Топограф Иванов ушел в тайгу летом, а вернулся только к зиме. Пока он отсутствовал, в Усть-Кут понаехало много народа. Даже койки ему не нашлось. Постелили на раскладушке и двух табуретках.
Отоспавшись, Иванов помылся как следует в бане, зашил дырки на одежде и пошел в штаб строительства. Ему надо было доложить, что задание он выполнил, и еще — получить валенки.
Пришел, а в штабе — не протолкнуться. Иванов сильно отвык от людей и потому стал в сторонке, вновь к ним привыкая. Однако был он такого высокого роста, что начальник штаба сразу его заметил, растолкал народ, подошел и обнял.
— Ну, как, Саша? — спросил он, заглядывая снизу в глаза.
Голос у Иванова от вольной жизни стал гулким, и он сказал на весь штаб:
— Трассу я всю прошел… Можешь посылать десант.
И хоть было тесно, комсомольцы отступили, оставив топографа Иванова на свободном месте, чтобы лучше на него посмотреть. А посмотреть было на что: громоздкий, худой, с пиратской бородой и сумрачным взглядом Иванов выглядел диковато.
Иванов знал это и стеснялся.
— Ребята! — ликующим шепотом сказал начальник штаба. — Мы начинаем БАМ! По зарубкам Саши Иванова сквозь тайгу пойдет первый комсомольский десант.
Тут все закричали: «Ура!»
— Ну, Саша! — сказал начальник штаба. — Огромное тебе спасибо! Здорово устал?
— Ничего, терпимо, — ответил топограф, а сам подумал: «Долететь до Черного моря сил еще хватит». Он, пока шел до штаба, даже свою изодранную в тайге шапку-ушанку выбросил: на юге она ни к чему.
— Ага, ага, ага! — закивал начальник штаба и сказал со значением: — Это очень и очень хорошо!
Затем он стал говорить о дороге, которую проделает в тайге десант, а топограф Иванов стал думать об отпуске. Он стал думать о том, как получит валенки, оставит их на хранении у начальника штаба, а сам сядет в самолет и полетит на южный берег Крыма. К морю, к соленой голубой волне…
Иванов так ярко представил себе замечательную южную жизнь, что улыбнулся. С этой «отпускной» улыбкой он посмотрел на начальника штаба, а тот сказал:
— Кто же поведет первый комсомольский десант? Конечно, самый опытный, самый смелый… Такой человек у нас есть. Это — Саша Иванов.
Иванов перестал улыбаться. Плечи его вспомнили лямки рюкзака, а ноги — тайгу.
— Рад, Саша? — сияя, спросил начальник штаба.
— Еще бы! — сказал Иванов.
— Постой! — встревожился начальник штаба. — Но ведь ты, действительно, ужасно устал. Все-таки два года без отпуска…
— Когда уходит десант? — спросил Иванов.
— Завтра.
— Ясно, — сказал Иванов. — Вездеход?
— Готов!
— Люди?
— Готовы!
— Ясно, — сказал Иванов.
Начальник штаба с тревогой посмотрел на его сумрачную фигуру и улыбнулся:
— Мы все будем следить за вами. Если надо — поможем. Так что проси что хочешь.
— Мне бы валенки, — сказал Иванов.
Начальник штаба даже засмеялся.
— Для тебя — хоть вагон!
— Вагон не надо. Одну пару, сорок восьмого размера.
— Саша! — виновато сказал начальник штаба. — Не делают валенок такого большого размера.
Иванов колыхнулся и пошел к дверям.
— Все, кто в десанте, за мной! — прогудел его медленный бас.
Выйдя из штаба, Иванов облокотился на заборчик и посмотрел вниз. Внизу были крыши, крыши, крыши — до самой реки Лены. А над крышами — трубы. А над трубами — дымы, как кошачьи хвосты. Иванов потянул носом, поймал запах домашнего борща и даже зажмурился. Потом он поднял глаза, посмотрел на красные от осени горы, за которые надо вести десант, и вздохнул.
За его спиной поднялась и стихла возня. И, обернувшись, Иванов увидел, что десант выстроен.
А правофланговый — могучий юноша с румяным лицом — грянул:
— Смирно! Подобрать животы! — и посмотрел на Иванова, как будто сказал: «Да, нелегко, друг Саша, придется нам с этим народом. Ну да ничего: такие парни, как ты и я, справятся с чем угодно».
Строй подобрался. Только щуплый паренек в середине шеренги лениво сказал:
— Распустить животы! — и сдвинул на лоб старую шапку. На нем были резиновые сапоги и драный ватник. А в руках — дорогой транзисторный приемник. Там кто-то задушевно пел.
Строй развалился. А юноша-гигант лишь снисходительно улыбнулся: мол, ничего иного он и не ожидал от этого, который в ватнике. И опять со значением посмотрел топографу в глаза. Был он ростом почти с Иванова, только не такой плоский, а наоборот — обросший мускулами.
— Грузчик? — с уважением спросил Иванов.
Юноша с улыбкой развел крупные, как лопаты, ладони.
— К сожалению, нет. Я всего лишь чемпион по тяжелой атлетике среди юниоров. — Он поднял руки, словно выжимал штангу. — Игорь Любавин. Может, слышали?
— Нет, — сказал Иванов.
— Ну, а теперь… — Игорь улыбнулся. — Теперь я простой покоритель тайги. Как все мы. Как Вася! — И с добрым смешком Игорь Любавин указал на паренька в ватнике.
Скуластый Вася зло прищурился:
— Если толстый ты, как мамонт,
Значит, вкусно кормит мама.
Печальное лицо Васиного соседа — сутулого молодого человека в черном демисезонном пальто — стало еще печальнее. Он мечтал, что в десанте соберутся замечательные ребята. А теперь ему показалось, что они не очень замечательные.
— Лева, — представился он, когда к нему подошел Иванов, и вежливо склонил голову.
— Лева, — сумрачно повторил Иванов. — Что ты умеешь, Лева?
— Я историк… В смысле — студент. В смысле — бывший…
Иванов мрачно оглядел фигуру бывшего студента, похожую на вопросительный знак.
— Так чего ж тебе не сиделось дома, Лева?
Лева поправил очки и вопросительно посмотрел на командира.
— То есть как?.. Мои ровесники в тайге, а я буду отсиживаться в теплой квартире? Нет, это невозможно!
— Теплая квартира — это, конечно, неприятно, — медленно сказал Иванов.
Вася с удовольствием загоготал. Лева опустил голову.
— Ничего, ничего! — зычно сказал Иванов. — Будешь полезен. И голову выше, Лева!
Лева с благодарностью посмотрел на пиратскую бороду начальника десанта.
Ладный и молчаливый Толя Голуб понравился Иванову.
— Чем занимался в колхозе? — спросил Иванов.
— Робыл, — серьезно ответил Голуб. — Шо треба, то и робыл.
Одет был Голуб прочно, по-хозяйски: новые сапоги, крепкие штаны на вате, брезентовая куртка с капюшоном.
Иванов похмыкал от удовольствия.
— Назначаю комендантом, — сказал он. — На складе получишь продовольствие, оружие, инструмент. Понял?
— А як же? — солидно ответил Голуб. — Усе понял. Прошу помоганца.
— Какого еще помоганца?
— Помощника.
— Зачем?
— А як же! Я буду считать, а помощник будет пересчитывать. Чтобы не обманули.
У Иванова шевельнулись усы.
— Тебя обманешь!.. Ну, ладно, — сказал он. — Лева, назначаю тебя помощником коменданта… Понял?
— А як же! — от волнения по-голубовски ответил Лева.
Пятым стоял маленький и крепкий, как гриб, паренек — Коля Малина по прозвищу Дед. Дедом его прозвали потому, что он был самый молодой в десанте, и еще — за недавно появившуюся бородку.
Иванов, заложив руки в карманы куртки, задумчиво оглядел строй.
— Кому приходилось бывать в тайге? — спросил он.
Ребята переглянулись.
— Ясно! — сказал Иванов. — Кто держал в руках бензопилу «Дружба»?
Десант виновато молчал.
— Ясно! — сказал Иванов. — И ты тоже — нет? — Он внимательно посмотрел на огрубелые руки Деда.
Дед пожал плечами:
— А что я, лучше других?
Ребята стояли понурив головы. Только Игорь Любавин задумчиво смотрел на красные горы.
Весь его вид говорил о том, что бензопилы, топоры — все это пустяки, по сравнению с тем, чем владеет он, Игорь.
Топограф Иванов прошелся вдоль строя. И бодро сказал:
— Очень хорошо! Поедем в тайгу.
Погрузились еще до рассвета. Было темно, мерцали звезды. Иванов забрался в кузов вездехода и посветил фонарем. Кузов был забит ящиками, тюками, мешками, коробками. От бочек с горючим удушливо пахло бензином.
Ребята кое-как пристроились на лавках вдоль бортов.
Иванов посветил наружу. И в луче фонаря возник шофер — маленький, черноголовый Ахмет. Он только недавно демобилизовался из армии и был еще в солдатском бушлате и пилотке.
— Ну что? — спросил Иванов.
Ахмет бросил ладонь к пилотке:
— Прошу в кабину, командир! Я печку включил — Ташкент.
— Поеду в кузове, — сказал Иванов.
На ухабах тяжело шевелились ящики, что-то звякало под ногами — то ли топоры, то ли пилы. Черными пятнами мелькали спящие дома. Потом дома поредели, отбежали назад, железнодорожный переезд качнул вездеход, как лодку. Здесь рельсы железной дороги кончились, и дальше на тысячи километров, до самого Тихого океана была тайга. Сопки, хребты и тайга.
— Это даже странновато,
Едем мы всегда куда-то, —
сонно пробормотал Вася.
Они с Дедом захватили самые уютные места у кабины и, накрывшись полушубками, сладко дремали под тихие вопли транзистора.
А Лева вдруг подумал, что ведь они идут на великое дело, как раньше знаменитые первопроходцы, открыватели новых земель. Он еще на первом курсе университета решил посвятить свою жизнь изучению истории Сибири и мечтал написать об этом книгу. Он так ясно мог представить утренний туман, мрачные леса по берегам реки, как будто сам три с половиной века назад вместе с казацким десятником Васькой Бугром отправился на большой лодке — струге — искать легендарную реку Елюенэ, которую для простоты казаки называли Леной.
Мог ли думать Лева, что великая доля первопроходца выпадет и ему? Нет, об этом он не смел и мечтать. Но когда началось строительство Байкало-Амурской магистрали, он взял в университете отпуск, и вот вездеход везет его в тайгу. Чудо, о котором он и думать не смел, свершилось! Он поправил в темноте очки и озабоченно спросил Иванова, достаточно ли они взяли оружия.
— Дорогу едем делать, дорогу, — сонно пробурчал Иванов. — Зачем нам много оружия?
«Скучный у нас командир. Не понимает, какое нам выпало счастье», — подумал Лева. И вспомнил маленького старичка, с которым познакомился в Усть-Куте. Старичок был сапожником, а потом стал сторожем. А потом уж и сторожем не мог быть — такой сделался старый. Он всю жизнь собирал документы по истории Сибири. Был у него заветный сундук. Сундук был наполнен книгами, старинными рукописями и древними картами Сибири.
Старик сразу полюбил Леву, когда узнал, что тот тоже интересуется Сибирью и даже идет с десантом по тем местам, где прошли казаки Васьки Бугра. Старичок очень сокрушался, что сам не может отправиться с десантом.
«Вот старичок сразу понял, на какое великое дело мы идем», — подумал Лева и, чтобы хоть немного расшевелить Иванова, рассказал ему о старом краеведе.
Иванов пропустил мимо ушей все касающееся сундука и почему-то заинтересовался тем обстоятельством, что старик был когда-то сапожником.
— Он что, умеет шить сапоги?
— Наверное, раз сапожник, — с досадой сказал Лева.
— Стучи в кабину! — приказал Иванов.
Лева замолотил кулаком. Машина остановилась. Ахмет подбежал к заднему борту.
— Назад, в Усть-Кут! — приказал Иванов.
Пока ехали назад, над хребтом набухла лимонная полоса рассвета. Заря ударила прямо с хребта, алым костром полыхнула в стеклах домика, где жил бывший сапожник. Иванов постучал в окно.
На крыльцо вышел старик — в валенках, в накинутом на плечи длинном пальто.
— Я Иванов, — сказал Иванов. — По делу.
В глазах старичка загорелось веселье.
— И дело такой важности, что не могло потерпеть до утра? — ехидно спросил он.
— Уже утро, — сказал Иванов.
Старичок посмотрел с крыльца. Заря била ему в лицо.
— Тогда прошу. — И распахнул дверь.
В доме было тесно, сумрачно, жарко натоплено. Иванов стал посредине — головой в потолочные балки.
Багровые отблески огня, пылавшего в печке, играли на старом сундуке с горбатой тяжелой крышкой. Сундук был окован медными полосами.
— А ведь я рад, — потирая сухие руки и поглядывая на сундук, весело сказал старик. — Не спится, откровенно говоря, не спится… Жили мы тихо, и вдруг водоворот людей, ревут машины. И все мимо, мимо… Никто не заглянет, кому я нужен?! Только стекла звенят днем и ночью… Но оказалось — все-таки нужен! — воскликнул старик и, задрав голову, лукаво посмотрел в глаза Иванову. — Все-таки дождался — пришли! Вчера был уже один… Вы знаете, весьма обещающий мальчик…
