Атомный проект — одна из наиболее важных тем новейшей отечественной истории. Советский Союз, завоевавший во Второй мировой войне статус сверхдержавы, сумел первым в Европе разгадать секреты новейшего атомного оружия, гарантировавшего уничтожение любого потенциального противника. Исследование ядерной энергии стало национальной программой, для выполнения которой были мобилизованы колоссальные материальные и людские ресурсы. По мнению некоторых историков, на атомную отрасль работало до 20 млн. человек; только в закрытых городах Министерства среднего машиностроения СССР (МСМ СССР) проживало 700 тыс. человек. Это было государство в государстве, «белый архипелаг»[1].
До последнего времени исследователи этой тематики уделяли основное внимание техническим вопросам создания ядерного щита, а также социально-экономическим проблемам функционирования закрытых городов. «Технократизм» и пренебрежение к судьбам отдельных людей стали отличительной чертой отраслевой историографии.
Между тем к работам в атомной отрасли были привлечены сотни талантливых ученых и высококвалифицированных инженеров, обладавших, кроме глубоких знаний, способностями к критическому анализу своей деятельности. По прошествии лет и в результате рассекречивания этой тематики они решились рассказать о своей работе, научной карьере, друзьях и оппонентах. Так появились мемуары научных руководителей ядерно-оружейного комплекса — уникальный источник информации. Ценность его не столько в конкретно-исторической информации, сколько в отражении межличностных отношений, складывавшихся в специализированных научных центрах.
Советский союз — единственная атомная держава, создавшая для нужд атомной отрасли параллельную научную систему, тесно связанную с общей академической наукой, но изолированную от нее режимными ограничениями. В результате «белый архипелаг» Минсредмаша формировал собственную научную элиту, обладающую своеобразными ценностными установками, сочетавшими в себе элементы ментальности советских академических ученых и специфического ведомственного мировоззрения. Анализ этого феномена на основе собственных воспоминаний и мемуаров ученых представляется актуальным. Он позволяет абстрагироваться от политизированных и исчерпанных проблем безопасности и гуманности ядерных боеприпасов и энергетики и осознать действительную, хотя и неявную логику советской ядерно-оружейной науки.
Конец 1930-х гг. ознаменовался рядом неожиданных открытий, сделанных великими европейскими физиками и заложивших основу всей мировой ядерной физики. Тогда же советские ядерщики Ленинградского физико-технического института — «птенцы папы Иоффе» — включились в новую интересную работу. Уже первые их эксперименты и расчеты продемонстрировали не только новые горизонты в науке, но блестящую подготовку ученых. Однако перед началом Второй мировой войны энергия атома мало кого заинтересовала[2]. Но уже в октябре 1942 г. сообщения советской разведки свидетельствуют о необходимости скорейшего разворачивания исследований свойств урана и цепной реакции[3]. Из действующей армии, из эвакуации прибывают в Москву те, кого «корифеи» науки А. Ф. Иоффе и П. Л. Капица еще в 1940 г. назвали способными к выполнению этого ответственного государственного поручения. Первыми прозвучали фамилии И. В. Курчатова, Я. Б. Зельдовича и Ю. Б. Харитона[4]. До 1945 г. они вели теоретическую работу и небольшие эксперименты. Взрывы над Хиросимой и Нагасаки убедили Сталина в необходимости дать ученым все необходимое для скорейшего овладения атомным секретом.
Для «молодых гениев» это был шанс разом взлететь на те научные высоты, на которые их великие учителя взбирались десятилетиями. Только этот, единственный в жизни секретный проект давал возможность его участникам полностью раскрыть свой научный потенциал. К примеру, Я. Б. Зельдович, ушедший из отрасли по своей воле из научных соображений и ставший астрофизиком, в разговоре с Л. Феоктистовым как-то заметил: «Вы знаете, а всё же самое яркое время было там, на „объекте“. У меня осталась мечта написать ещё одну книгу по детонации…»[5]
Осознавали ученые и важность для измученной войной Родины скорейшего овладения ядерными секретами[6]. Назначение их на руководящие должности в аппарате было для них второстепенно, как и работа в системе НКВД-МВД под началом Л. П. Берии. Всесильный нарком был частью государственной машины и в этом качестве — участником того «самого важного» дела, которым они занимались[7]. Создание закрытых институтов было естественно и логично, учитывая степень важности проводимых работ. Научные руководители проекта сами породили его систему, сами предлагали штаты, поэтому в их воспоминаниях нет и намека на неудобства, связанные с режимом секретности и ограничениями[8].
Что касается разрушительной силы ядерного оружия, то она единодушно воспринималась в тот момент как щит, позволяющий нашей стране успешно развиваться и осуществлять независимую внутреннюю и внешнюю политику. Кроме того, ядерная энергетика, атомные ледоколы и мирные ядерные взрывы, разработанные после проекта, сыграли важную роль в развитии народного хозяйства[9].
Для большинства молодых физиков «первого поколения», сделавших карьеру во многом благодаря атомному проекту (А. Сахаров, Л. Феоктистов), ядерная физика представлялась «раем исследователя», хотя первоначально они пытались увернуться от работы в таинственном Первом главном управлении при Совете Министров СССР в пользу своей научной деятельности. Все эти люди целенаправленно шли в науку, были аспирантами в крупных научно-исследовательских институтах. Вдруг за несколько дней до защиты диссертации им настойчиво предлагают все бросить и заняться совершенно новым делом, о характере которого, кроме его секретности, им не сообщают: «Отправляйтесь, голубчик, на объект. Не пожалеете»[10].
