Автор среди нас. Памяти Льва Рубинштейна
Поэт, писатель и эссеист скончался 14 января 2024 года на 77-м году жизни. Его сотрудничество с «Отделом культуры» было настоящим подарком судьбы
Лев Рубинштейн
Facebook* Льва Рубинштейна (* — принадлежит Meta, признанной экстремистской организацией и запрещённой на территории РФ)
Когда в прошлую пятницу в соцсетях начали множиться скорбные посты в жанре «на смерть поэта», мы в «Отделе культуры» стали отбирать иллюстрации для прощальной публикации. Сидели, давясь слезами, и перебирали фотографии разных лет, как складывают сумку с последней передачей в морг.
Вскоре, впрочем, выяснилось, что новость преждевременна.
Герой, он же автор, воскрес на глазах сотен друзей и тысяч читателей.
Думаю, все они, как и мы, в этот момент испытали нечто вроде катарсиса.
И тут же вспомнился дурацкий кавер на песню про сотню юных бойцов из буденовских войск, который в начале 1980-х пели под гитару на кухнях советских репатриантов-отказников. Ну, там, где лирический герой упал между ног вороного коня и закрыл свои карие очи:
«Ты, конек вороной, передай, дорогой,
Что я умер, но умер не очень».
Он бы оценил, Лев Семенович. Штука совершенно в его духе.
***
В 1991 году издательство «Союзтеатр» выпустило литературно-художественный альманах «Личное дело №» . Это была первая большая публикация, как теперь пишут, представителей советского андерграунда — от Сергея Гандлевского и Тимура Кибирова до Дмитрия Пригова и Льва Рубинштейна. Последний, кстати, и был составителем этого сборника, который украшали работы Гриши Брускина , Эрика Булатова, Виктора Пивоварова, Ильи Кабакова и других звезд неофициального искусства СССР. А сам альманах вырос из их спектакля, который так и назывался — «Альманах», он был поставлен в том же году на сцене Театральных мастерских СТД РСФР.
Обложка первого номера альманаха «Личное дело №» (1991)
В/О «Союзтеатр» / Wikipedia.org
Мне этот спектакль видеть не довелось, но «Личное дело №» я заучила чуть ли не наизусть. Это вообще была, кажется, единственная книга, с которой я уехала из родительского дома поступать в МГУ. А зимой 1992-го Рубинштейн пришел к нам на журфак читать свои карточки. Я, студентка-первокурсница, постеснялась тогда подойти к нему после перформанса и сказать, что для меня значат его тексты. «Появление героя» , например. Пошла вместо этого на следующий день по московским книжным и нашла в конце концов «Регулярное письмо», изданное на карточках — так, как было задумано автором.
В середине 70-х годов я создал свой собственный жанр — жанр картотеки, соответствовавший моим тогдашним устремлениям преодолеть инерцию и тяготение плоского листа. В еще большей мере обращение к неконвенциональному жанру диктовалось отчетливым стремлением перевести ситуацию самиздата, к тому времени отвердевшую и казавшуюся вечной, из социально-культурного измерения в чисто эстетическое. В рамках моего опыта этот жанр проявил живучесть, поразившую меня самого. Он оказался способным к саморазвитию и видоизменениям внутри самого себя.
Каждая моя вещь, определяемая мною как «текст», одновременно и «взрывает» жанровые привязки, и создает новые. Подчиняясь «памяти жанра», любой фрагмент текста или текст целиком в читательском восприятии ассоциируется с традиционными жанрами. Текст, таким образом, читается то как бытовой роман, то как драматическая пьеса, то как лирическое стихотворение и т.д., т.е. скользит по границам жанров и, как зеркальце, на короткое мгновение отражает каждый из них, ни с одним не отождествляясь. Этот жанр является, в сущности, интержанром, соединяя в себе черты поэзии, прозы, драмы, визуальных искусств и перформанса. Каждая карточка понимается мною как универсальная единица ритма, выравнивающая любой речевой жест, будь то стихотворная строка, фрагмент уличного разговора, наукообразный афоризм, сценическая ремарка, междометие или же молчание — чистая карточка. Стопка карточек может рассматриваться и как визуальный или же манипулятивный объект. Общение с этим объектом — ритмическое перелистывание, последовательное снятие слоев (наподобие археологических раскопок), буквальное продвижение в глубь текста — это предметная метафора процесса чтения как игры, зрелища и труда.
Лев Рубинштейн. От автора. «Регулярное письмо», Издательство Ивана Лимбаха, 1996.
Спустя 30 лет эти книги пришлось оставить в Москве вместе со всей домашней библиотекой. А через пару месяцев мы с Рубинштейном наконец познакомились лично. Так-то до этого раскланивались в разных местах типа «Квартиры 44» или «Зинзивера», не более того. А тут Катя Барабаш искала героев для интервью, чтобы поговорить, как теперь жить в России не согласным с войной и что теперь будет с российской культурой — и начала с Рубинштейна . Пока готовили к публикации интервью, я напросилась к нему на телефонный разговор и предложила писать для «Отдела культуры».
And I think this was a beginning of a beautiful friendship.
Он поставил одно принципиальное условие для нашего сотрудничества:
— Я пишу в своем ритме, по тем поводам, которые меня самого как-то интересуют. Не по заказу редакции. Договорились?
Договорились, конечно, но за прошедшие с того момента 20 месяцев окружающая действительность наподбрасывала столько поводов, что при всем желании одному человеку не уследить. Так что иногда редактору приходилось, по выражению Льва Семеновича, «инспирировать» автора. К общему, впрочем, удовольствию. Мы как-то удивительно совпали в мировосприятии.
Разве что мемуар про его любимого друга Пригова для Republic проинспирировать не удалось. Занят был, да и много всего разного уже написал за годы после приговского ухода.
Дмитрий Пригов и Лев Рубинштейн
Facebook* Льва Рубинштейна (* — принадлежит Meta, признанной экстремистской организацией и запрещённой на территории РФ)
Без малого 120 текстов Рубинштейна вышли с мая 2022 года в «Отделе культуры». Целая книга . Какой-то просто подарок судьбы.