(Бес-)Конечная
роман без начала
Действие происходит во время пандемии
Глоссарик в конце главы
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧУЖИЕ
— Че смотрите?.. Не впечатляю?..
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Коробка Пандоры или Arm, aber sexy
— Че смотрите?
Другого начала не было.
Была только «Плюшка», эта странная кольцевая неподалеку от Ку‘Дамма.
Ее достроили недавно. Город у нас здоровенный и это только так говорится, что легкий на подъем. Один из наших мэров вообще говорил про него: бедный, но сексуальный — arm, aber sexy. Так и сказал.
Но дело не в том, что стройки тут и без коронавирусов длятся бесконечно — вон, в самый разгар пандемии открыли кольцевую, а все даже не поверили. И не в том, что моя проектная контора не выиграла того тендера — что странная она — это я не из зависти так говорю. Нет, не в этом дело.
Дело в том, что у кольцевой этой форма восьмерки. Глянь сверху — увидишь красивую, непривычную в градостроительном дизайне Бесконечность. Я называю ее «Плюшкой» или Plunder — смотря, с кем разговариваю. А то Бесконечность, то есть, Unendlichkeit — это ж долго слишком. А местное берлинское наречие любит поприкалываться c легкостью, оставаясь при этом серьезным. И на все находит простое, но хлесткое название.
«Плюшка» совсем близко от работы, там рядом моя станция.
Бесконечность. Мне скоро выходить — сейчас опять ее увижу.
— …Че смотрите?..
Да нет, сейчас я мало что вижу. Не потому, что теперь самый центр и мы под землей — просто глазам не хочется смотреть, и я их то и дело закрываю. Недосыпы-переработки, питание однообразное, все больше разжиженным кофеином. Есть такая стадия усталости — беспомощность. По-моему, у меня сейчас так.
Еще, по-моему, только что сотка потренькивала, а я не взяла опять. Устала бесконечно. Плюшечно. Пасую перед банальными вещами. Не потому, что надоело — нет сил нажать на кнопочку наушника. Не вру.
Смотрю на сотку — молчит, зараза.
— Че смотрите?
Мужской голос говорит по-русски, а я до того устала, что теперь только услышала.
— Я на вас не смотрела, — отвечаю также по-русски.
— Мгм. Эт правильно.
Если «эт правильно», тогда я просто обязана взглянуть, хотя бы ему назло.
Взглянула.
Видимо, лицо надо было сделать попроще.
— Не впечатляю? Блять, ну телка кинула. Че, по мне видно, да?
Решаю, что благоразумнее не отвечать.
— Киданула, сука. Все бабы — суки.
Его глаза яростно жгут меня — волком смотрит. Серым волчищем. Глаза, что ли, серые?
Присматриваюсь: нет. Это я придумала, что серые, потому что они… серые. Но с янтарным блеском. Да, волк. Чертовщина какая-то.
От него несет куревом, сам какой-то взъерошенный. Помят, щетина, едва уловимый перегар — и все-таки не бомж вроде. Молодых русских бомжей я здесь не видела.
Я не морщусь, не пересаживаюсь — и не боюсь ни капельки. Наоборот, нахожу его забавным. Он угрюм, обижен, вот и покусывается. Как будто жалуется, что обидели его. Ну как его, такого, бояться?
— Все суки, — не унимается он. — Думаете, не так? «Так-мне-и-на-а-адо?» По вам видно — думаете.
— Ничего я не думаю, — произношу, откидывая назад голову. — Устала думать. А насчет сук — так это вам видней.
Он вдруг резко всхохатывает, и огонь в его глазах уже больше не яростный — он веселый такой:
— Браво, детка. Страйк.
— Чего это вы со мной фамильярничаете… и тыкаете мне… — даже не спрашиваю его — устало-оглушенно констатирую факт.
— Тыкаю? А это мысль… Чего?
Последний вопрос, заданный с недовольством, что прервали его, направлен не ко мне, а к полной, сильно накрашенной девушке-контролеру прежде, чем та успевает сказать ему:
— Наденьте маску, пожалуйста.
— Нету, — пожимает он плечами. — Забыл.
— Тогда вам придется выйти.
— Три-гэ зато есть. Три-гэ хотите посмотреть? — предлагает он вызывающе, показным жестом тянет руку куда-то в сторону ширинки.
— Нет. Выходите.
«Три-гэ» его она не проверяет.
Сейчас он пошлет ее, к ней подвалит подкрепление — два дюжих мужика, тусующихся тут же, на подхвате. Начнется перепалка, проверка билетов-документов, если они у него, конечно, есть.
С тоской понимаю, что, каков бы ни был исход сих назревающих разборок, мне не удастся покемарить до моей станции. Однако заранее жалко мне становится не себя, а его. Прикрываю глаза до «щелочек» и, пошарив в кармане плаща, молча протягиваю ему запасную маску.
Он спокойно, будто так и надо, напяливает ее, натягивает на свой прямой профиль, сопровождает это действие легким кивком в мою сторону и даже бормочет: «Мерси».
Контролер ошеломлена, и, не вспомнив про 3G, идет своей дорогой.
После ее ухода он укоризненно, но уже совсем не грубо спрашивает меня:
— Че сразу не напомнила про маску?
Я удивляюсь не запанибратскости вопроса и не этому мерзкому тыканью опять, а тому, что и сама не заметила, что он без маски. В ответ только пожимаю плечами.
— Испугалась?
— Да ну. Не стали ж вы б потом в меня шмалять, как тот выродок — в кассира на заправке.
— Кто ж меня знает.
Его глаза теперь сверкают странно и… весело. В глуховатом голосе, не высоком и не низком, есть хрипотца, но совсем больше нет никаких ноток наезда. А мне, пожалуй, хватит.
— Ох, ну ладно, — поднимаюсь с места, потому что мне, вроде как, выходить.
На самом деле мне ехать еще три станции, но что-то больно уж события быстро развиваются. Не всегда это хорошо, когда ты с кем-то на одной волне. Слово за слово… Глядишь, подхватит тебя эта волна и понесет — а тебе надо?..
И вообще, ситуация начинает напоминать мне школьные годы, когда группа парней докапывалась до меня в автобусе. Тогда я их не боялась, потому что мне было выходить раньше них. Они приставали от нечего делать и вместе бы со мной не вышли — мы тогда жили в Аренсфельде, автобус ходил раз в сто лет. Но телефон вымогали до упора. Номер телефона.
А теперь я даже не знаю, на что это похоже. Знаю, что всю эту неделю работала, как заведенная, недосыпала и теперь нахожусь под неким нездоровым кайфом. Вернее, меня пошатывает от слабости и вышеупомянутого злоупотребления кофеином. Поэтому, наверно, реагирую так на этого… взъерошенного.
Реагирую? Да. Я отвела глаза от его глаз, пытаюсь устремиться к каким-нибудь другим мыслям, только бы его взгляды — тот, волчий, и тот, свежий, веселый, дерзкий… красивый — говорю себе внезапно — не горели так больше, не жгли.
Он срывается с места, идет за мной:
— Ладно, так и быть.
А меня сшибает с ног то, что он тоже встал, увязался за мной. Потому что не бомж, не маньяк, не отморозок — я же вижу. Просто очень сильно достали его, вот и он решил подоставать меня.
— Что — так и быть? — спрашиваю резко, глядя на него в упор, отбросив спокойную, стабильную индифферентность.
— Я согласен. Пошли.
У него в глазах не осталось и тени иронии.
Так, кажется, это взгляд номер три. Такого я у него еще не видела. Кажется, обычно под таким взглядом — красноречивым, настойчивым, будоражащим, «уламываются» все те, кого он только что наградил столь собирательным эпитетом. И я даже не пытаюсь разобраться в том, на что конкретно он сейчас согласен.
Просто волна, паразитка, неожиданно оказалась цунами. А как реагировать на цунами? Правильно — ругаться, молиться, пытаться драпать — кому что ближе. Или не делать ничего.
Поэтому я даже не отвечаю — любая реакция на его поползновения смешна. Стою, смотрю в открывшиеся двери, в которые он порывается выйти. В которые не собираюсь выходить сама.
Он останавливается в коротком замешательстве, бросает мне взгляд, потом еле заметно кивает, мол, все понятно. И устраивается напротив — сканировать меня. Ждать.
Мы стоим наискосы друг от друга, я не смотрю на него. Смотрю в сотку. Полагаю, в этот момент он, не стесняясь, раздевает меня глазами. Какие-то внутренние голоса — воспитания, приличия, благоразумия, наконец, что-то спокойно мне говорят. Чтобы задобрить их, я смотрю в сторону, чувствуя на себе его взгляд. Мне не хочется ничего ему говорить, потому что болтовня «на одной волне» после двух-трех фраз перешла в это.
«Я просто выйду, где мне надо, и черта с два он мне что-либо предъявит. Просто пойду на работу, а он пусть ждет следующего поезда» — эти мысли кружатся в голове, как если бы я думала о знакомом человеке, с которым меня что-то связывает.
