Байола, 1778
28 ноября
Над улицами метался свет фонарей, отражался в мокрых, блестящих камнях оград, стен и мостовой, трепетал, как флаги, под порывами сырого ветра. Потоки людей текли из квартала в квартал, наполняя ночь гомоном, криками, топотом тысяч ног. Горожане собирались в толпы на площадях, и там свет сливался в огненные озера. Кто-то выкрикивал какие-то призывы, откуда-то доносились обрывки речей, слышался цокот копыт и стук колес. Но набат и церковные колокола молчали, дома знати, богачей и церковников были погружены во тьму.
Ги де Солерн тоже не зажигал света. Он стоял у окна, пил остывающий шоколад и следил, как толпы запруживают улицы, площади и переулки, слушал топот и крики — звуки, которыми сопровождается всякое народное волнение. Словно все горожане, забыв о сне и покое, ринулись на улицы… чтобы что?
"Как будто что-то изменится… разве что они возьмут дворец штурмом".
В доме было темно. Сегодня все не любили слуг короны еще сильней, чем обычно, и Солерн не хотел провоцировать толпу. Он не стал возвращаться домой — соседи знали, кто он, и вполне могли перейти к решительным действиям, забыв о страхе. Да и на улицах было небезопасно еще со вчерашнего дня.
"Интересно, рискнут ли они вломиться сюда?" — подумал Солерн и хмыкнул. Если толпа достаточно разогреется, то почему бы и нет? Устроить славный маленький погром в логове упырей, кровососов, врагов народа, слуг богатеющих паразитов, угнетателей и как там еще?
Ги взял сложенную листовку, которую использовал вместо подставки под кружку, и развернул. Дешевая краска уже поплыла от тепла, но он разобрал нечто рифмованное и оскорбительное про псов, жрущих дерьмо господ. Памфлеты распространялись в Байоле тоннами и уже вполне могли заменить национальную валюту.
Старший королевский дознаватель присел на подоконник. К его краю была прислонена длинная тяжелая шпага, которой мог успешно орудовать только такой длинноногий и длиннорукий человек, как Солерн. Шпагу он в свое время конфисковал у племянника, который волочил ее за собой, как каторжник — гирю, уверенный, что выглядит грозно и мужественно. Рядом лежали два пистолета и патронташ. За голенище каждого сапога Ги спрятал по ножу, еще один — "змеиный язычок" — пристегнул к левой руке.
В дверь дважды коротко стукнули. Солерн поставил кружку на памфлет, опоясался шпагой, пристегнул набедренные кобуры и под конец, поколебавшись, повесил на ремень несколько ведьминых игрушек. Себя бы не подорвать в пылу драки — а драка будет, куда ж без нее… От воплей и топота ног уже звенели стекла.
Не то, что бы Солерн был против. В конце концов, люди имеют право на скромные развлечения, особенно когда хлеб дорожает, соль может позволить себе не каждый, а мясо стало предметом роскоши. Но все же Ги не хотелось опять брести домой, спотыкаясь о трупы, и раздумывать, кого из соседей он недосчитается сегодня.
— Мастер здесь, — басом шепнул ему Жерар Греналь. И он, и сам Солерн, и дюжина агентов были закутаны в длинные непромокаемые плащи с капюшонами. Не отличить от лодочников Сен-Сезар, если бы не кончики шпаг, приподнимающие полы плащей.
