Нашим родителям и моим сверстникам, принявшим Христа, посвящается…
«И делом правды будет мир, и плодом правосудия — спокойствие…»
Я жил среди людей и оставался одиноким,
И не всегда по собственной вине,
Но ещё мальчонкой, рахитом кривоногим,
Со всеми не хотел быть наравне.
Дикая малина, как девка крепостная,
Краснея, выпускает терновые шипы.
Она себя блюдёт, колючая и злая,
И ты её такую пробуй, полюби.
А я сплету венок из её ветвей,
И, конечно, он не будет триумфальный,
Ведь я совсем не голубых кровей,
А всего лишь житель коммунальный.
И в этом моя воля, и в этом моя сила,
Там мои разлады и там мои согласия.
Жизнь барачная каждый день учила,
Что такое честь, а что есть безобразия.
Венок не будет красоваться под тризну на могиле,
Наряжённый в ленты поминальные.
Его не будет там, где ели и где пили,
И даже там, где торжества пасхальные.
За поиски любви и постоянства,
За то, что не боялся ни стужи, ни огня,
За одиночество и приступы упрямства
Пускай венок наденут на меня.
По траве зелёной гуляет коса
И луговые соцветия срезает,
А берег речной целует волна
И лодку пустую качает.
Из травы подсохшей постель себе смастрячу
И буду в небо ночное подглядывать.
Там стану для себя искать удачу
И тайные желания загадывать.
Перестала лодка с берегом шептаться,
Закатились в воду облака.
Я не буду с тобой прощаться:
Мы в жизни мерцаем, как два светлячка.
Трава в июле пахнет земляникой,
И я целую тебя, не спрося,
И сплю под Луной светлоликой,
И вижу твои синие глаза.
Они — как луговые васильки,
И как в горной руде бирюза,
И мы бежим с тобою напрямки,
И под ногами ночная роса.
Утром меня цапля разбудила,
Прохлопотав крылами прямо у лица.
Солнышко слегка мир позолотило,
Просыпалась Родина моя.
Надо, чтобы дни цвели, как акварели,
В самых ярких и сочных тонах,
Чтоб там радуга цвела, и свирели пели,
И золотом кресты горели на церквах.
Пусть будет чистое небо вокруг,
Как отражение в голубых глазах,
И нежная душа, и солнечный круг,
И восторженная музыка в сердцах.
У нас никогда не будет помех,
И мы свои вёсны любовью продлим.
И пусть время одинаково для всех,
Но уже не будет больше долгих зим.
Пусть упрёком будет только поцелуй,
Не прерывайте песни шансонетки.
И только к самому себе ревнуй,
А птицу счастья выпусти из клетки.
Снова оттепель приходит в города,
И забубнили первые капели.
Птица счастья не осталась без гнезда,
И мы, хоть на чуток, но постарели.
Не стоит ни о чём страдать или жалеть,
Но только помни наяву или во сне,
Что надо малое дитя собой согреть
И увидеть девочку в стареющей жене.
Мы не видим ни порядка и ни связей,
Даже в том, что рядом каждый день,
Все далекие от сказок и фантазий
И наводят тени на плетень.
В гнёздышке синички — яичко к яичку,
А рядом у травинки выросла травинка,
Камышинки сами заплелись в косичку,
И тихо подгребает утка-мандаринка.
Скользит на длинных лапках водомерка,
А лягушка с восхищеньем смотрит на неё.
У каждого с утра своя примерка,
И у каждого на всё своё чутьё.
Бабочка расправила крылья расписные,
Сегодня на поляне земляничной
Она исполнит танцы показные,
И кузнечик подыграет на струне скрипичной.
Под берёзкой выросли лисички,
А в тёплых листьях прячутся ежата.
И не нужны ни точки, ни кавычки —
Здесь на каждой страничке цитата.
Всё это и есть великая наука,
Ту, что величают тайной сотворять,
А остальное всё — бессмыслица и скука,
Потому что не умеет восхищать.
Стоят осинки у дороги,
У них листики — как мелкие монетки.
Какие радости, такие и тревоги,
А мальчишки с нашей улицы бежали с «малолетки».
Где-то хитростью, а где-то мордобоями,
Прекрасно понимая, что пауз не бывает,
Нас дяденьки и тётеньки делали изгоями,
Просчитав, что птенчик не летает.
Поседели волосы у старого товарища,
Дряхлеет, прогибаясь, отчий дом.
Здесь от радужных надежд остывшие пожарища,
А время становилось глухонемым врагом.
Оно не ведало ни пауз, ни отсрочек,
Ни разу не поверив и не проиграв.
Он превратился в ленту из тире и точек,
Это нашей скорбной жизни телеграф.
Время не играет в догонялки,
Там одни и те же правила игры:
Мы пытались выжить по шпаргалке,
Но не получилось спрятаться в тени.
Не придётся ждать и выбирать,
Когда в одной посуде покой и круговерть.
Если есть за что, смейся и страдай,
Но жизнь без пульса времени превратится в смерть.
Серёжки на ольховнике ветерок качает,
Бабочка-капустница по траве порхает,
На проводах чирикают городские птицы,
Всегда у лета длинные ресницы.
Они в зените солнце помогут задержать,
А там умеют лучше друг друга понимать,
Где больше света и тепла
И даже узенькая тень не пролегла.
На красную клубнику слетаются сороки,
Наверно и у лета бывают свои сроки,
Но совсем не надо грустить или сердиться,
Если лето в осень накренится.
Осень отцветёт багровыми цветами,
Отплачется холодными дождями,
Зароются поглубже семена,
И обида будет прощена.
Посыплет белый снег,
Наступят холода,
Но нам тепло холодным январём
И только потому, что мы вдвоём.
Теперь её рука в моей руке,
А её голова — в моей голове;
Она — как колдунья, а я — как безбожник,
И нам обоим снится лето и пыльный подорожник.
Всем надо оттолкнуться и надо разбежаться,
И здесь у красоты большие шансы.
Считалось, что она не может ошибаться,
И для неё всегда готовы реверансы.
А тот лицом совсем невзрачный,
И весь какой-то некомфортный.
Был у него разбег неудачный
И, конечно, прыжок не рекордный.
Но у красивых тоже запала не хватило,
И этих, и тех обыграла судьба:
Она им больше ничего не предложила
И второго шанса не дала.
В жизни мало показать себя красиво,
Нужно что-то кроме этого уметь.
А те, кто тянет за собой лукаво и игриво,
Судьбой приговорены поглупеть.
Себя уже не надо любить или стесняться,
Теперь всё это не продать и не купить:
Все достоинства умом будут исчисляться,
И справедливо, что с лица воды не пить.
Красота — не ремесло и не профессия,
И она не способна спасать.
А жизнь, она совсем не фотосессия,
И правильные позы не будет выбирать.
Не рубите канаты тупым топором,
Умейте всё решить одним ударом.
А если всё получится молчком,
То это не покажется кошмаром.
Во дворе салаги чинят самокат,
На столбах расселись чёрные вороны,
Дядька на скамеечке читает самиздат,
А кто-то на верёвке сушит панталоны.
На гитаре брынькает юноша влюблённый,
Собаки у помойки ловят жирных мух,
Не старый ещё дедушка, медалью обойденный,
Письма фронтовые вспоминает вслух.
Всё это, наверно, постановочные сценки,
Так, наверно, сочиняли рапортички.
Они писались прямо на коленке,
Но в них не забывали проставлять кавычки.
В чугунной сковородке нажарили картошку,
И хорошо бы на закуску мочёный помидор.
Похоже, в прошлом веке всё было понарошку,
Для чего и расширяли общий кругозор.
Рылись на помойке две белые вороны —
Эти всегда впроголодь живут.
Им, конечно, принесут венки на похороны,
И где на радостях как надо отхлебнут.
Под одной крышей не ужиться двум поэтам,
Пусть они самых мелких дарований.
Всё их общение кончается приветом,
Уже присутствие друг друга — предмет негодования.
Каждый сам с усами Музу заманить
На шампанское и дольки мармеладные,
С ней любезно поболтать и как-нибудь склонить
На рифмы сладострастные.
А двоих она, конечно, застесняется,
Не станет пить и делать пируэты.
И вроде как в обиде распрощается,
И без вдохновения останутся поэты.
И будет брошена перчатка,
И будет вызов на дуэль,
Но случилася осечка и перезарядка,
И ничью объявит кукла Аннабель.
И родилось третейское решение:
Разъехаться по разным городам,
Чтобы у каждого осталось своё мнение,
А Муза забегала по разным адресам.
Сладкие предчувствия в капкане самомнения —
В этом состоянии не чувствуется срама.
Но Муза не пришла, пришли одни сомнения,
И скисли на диванах оба графомана.
