Дэн и кабачковый король.
Вот интересно, кому первому пришла в голову мысль, что дармовая детская сила может заткнуть прорехи в любом производстве?! Если вспомнить собственное детство, то куда нас только не "бросали" — и осклизлую капусту в овощехранилище перебирать, и макулатуру собирать и помойки убирать, а уж металлолом! Выть хочется, вспоминая горы старых кроватей, изъеденных ржавчиной детских санок, загромождающих школьные дворы.
И все время пионеры и комсомольцы помогали родине, подшефному колхозу, армии, лично дедушке Брежневу, а на вырученные средства собирали посылки голодающим детям Анголы, Вьетнама, Южной Африки и пр.
Могу представить, как они объедались на эти деньги!
Современную молодежь на такие штуки не проймешь, черствые! Надо же, им почему-то ничуть не жаль умирающих с голоду из Суринама!? И почему интересно? Вот и приходится местному фермеру, когда он нуждается в рабочей силе кланяться местному главе, а тот, особо не заморачиваясь, набирает номер телефона директора школы и отдает приказ. И всё! Наши запуганные подхалимы директора, судорожно цепляющиеся за скудные школьные кормушки, способны даже на опыты отдать детей, лишь бы только угодить своим царькам.
В тот год директором нашей школы была Анна Гестаповна. Нет, у неё, конечно же, было другое отчество, но стоило лишь только этому "фюреру" впервые переступить порог школы, как наблюдательные дети мгновенно прицепили этой стервятнице кличку, которая так к ней приклеилась, что в разговорах между собой мы её иначе и не называли.
Тощая, со зверским выражением удивительно непривлекательного лица, да ещё с нелепыми претензиями на высокомерность она вошла в далеко не малочисленную плеяду наших директоров, как самый мерзкий и противный экземпляр.
Гестаповна пробилась к власти из простых учителей, минуя даже стадию завучей, поэтому обладала просто уникальной несговорчивостью — любое даже самое разумное возражение она воспринимала, как личное оскорбление, покушение на её с таким трудом завоеванное место. Мстила долго, с наслаждением втаптывая человека в грязь, пакостя по мелочам. Короче, с таким дерьмом связываться было себе дороже.
И вот в один из особо жарких июньских дней Гестаповна пригласила меня в кабинет. Перекрестившись про себя, я осторожно переступила порог "пыточной" комнаты — кроме всяческих пакостей мне ждать от неё было нечего. И я оказалась права!
— У Морозова (это наш местный плантатор) травой поля зарастают, — буря меня недовольным взглядом, рявкнула она, — соберите детей и завтра на прополку!
— А…
— Вы поняли приказ!
— Да! — малодушно проблеяла я.
— Выполняйте! И помните, что я здесь директор, а не вы!
А кто бы сомневался? Гестаповна, чтобы подчеркнуть свою значимость, приказывала учителям, чтобы они вытягивались по стойке смирно, когда она входит в кабинет. И если ты, на ходу роняя журнал и очки, не подскакивала с места, когда её мерзкая физиономия показывалась в дверях, то потом на протяжении месяца, а то и двух она изводила ослушницу придирками и нелепыми поручениями.
Собрать детей в середине июня задача не из простых. Они ведь на каникулах и вовсе не жаждут полоть сурепку на полях. Напрасно я трезвонила по всем номерам телефонов, которые у меня были, умные подростки, увидев мой номер, элементарно отключались, но все же были и те, которые по неосторожности или простодушию попались в закинутые сети. Какие только причины не называли мне в спешке бедолаги, но я ведь недаром почти тридцать в школе, мне перечить тоже нелегко.
В результате, в 7 часов утра на школьном дворе на рисовалось несколько, во весь рот зевающих десятиклассников. Три мальчика и пять девочек. Причем двое без тяпок. Это всегда так. Приглашаешь мести — волокут ведра, белить деревья — надрываются под лопатами… дети, что с них взять!
Но опытного педагога не обмануть! Я заранее вооружилась пятью тяпками, точно зная, что минимум две, принесенные из дома, сломаются через пять минут работы. Так и представляется картина — ночь, весь наш городок мирно спит, и только лишь в уединении сараев при свете луны хитрые дети тихонько подпиливают тяпки так, чтобы с виду они были целыми, но стоит только замахнуться, и они рассыпаются, как стеклянные.
