Monday, January 27th, 2014
Интеллигенция в тумане
Раков Вячеслав Михайлович
(31.10.53, Пермь), историк, культуролог, поэт. Специалист по западноевропейскому Возрождению, автор монографии "Европейское чудо" (Пермь, 1999). Доцент кафедры истории древнего мира и средних веков ПГУ, доцент Пермского отделения Высшей школы экономики. Автор поэтических публикаций в журналах "Уральская новь", "Урал", "Арион", "Провинция" (Даугавпилс), участник "Антологии современной уральской поэзии" (Челябинск, 1996, 2003).
Инф.: "Маргиналы". - Челябинск: Фонд Галерея, 2004.
Автобиография
Родился в 1953-м в Перми. Живу здесь все время, исключая три года московской учебы. Детство было удачным, жаль только одного: не было хорошей библиотеки и все то время я побирался по скудным публичным читальням. До сих пор в ноздрях стоит запах, исходивший от книжных полок Пушкинки.
Нормальная студенческая юность. Исторический факультет университета. Глухая осень советского-юрского-пермского периода. Комсомольские собрания. Все путем. Пять лет школы без права переписки. В Горьковке мне нехотя выдали дооктябрьское собрание сочинений Ницше. Через бабушку у набожных старушек я достал Библию на церковнославянском. Внешняя биография отсутствует.
Работа в университете. Начало внутренней биографии. Встречи с людьми, которые были добры ко мне. Спасибо.
Декабрь 2004 г.
Основные литературные издания:
Золотая игра: Стихотворения. - Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1996. 56 с. (Серия "Сигнальный экземпляр фонда "Юрятин").
Оформление А. Амирханова.
Число π: книга стихов. Послесловие автора. - Пермь, 2006. - 88 с.
Оформление Ю.Чернышова
http://liter.perm.ru/reg_rak.htm
Интеллигенция в тумане | СОЛЬ
Вячеслав Раков /14 июля 2010
Недавно в «Новой газете» появилась статья ректора Щепкинского театрального училища Бориса Любимова «О месте и роли интеллигенции в современной России» — статья, пронизанная чувством резиньяции и сожаления об уходящей с подмостков истории и культуры российской интеллигенции. Разумеется, это не первое выступление такого рода. Публикаций наберется на диссертацию. Тема конца интеллигенции возникает еще в первой половине 1990-х, когда интеллигенция тихо уходит из общественно-политической жизни страны. Россия быстро меняет героев: вместо властителей умов, собиравших в советское время полные залы в «Останкино», приходят властители чувств — попсовая тусовка и политики разных мастей и уровней, плавно переходящие в бандитов. Подавляющему большинству, то есть Нам, они оказываются родней и ближе (это без всякой иронии): они деятельны, просты в общении, а главное, их поведение отвечает сценическим требованиям. В 1990-е Россия стала «обществом спектакля» — вслед за западным миром, вступившим в игровую стихию на десятилетие раньше. 1990-е я вспоминаю как волнующее зрелище, во многом заслонившее от меня собственную нищету. Хотя был еще пьянящий, озоновый запах свободы. Потом он выветрился.
Интеллигенция в это время становится очевидным анахронизмом. Сравним, например, Попова и Лужкова. Гавриил Попов, если кто еще помнит, в 1991–
1992 годы был первым мэром Москвы. Его уход в июне 1992 года был предрешен: таких мэров не бывает. Вот Лужков мэр. Его кепка сразу же накрыла всю Москву и значительную часть России. Ситуации не изменило даже возвращение Солженицына в 1994-м, как и его отказ от ордена Андрея Первозванного в 1998-м. Его попытки выйти к широкой аудитории закономерно закончились ничем. Вернувшись на Родину, он прожил оставшуюся жизнь как затворник. То же можно сказать о Д. С. Лихачеве: уважаемый и отдаленный. Время интеллигенции прошло. Даю слово Любимову: «В 1960–1980-х представление об интеллигенции было высокое, даже слишком высокое у нее самой. Сейчас у меня ощущение, что наш брат интеллигент за бортом общественного процесса».
Почему так вышло? Потому что всему свое время. В 1960–80-х в закрытом и казенном СССР единственной отдушиной стала внутренняя жизнь, контролировать которую несравненно сложнее, чем жизнь внешнюю, социальную. А поскольку та была схвачена, перекрыта и закатана под административный асфальт, оставалась только жизнь души, отраженная в книгах, музыке, живописи и театре. Почему СССР был «самой читающей страной»? Потому что только книги давали нам чувство полноты жизни. Они выполняли компенсаторную функцию. И лучшая часть страны Советов ушла на их страницы. Остальные, не знавшие книжного (душевного) опыта, перебивались радостями и горестями быта, неспособными заменить настоящей жизни. Оттого и пили.
В этом ограничении людей жизнью души была своя прелесть и свое преимущество — преимущество культурной аскезы. В эти три десятилетия мы были интересным, библиотечным, «внутренним» народом, нуждавшимся в общении с себе подобными, особенно с теми, кто, как нам казалось, стоял выше нас в иерархии культуры: писателями, поэтами, людьми театра и художниками. Их воспринимали как учителей жизни. Общение с ними транслируется на всю страну и становится событием. И душа с душою говорит. Интеллигенция была реально востребована. Ее неофициальный статус был выше, чем официальный статус советской интеллигенции 1930–50-х, всецело преданной государству и лизавшей ему все места. Интеллигенты 1960–80-х находились в латентной оппозиции к этому самому холодному из чудовищ, а иные уже диссидентствовали. Скорее неосознанно, чем сознательно, интеллигенция возвращалась к протестному мышлению и поведению, свойственному ее дореволюционным предшественникам. В эти десятилетия она дает нам новых героев.
Во второй половине 1980-х и в начале 1990-х интеллигенция на краткое время стала естественным лидером нации. Но затем перед нами распахнулся тот внешний и, если угодно, настоящий мир, которого мы были лишены прежде. Мир, далеко не похожий на книжный — более простой и более сложный. Это кардинально изменило ситуацию. Большинство из нас возвращается из книжной эмиграции в волнующую реальность. Жизнь становится важнее книг. Спрос на интеллигенцию тут же упал и больше не поднимался.
Да и сама интеллигенция не смогла ответить на вызовы нового мира. К современному хаосмосу она оказалась не приспособленной. В 1990-х интеллигенция стремительно теряет свой кодекс чести и, по сути, перестает существовать как социальное и моральное образование. Заметная ее часть признает новый порядок вещей (и людей) и становится беспозвоночной: наживает миллионы, если может, а если нет — прислуживает, торгует собой и все такое. «Когда к тебе не пристают с паяльной лампой, чего ты сам лезешь угодить?» — спрашивает таких Борис Любимов. Напрасно спрашивает, они не ответят.
