— Егорушкин, ну, что это за галиматья, прости, Господи! — мне так и хотелось треснуть этого наглого студента паркером по башке.
Я уже полчаса читаю дипломную работу, раздражаясь с каждой минутой всё больше и больше. Досада от самого студента, от наглости или тупости написанного.
Сам же выбрал тему диплома «Золотая лихорадка в истории Бразилии» и сейчас пишет такой бред, что портреты первооткрывателей Бразилии краснеют.
— Виктория Павловна, почему же галиматья? — смотрит на меня своими невозможными чёрными глазами Егорушкин Михаил, который в ведомости успеваемости записан, как Мигель.
У него и правда внешность Мигеля. Яркая, испанская, привлекающая взгляды.
Я когда первый раз увидела, глазам не поверила. Егорушкин Мигель! Ошизеть, как говорят и говорили мои студенты. Весь студенческий сленг не запомнишь. Я ведь преподаю уже больше тридцати пяти лет.
Выгляжу я, конечно, моложе, своих шестидесяти лет, но, увы, не на сорок пять. Ни детей, ни плетей. Не сложилось, как-то с семьёй.
Всю свою жизнь я посветила студентам.
И вот сидит передо мной на первой парте этот юный ловелас и буквально сверлит меня взглядом. Я невольно оглядываюсь. Ну мало ли, может за мной стоит Белкина, известная кокетка нашего университета. Но нет, мы с ним одни.
Я невольно теряюсь от его взгляда. Ненормально это, когда молодой студент испепеляет взглядом пожилого препода. И взгляд этот далёк от ненависти.
— Послушай, Егорушкин, — терпеливо объясняю ему я, — Не было кофейных плантаций в Бразилии в конце семнадцатого века. Ты понимаешь, что кофейные зёрна завезли только в восемнадцатом?
— Откуда вы знаете, Виктория Павловна? — Нагло спрашивает меня Мигель, тьфу, Михаил. Да не важно уже, как его зовут.
Я просто теряю дар речи от такого вопиющего нахальства. Мне кажется, что у меня даже очки задрожали от возмущения.
— Оттуда, Егорушкин, куда тебе не пришло в голову посмотреть. Из книг. Жизнь не одни бразильские сериалы…
— Да, вы что? А что же ещё? — Вызывающе спрашивает меня мальчишка.
Да, что с ним такое сегодня? Он никогда не был особо одарённым студентом. Все силы уходили на поддержание прекрасной физической формы. Михаила природа одарила классической мужской фигурой — узкие бёдра, широкие плечи. Он же создал себе рельефное, накачанное тело, на которое пускали слюни все женщины университета от семнадцати до семидесяти пяти лет.
Егорушкин профессионально занимался спортом. Выступал на соревнованиях, защищая честь университета, города, района, края. Сколько у него кубков и медалей за исключительно первые места и не сосчитать.
В деканате постоянно за него просят, я же не иду ни на какие уступки. В итоге эта звезда спорта местного разлива выбирает именно меня руководителем своей дипломной работы.
Что им двигает, я честное слово, не понимаю. Никогда не испытывала к нему симпатии. И он это знает. Теперь вот сижу и не знаю, то ли плакать, а то ли смеяться.
— Вы предвзято ко мне относитесь, Виктория Павловна, — заявляет Егорушкин.
— Послушай, юный наглец, — закипаю я. Редко себе позволяю в таком тоне разговаривать со студентами, но похоже это именно этот случай, когда можно отступить от правил. — Я преподаю историю Бразилии больше тридцати лет. Я неоднократно была там. В конце концов я доктор исторических наук, специализирующийся на Бразилии. И ты мне сейчас говоришь, что я не права.
Эмоциональный накал достигает своего пика. Я не сдерживаюсь и указываю ему на дверь.
— Подите-ка вон, Мигель, — звенящим от возбуждения голосом говорю я. — Переделайте работу полностью. А ещё лучше принесите последний вариант, когда вы ещё самостоятельно не поменяли тему диплома с золотой лихорадки на развитие кофейного дела в стране.
— Почему вы так несправедливы ко мне, Виктория? — наклоняется ко мне этот наглец и смотрит на меня взглядом, от которого у меня побежали мурашки…от страха.
Это не тот нагловато-уверенный взгляд Михаила Егорушкина. Это взгляд с многовековым опытом. Он смотрит на меня, как на неразумную девчонку.
Я теряюсь и отвожу взгляд.
— Что ж, Виктория Павловна, пришла пора покинуть вам этот мир, — скорбно произнёс человек, похожий на моего студента.
Он легонько дотронулся пальцем в точку между бровями и свет померк.
Пришла в себя я от странной качки, словно я не на земле, но где понять не могу. Взгляд упёрся в деревянный потолок.
Не успела я осознать, что пришла в себя, как мне на лоб плюхнулась отвратительно пахнущая уксусом тряпка. Я смахиваю её и сажусь, как оказалось, на кровати.
Шальным взглядом оглядываю…каюту. Что? Каюту? Где это я?
Волна паники накрыла меня с головой. Я обхватила пылающую голову руками. Теперь понятно, зачем понадобился уксус. У меня жар. И молоденькая служанка сбивает мне температуру. Я глубоко дышу, чтобы успокоиться. Кажется, помогает.
Виктория Павловна, соберитесь! Я закрываю глаза и открываю вновь. Ничего не меняется. Тогда я сильно щипаю себя за руку. Боль чувствую, но окружающая обстановка остаётся той же.
Так, без паники! Глубоко вздохнув, я вновь оглядела небольшое помещение. Признаться на меня каюта произвела приятное впечатление. Кроме узкой кровати, на которой я сидела, я заметила письменный стол, маленький столик с несколькими стульями, платяной шкаф и небольшой комод с зеркалом над ним. Все предметы обстановки были привинчены к полу.
Каюту обогревала маленькая печурка, находившаяся возле письменного стола.
По всей видимости, это каюта капитана или старшего помощника. Только у них были отдельные каюты на парусниках. А то, что это парусный корабль я не сомневалась.
У подножия кровати лежал не закрытый на замки чемодан, из которого свешивался рукав тёмно-голубого платья. Я заглянула под кровать и обнаружила там ещё два чемодана и крепкие, добротные женские ботинки.
— Донна Виви, — окликает меня милая девушка лет восемнадцати. Черноволосая, с немного смуглой кожей и живыми, искрящимися интересом к жизни глазами.
От того, как она меня называет, я смеюсь до слёз. Виви, бог ты мой, это же надо такое придумать. Из благородного, королевского имени сделать кличку какой-то болонки.
— Как ты меня назвала? — Сквозь смех спрашиваю я и резко замолкаю. А вдруг здесь я совсем не Виктория.
— Виви, вас так называли дома. Полное имя Виктория. — поясняет служанка и смотрит на меня как-то странно. А я облегчённо вздыхаю. Хотя бы имя у меня своё. — Вы, что же совсем ничего не помните?
Я смекаю, что это хороший повод всё разузнать. И киваю.
— А, что я должна помнить? — осторожно спрашиваю я. — Напомни, как тебя зовут?
Девушка опять подносит к моему лицу дурнопахнущую тряпку.
— А это зачем? — Отталкиваю я руку. Не хватало ещё пропитаться запахом уксуса с ног до головы.
— Ну, как же донна Виви. Вы гуляли по палубе, оступились, упали со ступенек и разбили голову. Неужели вы ничего не помните? — Огорчается девушка.
Я качаю головой. Ответ служанки прямо скажем слишком лаконичный. Шла, упала, очнулась с пробитой головой и без памяти.
Час от часу не легче. Спасибо тебе, неведомая Виви, что подготовила мне столь чудную легенду. Теперь я могу ссылаться на то, что потеряла память.
И разузнать, куда я попала не составит труда. Узнать же какое сегодня число можно по запискам капитана на столе. Я их давно приметила, только не решаюсь прочитать при служанке.
— Так как ты говоришь, тебя зовут? — Смело спрашиваю я.
Девушка бросилась ко мне, взяла за руки. Видимо, у прошлой хозяйки тела были дружеские отношения с ней.
— Милагреш, донна.
— Я ничего не помню, Мила, кроме того, что меня зовут Виктория. Ты уж, будь добра, расскажи-ка мне, куда и зачем мы плывём.
Мила, я так решила называть Милагреш, а то пока произнесёшь полное имя язык отвалится. Так вот Мила ошеломлённо смотрит на меня.
— Бедная донна Виви, — жалостливо произносит она, поглаживая меня по руке. Я поглощена своими мыслями и не обращаю внимания на фривольное поведение служанки. И всё же не могу с ней не согласиться.
Пока не вижу ни одного плюса своего положения. Попадись мне сейчас мой недоумок студент, прибила бы.
— Вас выдали замуж…
Я не выдерживаю и перебиваю.
— Меня? ты уверена в этом? — Пораженно восклицаю я, прям как в дешёвых сериалах.
Дожила Виктория Павловна до водевильных историй.
— Ну, конечно же, — говорит она. — Правда мужа никто не видел, только портрет, который показал нам его представитель.
Час от часу не легче. Кому взбрело в голову жениться на шестидесятилетней старухе. А папаше скорее всего и того больше лет. Старый маразматик выдал престарелую дочь за незнакомца.
Я протягиваю руку, чтобы добыть из чемодана платье и только сейчас замечаю, что рука молодая.
— Мила, зеркало, — потрясённо кричу я.
Мама дорогая, что ж это делается-то. Мила несёт зеркало, и я изумлённо смотрю на себя.
Божечки, какая же я красотка. Подфартило, так подфартило.
Тёмно-русые волосы, тёмные брови, серые глаза, аккуратный носик, коралловые губки, и идеальная светлая кожа. Длинная, королевская шея, прелестные ушки.
Бог мой, да я так даже в лучшие свои годы не выглядела. Ну, спасибо, Егорушкин, удружил. Попала, так попала. Шикарный выбор тела. Я радуюсь так, словно это моё личное достижение.
Муж меня не пугает, а скорее наоборот радует, наконец-то и мне удастся познать радости семейной жизни. Может даже ребёночка рожу. Какая удача!
— Так, а куда это я направляюсь? — спрашиваю я у Милы, улыбаясь идиотской улыбкой абсолютно счастливого человека.
— Вы только не пугайтесь, — начинает из далека Мила.
Значит, самое время пугаться. Не на остров же Пасхи, на самом деле мы плывём? А может в Австралию? Или Америку? Главное узнать в какой временной промежуток я попала.
Я встала и прошлёпала по холодному полу к письменному столу капитана. Не страшась быть разоблачённой, перебираю бумаги, ищу какую-нибудь с датой.
Ого! Судовой журнал. Открываю на странице последних записей. 5 мая 1691 года.
— Мы плывём в Бразилию, — говорит Мила.
Сукин сын! Я имею ввиду Егорушкина, или кто там был за него. Бразилия 1691 года. Это же начало золотой лихорадки. Самой длительной лихорадки в мировой истории.
Обещал, что я всё увижу своими глаза и выполнил. Боже, я же всю жизнь мечтала попасть в это время. Строила планы длинными зимними вечерами, как я могла бы развернуться и применить свои знания и умения.
Ну, попадись мне сейчас Мигель Егорушкин, так я бы его расцеловала за такой шикарный подарок на старости лет.
Ещё один шанс прожить жизнь заново, и я не намерена его упускать! Но теперь я буду жить так, как хочу, руководствуясь прежде всего своими собственными желаниями, а не общественным мнением.
— Донна Вива, вы расстроены? — Осторожно спрашивает Мила.
— Чем же я должна быть расстроена по-твоему? — Я едва сдерживаю ликование. Мне хочется подхватить Милу и провальсировать по каюте.
«Ни в чём себе не отказывай» — девиз второй жизни Виктории Павловны Серебрянской.
— Ну, как же мы уехали из богатого дома в Коимбри* в дикую страну, — расстроенно говорит Мила.
— Что-то мне подсказывает, что нас там ждёт увлекательная жизнь, — подмигиваю я ей, подхватывая и вальсируя по каюте.
*Коимбри — столица независимого Португальского королевства в период с XII по XIII столетия столицей. В 1255 году столица переместилась в Лиссабон.
Выяснив главные детали моей прошлой жизни в Португалии и ближайшие планы, я с помощью Милы одеваюсь.
На сорочку надеваю платье облегающего силуэта, с узкими рукавами и низкой, заострённой талией с вышитыми артишоками по подолу. На ноги кожаные, отделанные бархатом и вышивкой ботинки мулеш.
Хватит сидеть взаперти, я до смерти хочу ступить на палубу парусника, пересекающего океан.
Свежий морской ветер поднимает мне настроение, хотя я думала, что быть более счастливой, чем я сейчас, не получится. Я ошибалась.
Я опёрлась о борт и стала наблюдать за океаном. Мы плыли на торговом галеоне с гордым названием «Золотая лань».
Я с Милой прошлась по палубе корабля, чувствуя на себе заинтересованные мужские взгляды. Я разглядывала как устроен корабль. Одно дело изучать это по картинкам в книге, другое видеть самой.
Мой детский восторг на лице при прогулке привлекает внимание капитана.
— Донна Коста-э-Сильва, рад видеть вас в добром здравии, — любезно говорит он. А я не знаю, как зовут этого симпатичного мужчину.
Так, значит, моя фамилия Коста-э-Сильва. Длинно слишком, но, что поделаешь. Звучит красиво Виктория Коста-э-Сильва.
Португальские фамилии, это вообще отдельный вид политеса, в котором важен порядок следования элементов: сначала элемент фамилии отца, затем — матери. Такой же порядок сохранялся в Португалии вплоть до начала двадцатого века, а потом поменяли порядок следования — фамилия матери, а только затем отца. Замужние женщины могут, по своему желанию, но не обязаны добавлять часть фамилии мужа к своей девичьей фамилии.
— Благодарю вас, капитан, — улыбаюсь я в ответ. — Любуюсь вашим кораблём.
— Позвольте тогда показать вам его, — я благосклонно киваю в ответ.
— Какой это тип судна, капитан, — смотрю я на него наивными глазами.
— О, донна Виктория, это торговый галеон, водоизмещением в тысячу тонн, — гордо говорит он.
— Простите мою глупость, но что такое водоизмещение? — я наивно хлопаю глазами.
— Ну, что вы донна, красивой девушке позволительно не знать таких вещей.
— Но мне очень интересно, капитан. Я раньше никогда не видела такого огромного судна.
— Водоизмещение, это вес воды, которую судно смещает своим корпусом при погружении в воду. А, чем больше воды смещает корпус судна, тем больше груза может быть перевезено на судне. Я вас не утомляю? — спохватывается капитан, что говорит слишком умные вещи женщине.
— Напротив, вы разожгли во мне живейшее любопытство, — я взяла его под руку, притворившись, что поскользнулась на палубе. — Я не отстану от вас, пока вы мне всё не расскажете.
Он довольно улыбнулся, чувствуя себя победителем.
— Вы храбрая девушка, донна Виктория, — делает мне комплимент капитан. — После такого ужасного падения не побоялись вновь ступить на палубу.
— Благодарю вас, жизнь полна событиями, и я не намерена провести её в каюте.
— Разделяю вашу точку зрения донна Коста-э-Сильва, — слегка кланяется он.
Мне нравится капитан. Смелый взгляд карих глаз волнует моё воображение. Сильная рука, на которую я опираюсь, будит давно забытые воспоминания. И даже аккуратная небольшая бородка не портит его.
— Простите, капитан, как я могу к ещё вам общаться?
— Это моя оплошность, донна, я не представился, — смутился морской волк. — Луис да Перейра Салазар.
Я автоматически отмечаю, что могу называть его капитан Перейра. Потому что разница между использованием причастия «де» в его различных формах и союза «е», как у меня в фамилии, в том, что первое не должно быть включено в сокращённую версию имени, а второе должно.
— Расскажите мне ещё что-нибудь интересное о галеонах, капитан Перейра, — прошу его я.
— С удовольствием, донна Виктория, — не сводит он с меня глаз.
— Донна Коста-э-Сильва рад видеть, что вы настолько оправились от падения, что уже в состоянии кружить головы команде, — слышу я противный мужской голос.
Я смотрю на капитана. Его лицо абсолютно не проницаемо. Значит, этот тип уже успел насолить и ему.
Строю жалобную мордашку капитану. Я хоть убейте, не знаю, кто этот тип. Спасите меня кто-нибудь. Капитан, естественно, не понимает, чего я от него хочу. Я шепчу ему одними губами:
— Помогите, — а сама шарю глазами по палубе в поисках Милы.
Вот куда она запропастилась, когда так нужна мне. Капитан непонимающе смотрит на меня, пожимает плечами и откланявшись уходит. Я ошарашенно смотрю ему вслед. Вот что теперь делать?
— Дон Смит, — слышу я голос служанки у себя за спиной и облегчённо вздыхаю.
Я спасена! Теперь я хотя бы знаю, как зовут этого типа. По фамильярному обращению догадываюсь, что он представитель моего бразильского мужа.
Медленно поворачиваюсь, нацепив на лицо самую любезную улыбку, на которую только была способна.
— Благодарю вас, дон Смит, я действительно чувствую себя намного лучше с вашим появлением на палубе.
Сочетание «дон Смит» звучит смешно, ему бы больше подошло мистер Смит.
Он и сам карикатурен. Толстенький с короткими ножками и длинным тёмным париком на голове. Ярко-жёлтый сюртук и зелёные жилет и бриджи делали похожим его на огромный лимон.
Маленькие глазки шустро шарят по палубе, подмечая малейшие детали. Не так прост этот смешной дон Смит, как кажется на первый взгляд. С ним нужно быть максимально осторожной.
Самое запоминающееся во всём его облике, это нижняя губа привлекает к себе внимание и на ум приходит только одно сравнение с Юрием Богатырёвым в роли короля Карлоса II из кинофильма «Дон Сезар де Базан».
Судя по напыщенному виду, дон Смит считает себя важной персоной.
— Я вижу, что удар головой всё-таки сказался на вас дона Коста-э-Сильва, — едко говорит Смит. — Вы стали слишком вызывающе себя вести. Не подобающе женщине вашего положения.
Ух ты, какой сноб! Вот и слабое место нашего поверенного. Он даже на корабле строит иерархическое общество. Но мне действительно сложно это понять и принять.
Шестьдесят лет жизни с равными правами людей сказывается и на характере, и на менталитете. Нужно следить за своим поведением. Ещё не мешало бы узнать у Милы повадки этой самой Виктории Коста-э-Сильва, чтобы не сесть в лужу.
С другой стороны, нужно просто вспомнить правила этикета в Португалии и придерживаться их. Тогда уж точно не попадёшь впросак.
Вот только почему он с таким пренебрежением обращается со мной. Ох, что-то недоговорила мне Мила. Видимо, что-то не совсем гладко с моим замужеством.
— Соглашусь с вами, дон Смит, такие травмы без последствий не проходят, — притворно вздыхаю я. — Я была бы вам благодарна, если бы составили мне компанию на прогулке и рассказали о Бразилии.
И о моём муже добавила я про себя. Но на разговор о муже я так его выведу, не зря же тридцать пять лет проработала преподавателем и не таких студентов выводила на нужные ответы. Тут важно правильно задавать наводящие вопросы.
Дон Смит подозрительно на меня смотрит, видимо, ждёт какого-то подвоха. Не знаю, какие у него сложились отношения с прошлой обладательницей моего роскошного тела, но он мне нужен.
— Дон Смит расскажите, где мне предстоит жить? — Очаровательно улыбаясь прошу я. — Отец ничего мне не сказал, кроме того, что это Бразилия, где в лесах много-много диких обезьян.
Он самодовольно ухмыляется. Да, я сама тебе расскажу о Бразилии столько, чего ты даже не знаешь. А спеси-то, спеси. Так и тянет плюнуть ему под ноги и уйти. Но мне нужны сведения о муже.
— Донна Коста-э-Сильва…
— Называйте меня просто донна Виктория, а то я чувствую себя на приёме у короля, — скромно потупясь произношу я.
Смиту должна понравиться такая реакция, как мне показалось, он ни во что не ставит женщин.
— А вы там были? — заинтересованно спрашивает дон Смит, вцеплясь в меня взглядом, словно коршун.
Вот попала. Откуда я знаю, где была эта донна Коста-э-Сильва, где не была. Может, она и встречалась с королём, вот только мне весточки об этом не оставила. А главное, зачем скромному поверенному с простой фамилией Смит мои связи.
Короля я видела только на картинах, а они очень отличаются от оригинала. Надо как-то вывернуться без потери своей репутации в глазах поверенного моего мужа, но, и чтобы у него не сложилось впечатления, что меня можно как-то использовать в своих целях.
— Была, но в детстве, — говорю я и вижу, как интерес в глазах Смита угасает.
Пусть лучше так, а то ещё придумает какую-нибудь ловушку, куда я вломлюсь с грацией носорога.
— Донна Виктория, Бразилия — огромная страна и там нет таких лесов, как в Европе. Там леса называют джунглями.
— А где мне предстоит жить? В столице? — стою из себя наивную дурочку.
— Нет, ваш муж сейчас живёт не в Сан-Сальвадор-де-Байя, — рассказывает мне Смит, — он живёт на своей сахарной плантации в капитанстве Перпамбуку.
Я отмечаю знакомые названия. Перпамбуку крупнейший штат по производству сахара. Сахар нанёс природе Бразилии непоправимый вред, но не многие со мной согласятся. Особенно в этом времени, в которое я попала.
Сахар, как потом и кофе уничтожили плодородные земли Бразилии. Белые плантаторы не производили ничего кроме сахара, даже продукты питания ввозились из Европы. Вот где простор для самореализации. Эх, знала бы я, куда попаду, захватила бы с собой семена культурных растений, которых ещё нет в Латинской Америке.
