещё продолжается ожесточённое сопротивление старшего поколения мужчин). Но борьба для передового отряда была трудной, особенно трудной она была для тех женщин, бедных и одиноких, которые, подобно Аннете, не побоялись превратностей, связанных с внебрачным материнством. Зато жизнь, полная испытаний и мужественного одиночества, когда каждая из редких в то время женщин-борцов ничего не знала о других своих соратницах и должна была рассчитывать лишь на себя, выковала характеры более свободолюбивые и стойкие, чем у большинства мужчин того же поколения… Достигнутая победа не могла не замедлить продвижения вперёд тех, кто следовал за первой шеренгой. Ибо лишь ценой испытаний и преодоления препятствий представители рода человеческого — мужчины и женщины — продвигаются вперёд… Слава богу, испытаний и препятствий всегда было достаточно в жизни моей духовной дочери и спутницы Аннеты. До последнего дня Аннета Ривьер[3] «стремится к морю… Никакого застоя! Вся жизнь в движении… Всегда вперёд! Даже в смерти волна несёт нас… Даже в смерти мы будем впереди…»[4]
Эта Река жизни, к истокам которой я припал, возникла предо мною ещё в октябре 1912 года, но должна была ждать девять лет, прежде чем прийти в движение. Ибо океан войны, долго кативший свои кровавые волны, начиная с 1914 и вплоть до 1920 года, наполнял мою душу глубокой печалью и скорбью о погибших. Мой разум был захвачен борьбой, отражением которой явились «Лилюли» и «Клерамбо». Этот период завершился в 1919–1920 годах духовным и физическим кризисом, обновившим мою душу и тело.
В 1921 году моя прежняя жизнь умерла и была отброшена, «как пустая оболочка… Умрём, Кристоф, чтобы родиться вновь!» И невольным символическим актом, подтверждающим это, явился мой отъезд из Парижа, где я до тех пор сохранял своё жилище: я навсегда покинул Францию и поселился за её пределами.
Запись, которую я сделал в те дни, относится к задуманному мною произведению, но её вполне можно было применить, хотя я об этом и не подозревал, и к моей собственной жизни.
«События — всего лишь внешние поводы. Они, в лучшем случае, освобождают пружину, которая была сжата медленным давлением внутренней необходимости».
Отъезд из старого дома, из старого квартала, из моего старого родного края, где были выношены произведения довоенной поры, перевернул страницу… «Прощай, прошлое!..» Открывалась новая глава.
Я покинул Париж в конце мая 1921 года, а уже в первой половине июня, в Вильнёве, записывал:
«Начат новый роман, „Аннета и Сильвия“. Чувство огромного удовлетворения. Незнакомое существо поселяется во мне, и я проникаюсь его жизнью, его мыслями и его судьбой»[5].
Этот доставлявший мне наслаждение труд продолжался на одном дыхании с 15 июня по 18 октября 1921 года, когда роман «Аннета и Сильвия» был закончен.
В уже приводившейся выше записи говорится:
«Обычно принято писать историю событий человеческой жизни. Это глубоко ошибочно. Истинная жизнь — жизнь внутренняя».
И предисловие к первому изданию «Аннеты и Сильвии» обещает «повесть о духовном мире одной женщины; о долгой жизни, прожитой в согласии с совестью, жизни, богатой радостями и печалями, не свободной от противоречий, полной заблуждений и вечно стремящейся не к Истине, ибо она недоступна, а к внутренней гармонии, которая и есть для нас высшая Истина».
Внутренняя жизнь Аннеты отличается, скажем, от жизни Жан-Кристофа не только потому, что это жизнь женщины, и к тому же ещё женщины другого поколения[6], но и потому, что Аннета, неспособная освобождаться от порывов страсти с помощью непрерывного процесса духовного творчества, который повелевает и обуздывает, куда более беспомощна перед лицом бурлящих в ней подспудных сил.
Никто из окружающих не подозревает о таящейся в недрах её души буре страсти. Сама Аннета долгое время не замечает опасности. Внешне её существование напоминает пруд, дремлющий в глуши Медонского леса[7]. Но интерес произведения и заключается в том, что в душе уравновешенной, порядочной и рассудительной женщины, неведомо для неё самой, незримо живёт любовное начало, не признающее границ Fas и Nefas[8].
