Пустая комната давила на меня своей пустотой.
Даже темная безлунная ночь не пугала так сильно, как эта душераздирающая пустота. Она рвала меня в клочья, выпивая до дна всю меня, уничтожая и раздавливая.
Больно. Как же больно!!!
Больно сердцу. Оно никак не может успокоиться и перестать болеть. Оно, кажется, даже биться стало медленнее.
Мне было больно дышать. Больно плакать. Больно жить. И пустота давила на меня.
Пустая комната.
Пустая квартира.
Пустая теперь моя жизнь.
Не выбежит из комнаты Алька, встречая меня с работы. Не обнимет за плечи, забирая пакеты с продуктами. Не отругает за вновь забытый дома зонт. А ведь на улице уже целую неделю идет проливной дождь! Он словно плачет вместе со мной.
Как же я без тебя?!! Как?!!
Я обхватила себя руками. Стало холодно, озноб прошелся по телу, дрожью отдаваясь где-то в самой сердцевине моего существа, словно щупальцами захватывая меня в плен. Отопление включили несколько дней назад, но мне все равно было холодно. Холодно… Холодно… Теперь мне всегда будет холодно.
Почему так темно?..
Ах, да… На улице же ночь. Темная, безлунная. И фонарь как всегда не горит.
А сколько же времени?..
Я уже потеряла ему счет. Все дни, часы, минуты слились в одно единое мгновение. Когда я ее потеряла.
Я закрыла глаза, сдерживая рвущиеся слезы. Нет… Они все равно полились ручьем, постепенно превращая обычные всхлипывания в настоящее рыдание. Я просто не могла остановиться. Не могла. Я плакала и плакала. Нет, рыдала. Как вообще можно себя сдерживать?!! Как можно?!!
Как больно сдавило грудь… Даже вздохнуть тяжело. Словно огромная черепаха легла на сердце, замедляя его биение, сдавливая грудь, не позволяя вдохнуть спасительный кислород.
И хорошо… И правильно… Правильно…
Лучше не дышать вообще, чем дышать без нее. Жить без нее. Зачем?!! Ради чего?!!
Умереть. Лучше умереть…
Слезы все лились по щекам, в глазах стояла мутная пелена. Я ничего не могла разглядеть не только из-за темноты. Но ничего видеть я и не хотела.
На негнущихся ногах я подошла к окну. Слепая немая ночь посмотрела в мое лицо, обдавая своим равнодушием и безразличием. Своим смертельным холодом.
Дождь барабанил по стеклам, и водяные струйки стекали вниз, сплетаясь в разнообразные узоры.
Небо тоже плакало.
Алька…
Где ты, моя родная? Как ты? Почему же ты ушла, солнышко мое?! Зачем бросила меня?!! Одну! В этом жестоком мире, не способном на сожаление, не знавшем справедливости!!
Справедливость…
Где она была, когда вершилось беззаконие?!!
Я до боли сжала губы зубами и почувствовала, как соленая капля с примесью железа коснулась языка.
Алька…
Я развернулась и сделала нетвердый шаг вперед. Затем еще один, и еще. Я спотыкалась обо что-то, что-то задевала, больно обо что-то ударялась. Но мне было все равно. Я не чувствовала физической боли. Меня словно кислотой разъедала боль внутренняя. Казалось, даже мои органы болят и кричат о потере. Словно от меня оторвали кусочек плоти. Кусочек меня.
Алька…
Я подошла к закрытой двери комнаты и тупо смотрела на нее, не решаясь войти. Я плохо видела в темноте, но дрожащей рукой нащупала ручку и дернула ее вниз. Дверь распахнулась.
Цветочный аромат Алькиных духов наполнил мои легкие. Я почувствовала, как сердце замерло, а затем пустилось вскачь. Все быстрее и быстрее, сильно-сильно, громко-громко, отдаваясь в ушах адской болью.
Стучат часы… Дождь барабанит в окна…
Но для меня нет ничего, кроме этого бешеного стука в ушах. Он оглушает меня. Но мне все равно.
Я сделала шаг вперед… и словно оказалась в другом измерении, на запретной территории. Пространство поглотило меня, время остановилось. Бездна распахнула объятья. Я стояла на краю пропасти.
Что-то подхватило меня, закружило, завертело в сумасшедшем танце и понесло куда-то…
Я кружилась, кружилась, кружилась…
И Алька была со мной.
Она улыбалась мне широченной улыбкой. Кажется, смеялись даже веснушки у нее на щеках и курносом носике. Голубые глаза играли яркими красками. Она так заразительно хохотала…
Алька…
Она схватила меня за руки и поманила за собой. Присоединиться к ней. Вместе с ней танцевать, кружиться, летать. Падать…
Вместе… Вместе…
Рядом… Друг с другом…
Навсегда…
— Алька!!! А-алька-а!!!
Душераздирающий сумасшедший крик сорвался с моих губ, словно вырвался из самых глубин моего существа. Крик боли и отчаяния. Крик потери. Крик души.
Я так сильно кричу. Почему же никто не слышит меня?!!
Алька…
Она медленно отпускает мою руку. Нет… Нет!! Я стараюсь ухватить ее, но понимаю, что ловлю воздух. Снова и снова.
Алька…
— Не уходи… — шепчу я еле слышно. Все силы ушли на отчаянный крик — зов о помощи.
Она отходит назад, словно убегает. Ее глаза уже не улыбаются. Веснушки молчат. Губы сложились в плотную линию. Я с ужасом понимаю, что она растворяется в пустоте. Уходит в пустоту. Бросает меня…
Алька…
Последнее, что отчетливо помню, это боль. От удара о пол.
Боль сковывает тело. Пустота берет в плен. Темнота хватает меня в свои тиски и не отпускает.
И я уже не хочу противиться.
Да, возьми меня!! Я твоя!! Возьми…
Миша нашел меня на полу в Алькиной комнате уже утром.
Первое, что помню — его испуганные глаза. Он хлопает меня по щекам и что-то орет. Я морщусь от его крика, хотя почти его не слышу и не понимаю слов. А он все орет и шлепает меня по щекам.
Я отвернулась от его шлепков, приоткрывая глаза шире.
— Маркова!! Маркова, мать твою!!!
Теперь я отчетливо слышу, что говорит Миша.
— Открой глаза, черт побери!! — продолжает орать он — Немедленно!!!
И чего он орет?!!
Я повинуюсь ему и открываю глаза. Смотрю на него.
Он, кажется, остывает немного и облегченно вздыхает.
— Вот и отлично, отлично, — говорит он и приподнимает меня за спину, усаживая на полу.
Когда я приняла сидячее положение, он снова заорал.
— А теперь отвечай, чем ты себя напичкала?!!
— Ничем… — прошептала я.
Он мне не поверил, я увидела это в его глазах.
— Чего ты напилась, Маркова?!! — повторил он свой вопрос.
— Ничего, — прошептала я и схватилась руками за голову — У меня голова болит.
Миша схватил меня за плечи и прижал к себе.
— Мне вообще очень больно, Миша… Очень больно…
Я уткнулась головой ему в грудь и заплакала. А он сидел рядом со мной на полу в Алькиной комнате и укачивал меня как ребенка.
Миша отвел меня в ванную комнату и буквально приказал умыться. Я отпиралась, сказывалась на то, что устала, но он велел мне заткнуться и впихнул в ванную. Дверь приказал не запирать изнутри. Боится? Совершенно напрасно. Я не вскрою себе вены. Для этого я слишком слабая. А жаль… Как же жаль!!!
Через несколько минут я поплелась на кухню. Так, опять же, приказал сделать Миша.
Он приготовил мне манную кашу, заварил крепкий чай и приготовил бутерброды.
Я утверждала, что не хочу есть, но он настоял, и я все съела.
Он сидел за столом напротив меня и смотрел на то, как я ем. Мне было все равно сейчас, хотя раньше я бы закатила истерику. Пусть смотрит.
— Расскажешь, что случилось? — проговорил Миша, наконец, когда я допивала чай.
Как же я боялась этого вопроса!
— Ничего, — соврала я и опустила голову в кружку.
Миша посмотрел на меня в упор. Я чувствовала его взгляд.
— Ты лежала без сознания в Алькиной комнате, — сказал Миша.
— Ну и что? — я, вздрогнув, пожала плечами.
Миша промолчал, хотя я знала, что его съедают куча различных вопросов. Один из которых звучит так: а не сошла ли ты с ума, девочка?
Я встала из-за стола и понесла кружку в раковину.
Я услышала, что заработал телевизор. Миша включил. Хозяйничает, как у себя дома! Но мне было все равно.
— Надь… — услышала я его тихий голос, но никак на него не прореагировала — Надь!!
— Что?!! — воскликнула я нервно.
— Уже три месяца прошло, Надь…
— И что с того?!! — с вызовом спросила я, не поворачиваясь к нему.
— Пора все забыть…
И тут я резко обернулась к нему лицом.
— Что забыть?!! Альку?!!
— Нет!! — воскликнул Миша — Нет, конечно! — и схватился за голову, взъерошив волосы — Все это…
Я поджала губы.
— Что — это?!! — спросила я с расстановкой.
— То… что произошло… — сказал Миша с сожалением в голосе — Это тебя сломает, Надь! Уже начинает ломать!! Так нельзя жить. Нельзя, понимаешь?!!
Я покачала головой и ответила совершенно серьезно:
— Нет, не понимаю.
Он заходил по кухне туда-сюда, потом остановился и посмотрел на меня.
— Нельзя жить так, как живешь ты, Надя… — проговорил он тихо — Эти три месяца…
Я посмотрела ему в глаза.
— А я и не живу, — сказала я равнодушно — Уже три месяца как я не живу, Миш.
Он всплеснул руками.
— Но так нельзя!!! — закричал он — Нельзя, Надя!! Ты ведь живая!! Ты живешь. Нужно жить дальше!!! Без Алины! Нужно учиться жить без нее!! Нужно учиться… — словно заметив, что я его не слушаю, он замолчал и вопросительно посмотрел на меня — Надя?..
Но я на него уже не смотрела. Мой взгляд был прикован к экрану телевизора.
Миша сделал тоже самое. И тоже замер.
— Скотина!!! — закричала я — Скотина!!!
Лицо злодея. Лицо негодяя. Лицо ублюдка! Он еще смел улыбаться!! Миллионы телезрителей видят, как он улыбается, смеется в камеру, хохочет мне в лицо!!! Наглое, самоуверенное, нахальное и насмешливое лицо!!!
Я сжала руки в кулаки, не замечая, что ногти впиваются в кожу.
— Ненавижу!!! Ненавижу!!! — закричала я — Скотина!! Ублюдок!!
Я бросилась к телевизору со скоростью, которой никогда в себе не знала. Я стремилась разнести черный ящик в пух и прах, чтобы он не показывал лицо грязного животного. Лицо подонка! Лицо убийцы!!!
— Скотина!!
Миша схватил меня за руки, перекрыв путь и не пуская дальше. Я билась в истерике в его руках.
— Ублюдок!! Ублюдок!! Пусти меня!! — кричала я Мише — Пусти…
Миша сдерживал мои руки, пытался успокоить, но я продолжала вырываться и молотила его кулачками.
— Тише… Тише… Успокойся, девочка… Успокойся…
— Ненавижу… — прошептала я тихо, устав бороться, устав кричать — Ненавижу…
Истерика превратилась в громкий гортанный плач.
Я прижалась к Мише и заревела еще громче, в голос, не стесняясь. Он прижимал меня к себе и все шептал в волосы: «Тише, тише, родная… Все хорошо, моя девочка… Тише…»
И я успокоилась. Не сразу, но успокоилась.
Миша усадил меня за стол и отпустил лишь тогда, когда убедился, что я полностью взяла себя в руки. Он накапал мне валерианки в стакан, и я все выпила. Не скажу, что тут же успокоилась, но легче стало. Не намного. Боль все равно сжимала тисками, не отпуская. Никогда уже не будет НЕ больно!
Мы молчали. Миша боялся что-либо говорить. А я говорить вообще не хотела.
Через некоторое время, после продолжительного молчания, я со слепой уверенностью в глазах встала из-за стола и направилась к двери.
Миша стремительно вскочил вслед за мной и перехватил. Он схватил меня за локти и повернул к себе лицом.
— Надя, не делай глупостей! — сказал он мне строго и как-то умоляюще.
Я отстранилась от него и заглянула прямо в глаза.
— Не буду! — пообещала я ему.
А про себя подумала: «Я иду творить справедливость!»
Я никогда не любила осень.
На мой взгляд, нет времени года противнее, чем осень. Проливные дожди, серые туманы, слякоть и грязь под ногами…
Кладбище я ненавидела еще больше, чем осень.
Пустые могилы, заваленные цветами, или же совершенно заброшенные, забытые. Деревья, склоняющие тяжелые ветви вниз, словно страдая вместе с нами, показывая всю свою скорбь. Едва заметные, протоптанные тропинки, тянувшиеся через многочисленные холмики с надгробиями чужого горя.
И моего горя тоже. Теперь.
Ноги сами привели меня сюда. Я хотела быть ближе к Альке. Всегда. Успокаивать ее. Убаюкивать. Рассказывать, как прошел день. Еще один день без нее.
Я знала, что поступаю, как сумасшедшая. Я даже себе казалась умалишенной, что уж говорить о посторонних чужих людях, которым никогда не понять меня?!!
Но мне было все равно. Совершенно все равно. Пусть думают, что хотят.
Больнее уже не будет.
Альку уже не вернуть.
И мне остается лишь довольствоваться этим холмиком, наполненным моим горем, надгробием с ее фотографией, на которой она навсегда останется такой, какой я видела ее в последний раз. Воспоминаниями, разъедающими меня, как кислота. Но такими живыми, такими… нашими… общими.
Алька…
Ноги задрожали где-то под коленями. Я почувствовала, что они наливаются свинцом, тяжелеют с каждым мгновением, становятся какими-то чужими… не моими.
Я двинулась вперед. Медленными неуверенными шагами приблизилась к ограде. Дотронулась до железа дрожащими оголенными руками, чувствуя под покрасневшими от холода пальцами ледяной металл.
Было холодно, но я так и не надела перчатки. Я хотела ощутить эту прохладу, почувствовать холод от прикосновения, дрожь, разливающуюся по телу отравляющим и убивающим раствором. Мне казалось, что так я стану ближе к Альке, смогу почувствовать то, что чувствует она. Смогу уверить себя в том, что она все еще со мной. Здесь. Рядом.
