Было четыре часа утра, И утро было туманное. Деревня спала. Даже петухи еще не пропели. Тишина.
И в этой тишине — топот копыт. Как на пожар мчался по деревне всадник. Осадил лошадь у председательского дома.
— Родион Михайлович!
Окно в доме распахнулось.
— Чего? — высунулась голова председателя колхоза.
— На совещание вызывают! В район!
— Ну, а орать-то зачем?
— Вместе с агрономом…
Шишкин захлопнул окно. Всадник вздохнул и шагом поехал обратно.
Родион Михайлович с мокрыми после умывания волосами вышел на крыльцо своего дома, прикрыл осторожно, чтоб не скрипнула, дверь, поставил ногу на ступеньку и зашнуровал ботинок.
— Господи, — сказала сонным голосом жена. — Мужика не вижу. Замучили с этими совещаниями.
Она вышла на крыльцо в ночной рубашке. Статная, молодая.
Шишкин разогнулся, поцеловал жену в щеку.
— Ну, я поехал, Галя, — сказал он, взяв видавший виды портфель.
— Родя! Ты в универмаг зайди. Может, колготки привезли…
Достал из кармана еженедельник и записал туда задание жены.
— Чего еще?
— На рожон не лезь, ладно? — попросила жена.
Шишкин и молодой агроном Михаил Фокин шли по деревне.
У ворот мастерской стояли механизаторы. Уважительно поздоровались с председателем. Он помахал рукой в ответ. Вышли за околицу. Проселочная дорога вела к деревянной будочке, возле которой по нечетным числам приземлялись безотказные «АН-2».
По взлетному полю шел парень лет двадцати семи, курносый и в очках. Тащил какую-то сложную конфигурацию из палок и двух белых полотнищ.
— Ты сколько на костыле-то ковылял? — спросил шагающий рядом Шишкин.
— У меня теперь совершенно другая конструкция, — спокойно ответил парень.
— Толковая у тебя ведь голова. Николай. Не жалко?
— Риску вам не хватает, Родион Михайлович.
— Ты за меня не бойся! Риску…
Николай усмехнулся. Агроном вообще молчал.
— И не уговаривай, Николай! — сердито сказал Шишкин.
Николай пожал плечами, сунул под мышку свою конструкцию и пошел к концу летного поля.
— Я б попробовал… — тихо сказал Шишкин агроному. — Только кто дитё будет на ноги поднимать?
Николай встал на бугор, приладил к рукам два крыла, дождался воздушного потока и медленно воспарил.
— Эх, хорошо! — крикнул он, пролетая над Шишкиным. — Сверху же видать все! Разобраться во всем легче!
— Мне б сначала снизу разобраться… — пробормотал Шишкин, с завистью глядя на парящего Николая.
— Николай! — крикнул агроном. — Там самолета не видать?
— А сегодня его не будет! — крикнул сверху Николай. — Погода нелетная!
— Николай! Лети к конюшне! Скажи, чтоб лошадей седлали! — распорядился Шишкин.
Около конюшни стояли две оседланные лошади. Норовистый председательский жеребец и смирная кобыла — для агронома.
Шишкин натянул кепку, взял повод и одним махом оказался на жеребце.
— Может, на машине все-таки поедем? — спросил агроном.
— Зачем же зря машину гонять? — удивился Шишкин. — Так бензину не напасешься! Да и вообще — на лошади лучше!
И толкнув жеребца в бока, взял с места в карьер. Агроном, неуклюже трясясь, поскакал следом.
Роса на травах висела тяжелыми крупными каплями.
И травы были — загляденье.
Два всадника на рыжих лошадях крупной рысью ехали по луговой дороге вдоль излучины реки.
— «Бродят буренки по белым ромашкам. Щиплют клубнику и красную кашку.
Медом пропахли кусты и ракиты. Вот почему молоко духовито», — читал Шишкин стихи. — Местный поэт написал.
Веселым хозяйским взглядом оглядывал он окрестности.
На лице же молодого агронома было написано страдание. Он клонился то в одну сторону, то в другую, готовый упасть, но молчал, обхватив руками шею лошади.
— Луга-то у нас, луга какие! — восторгался Шишкин. — Скоро косить будем!
Спутник безмолвствовал.
— В Иванов день начнем! Седьмого июля! Как считаешь, Михаил, не поздно? — не оглядываясь, кричал председатель.
Агроном ничего не ответил.
— Не сено будет, а букет! — все восторгался Шишкин. — Представляешь, мне эти луга распахать велели! Хрена я им дал!
Михаил совсем наклонился и упал. Лошадь остановилась.
— Ты облегчайся, облегчайся, — посоветовал Шишкин, не замечая, что спутника нет рядом.
Михаил сидел на траве и смотрел, как председатель колхоза удаляется, разговаривая сам с собой.
— Родион Михайлович! — крикнул он. — Товарищ Шишкин!
Шишкин с удивлением обернулся. И через минуту подскакал к спутнику.
— Ты чего, Миша? Ты же агроном, а верхом ездить не умеешь. А потом — это ж удовольствие какое!
Парень слабо улыбнулся.
— Не вижу я тут удовольствия…
— Садись, — сказал Шишкин. — Поехали.
— Не могу. Чувствую, сбил все в кровь
Шишкин взглянул на его страдальческое лицо и сказал:
— Ладно, иди домой. Скажи жене, чтоб мазью там смазала. Заживет!..
И он, повернув лошадь, поскакал дальше.
Ровно в девять, с седлом в руках, Шишкин вошел в приемную председателя райисполкома.
— Товарищи! — вышла из дверей, обитых черным дерматином, строгая секретарша. — Евгений Федорович велел передать, что совещание переносится на час дня.
Шишкин достал свой еженедельник и посмотрел туда.
— Вы бы еще лошадь сюда привели, товарищ Шишкин, — сделала ему замечание секретарша и пошла в кабинет со стаканом чая.
В приемной толпилось еще семь или восемь председателей колхозов. Шишкин с каждым поздоровался за руку.
— Насчет чего совещание-то?
— Насчет молока, небось.
— Учить будут, как коров доить…
— У тебя-то как с молоком, Родион Михайлович?
— Да у него-то нормально, — ответил кто-то за Шишкина, выходя вслед за остальными из приемной.
Шишкин повесил седло на вешалку.
— Поглядывай, — сказал он секретарше и тоже вышел.
Та только закатила глаза.
Около здания райисполкома стоял десяток машин со скучающими шоферами. К забору был привязан шишкинский жеребец. Шишкин взглянул на лошадь. Жеребец покосил на него глазом. Шишкин не торопясь пересек площадь, украшенную незатейливой наглядной агитацией — колхозник с поросенком в руках в обрамлении цифр. Обошел какие-то огромные ящики, лежащие посредине площади. По ступенькам поднялся в здание районного универмага. В отделе галантереи за прилавком стояла высокая, худая, не очень приветливая продавщица.
— Девушка, у вас колготки есть? — спросил Шишкин.
— У меня есть, — глядя мимо Шишкина, ответила девушка.
— Я имел в виду… в продаже, — растерялся Шишкин.
— Какой размер?
Шишкин посмотрел в еженедельник, никакого указания на этот счет не нашел и, взглянув на продавщицу то с одной стороны, то с другой, неуверенно пробормотал:
— Раза в три пошире вашего…
— Таких французы не делают, — холодно ответила продавщица и положила маленькую коробочку на место. — А наших нет.
…С люстрой в вытянутой руке Шишкин вышел из универмага. Подошел к своему жеребцу, опустил люстру на землю, достал из кармана кусок сахара и угостил лошадь.
— Размеров нет, — пробормотал он. — Самые ходовые, и не завозят.
В 15.00 Шишкин все еще сидел в приемной. Остальные председатели колхозов толпились тут же.
Из кабинета выскочил обозленный человек. Грузин. Сплюнул с досады.
— Не могу с таким человеком говорить! — крикнул грузин и добавил что-то по-грузински. — Дай развернуться — прошу! Боится! Чего боишься, спрашиваю. Того, что люди вкусно кушать будут, да? Сейчас в грязной столовой пьют — не боится! А ресторан открыть — боится! Не для себя ведь хочу, для людей… А… — махнул грузин рукой.
Шишкин ничего не сказал. Грузин снял с вешалки свою кепку, опять что-то в сердцах сказал по-грузински и вышел.
— Кто такой? — спросил Шишкин.
— Рентгенолог. Грузин. Врачиха наша привезла. На курорте познакомились, п через неделю поженились, — усмехнувшись, сообщила секретарша, заходя в кабинет.
— А может, насчет мяса совещание? — 'вслух размышлял кто-то из председателей.
— Может, и насчет мяса.
— У тебя-то как с мясом, Родион Михайлович?
— Да у него нормально, — ответил кто-то за Шишкина.
— Товарищи! — вышла из кабинета секретарша. — Евгений Федорович велел передать, что совещание переносится на завтра, на девять часов утра. Явка всех обязательна.
Председатели стали подниматься со стульев и выходить из приемной. Один Шишкин сидел в задумчивости.
— А вы что, товарищ Шишкин? — спросила секретарша. — Я же сказала: завтра в девять часов утра.
Шишкин встал, достал свой еженедельник, сделал пометку, взял с вешалки седло.
Председатель райисполкома Демьянов вышел в приемную и положил кучу бумаг на стол секретарше.
— Привет, Шишкин, — сказал он рассеянно.
— Зачем вызывали? — спросил Шишкин.
— Уйди, Шишкин, — попросил Демьянов. — И без тебя тошно.
— Я ведь делом занимаюсь!
— А мы не делом? — спросил Демьянов.
— Не знаю!
— Знаешь, какое положение в районе?
— Не знаю. У меня — нормальное.
— Мы и о других, Шишкин, думаем, — сухо сказал Демьянов.
— Чем? — Шишкин ехидно засмеялся. Противным мелким смешком.
Демьянов обиделся. Такое унижение, и еще при секретарше.
— Так… Опять свой характер показываешь? — тихо спросил он. — А ну-ка зайди в кабинет!
Шишкин вошел.
— Да ты с кем разговариваешь, я тебя спрашиваю?!
— А я спрашиваю: зачем вы меня вызывали? — тоже заорал Шишкин.
— Нужен был, вот и вызывал!
— А теперь не нужен?
— Теперь не нужен! Завтра приедешь!
— И не подумаю! И вообще — не тыкай!
— Тоже мне — важная персона!
— Так! — сказал Шишкин. — Если я тебе буду нужен, ты теперь сам ко мне приедешь! А я сюда — ни ногой.
Пауза.
— Давно я мучаюсь с твоим вредным характером, Шишкин. Предупреждаю — лопнет мое терпение!
— Чихал я на твое предупреждение! — И Шишкин хлопнул дверью.
Демьянов выскочил за ним в приемную:
— Ну, все! Готовься сдавать дела!
Комья земли летели из-под копыт. На полном аллюре Шишкин выскочил из райцентра. Миновал старую разрушенную мельницу. Он скакал домой. Лицо его было гневно. В вытянутой левой руке он держал купленную люстру. В такт копытам звякали подвески.
Родион Шишкин и его жена Галина молча пилили дрова на своем дворе.
Из окна их дома на всю деревню разносилась песня «Начни сначала», весьма приблизительно исполняемая на аккордеоне.
За забором мужики-механизаторы тиха переговаривались.
— Могут без головы назначить… Все хозяйство развалит…
— У нас хозяйство уже отлаженное — трудно развалить…
— Да нет, можно и отлаженное развалить… Смотря какой специалист.
Лес был покупной, бракованный. Шишкин долго примеривался, укладывая в козлы очередное кривое бревно и делая вид, что не замечает мужиков.
— Черт, — выругался он, когда винтообразной лесиной едва не сбил с ног жену. — А дерут, как за корабельные сосны!
— Михалыч! — окликнул его механизатор постарше.
— Ну? — обернулся Шишкин.
— Так что — снимают тебя?
— Не знаю! — сказал Шишкин и снова принялся пилить.
— В случае чего в обиду не дадим, Михалыч! Мы тебя сами выбирали, сами, если надо будет, и снимем. Без советчиков!
— Снимут, если захотят, — смахнула слезу Галина. — И вас не спросят.
Мужики промолчали. Что правда, то правда…
— А сколько он сил в колхоз вложил! — сказал кто-то.
— Да что вы меня раньше времени отпеваете? — рассердился Шишкин. — Заладили: снимут, не снимут! Идите по домам, мужики!
Механизаторы вздохнули и пошли. Один, который постарше, вернулся.
— Михалыч! — сказал он. — Ты там… это… не спорь… Лучше тихо… это.
— Если что, Михаила председателем выбирайте. Он хоть и молодой/ но перспективный… — сказал Шишкин.
Механизатор кивнул и ушел.
Шишкин и Галина молча пилили дрова.
— Может, напрасно пилим, Родя? — вздохнула Галина. — Может, и дрова нам тут не понадобятся?
— С собой возьмем!
Галина с жалостью посмотрела на мужа.
Шишкин дернул пилу, и та, взвизгнув, застряла.
— Сколько раз себе слово давал — молчать в тряпку! — яростно сказал Шишкин. — И кто за язык тянет! Черт бы меня побрал!
Галина тоже бросила пилу, обошла козлы и ласково погладила мужа по плечу:
— Родя! А может, еще и обойдется?
— Да ничего не обойдется!
Песня забралась под облака и смолкла.
— Валя! — ласково крикнул Шишкин. — Тебе еще двадцать минут осталось!
Снова зазвучал аккордеон. И снова за-вторила ему пила.
— Нет, а почему я, собственно, должен молчать? — спросил Родион, налегая на пилу.
— Правильно!
— Да что правильно? Я о семье должен был думать или нет? Сколько уже можно переезжать?
— Везде люди живут.
— Сына жалко, — помолчав, сказал Шишкин. — У него же способности! Ему бы в музыкальную школу ходить…
Окно дома распахнулось, и оттуда показалась вихрастая голова шишкинского двенадцатилетнего наследника Вальки, позднего ребенка.
— Эй! — крикнул он. — Вы мне мешаете. И пилите быстрее, а то я с такта сбиваюсь!
— Поняли, сынок, — хором ответили родители и запилили быстрее.
Шло заседание. За длинным полированным столом светлого дерева сидело двенадцать человек. Четверо из них были женщины. Во главе сидел хозяин кабинета — полный мужчина с усталым лицом. Ему было лет пятьдесят. Около него бесшумно поворачивал лопасти японский вентилятор «Йошика». На тумбочке теснились разноцветные телефоны. Возле вентилятора в красивой обертке лежало лекарство «Но-шпа».
— Иван Сергеевич… — наклонился к председательствующему сидящий рядом с ним человек и что-то сказал на ухо.
— Ракитин! — нахмурился тот. — Что у вас там?
Около двери, у конца длинного стола, сидели Демьянов^ Шишкин и секретарь райкома Ракитин.
— Конфликт у нас, Иван Сергеевич. Между председателем райисполкома Демьяновым и товарищем Шишкиным. Колхоз «Волна революции». Не могут вместе никак работать.
— В чем дело, товарищ Демьянов?
— Район наш находится сейчас, как известно, в тяжелом положении, — стал объяснять Демьянов. — Большая напряженность с выполнением всех планов. А товарищ Шишкин просто вставляет нам палки в колеса! Постоянно саботирует совещания, грубит.
Сидящий рядом с Иваном Сергеевичем помощник опять наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Тот кивнул.
— Объяснитесь, товарищ Шишкин.
Шишкин вытер лоб, встал и, волнуясь, сказал:
— Вину свою признаю. Обязуюсь искупить ее честным трудом. Характер несдержанный. Прошу учесть стаж работы в сельском хозяйстве и чистосердечное признание.
Шишкин сел.
— Ракитин! Как там, в «Волне революции», дела?
— Крепкий стал колхоз. И председатель — хозяин.
Помощник опять наклонился к Ивану Сергеевичу.
— Надо, Шишкин, все-таки соображать… Тем более, что район ваш действительно находится в тяжелом положении… — устало сказал Иван Сергеевич. — Помогать надо товарищам…
— Мы ведь сидим, не знаем, как сейчас выкрутиться! — вставил Демьянов.
— Да не надо выкручиваться… — пробормотал Шишкин. — Завалили всю работу, а теперь выкручиваются…
— Тебе никто слова не давал, — тихо сделал ему замечание Ракитин.
— Опять за свое! — разволновался Демьянов.
— Товарищ Шишкин! Что вы там бормочете? Скажите вслух!
— Могу и вслух! — не выдержал Шишкин. — Чего, говорю, выкручиваться, когда дело делать надо! У меня в колхозе забот по горло, а они каждый день совещания устраивают. Из пустого в порожнее переливают!
— Вот видите! — радостно сказал Демьянов.
— Погодите, пусть выскажется… — сказал Иван Сергеевич.
— Спасибо. Ну ведь невозможно больше! Это ведь зуд какой-то — указания давать. То паши немедля, то чуть погодя, то сей рожь, то пшеницу, то кур разводи, то уток… Житья ж нет! Скоро будут учить, как ширинку застегивать! Честное слово! Так ведь последнюю охоту можно отбить! Извините, конечно…
— Ничего, — кивнул Иван Сергеевич.
Зазвонил телефон.
— Занят. Позвоните позже, — сказал Иван Сергеевич. — Продолжайте, пожалуйста.
— Да я уж все сказал… — устало вздохнул Шишкин. — Вы с меня за хлеб спрашивайте! За мясо. За молоко. Я уж сам соображу, как мне быть. У меня ведь тоже голова на плечах есть…
Все помолчали.
— Ну, так что же мы будем решать? — вдруг повеселев, спросил Иван Сергеевич, с интересом оглядывая присутствующих. — А, товарищи?
В ресторане было в этот дневной час малолюдно. Шишкин остановился около дверей, соображая, куда ему сесть. Был он оживлен, взбудоражен, весел.
Возле окна сидела молодая женщина.
— Не занято? — спросил Шишкин.
— Нет, — сказала женщина, мельком взглянув на него.
— Тогда я тут и расположусь. Не возражаете?
— Пожалуйста.
— А чем здесь кормят? — спросил Шишкин, придвигая к себе меню. — Грибы? — спросил он, посмотрев на женщину.
Та покачала головой.
— Салат из помидоров?
Женщина опять покачала головой.
— Клюкву в сахаре?
— Нет.
— А чего мы будем есть? — спросил тогда Шишкин.
— Зразы рыбные, — раздался из-за спины голос официантки.
— И это все?
— Все.
— Ну, давайте зразы, — пожал плечами Шишкин.
— Пить что будете? — спросила официантка.
— Я лимонад. А вы? — спросил он женщину.
— Я тоже.
Официантка ушла.
— Ресторан называется, — сказал Шишкин. — А ведь кругом грибов, ягод, овощей — навалом! Вы здешняя?
— Нет. Москвичка.
— А я здешний. И знаю. Потрать летом копейки, сделай запасы — зимой рубли соберешь. И народ будет доволен. Верно? Нет, никто не хочет палец о палец ударить. А это ведь областной центр, — разгорячился Шишкин. Помолчав, спросил: — Может, я не о том?
— Почему? Интересно, — улыбнулась женщина.
— А как вы в нашу область попали?
— По распределению. Окончила училище и вот — приехала…
— Какое училище?
— Музыкальное.
— Так вы учительница музыки?
— Да.
— Дефицитная специальность, — с завистью сказал Шишкин.
— Дефицитная. Только я здесь никому не нужна.
— Слуха ни у кого нет? — улыбнулся Шишкин.
— Слух есть. А вот школы музыкальной нет. Кружок организовывать не хотят. Квартиры тоже не дают… Сижу, думаю, что делать…
— Эх! Да что ж тут думать? Поедемте со мной!
— Зачем? — удивилась учительница.
— Да вы мне вот как нужны! — показал Шишкин на горло. — Я ведь только и мечтал об этом — об учительнице музыки! Вас как зовут?
— Ира.
— Переезжайте ко мне, Ира! — горячо говорил Шишкин. — Не пожалеете! Я вам замечательную, интересную жизнь обещаю! Вот увидите! Рыбалка, охота, верховая езда, ягоды, грибы! Природа необыкновенная! Я ведь сам музыку очень люблю, пою иногда. Как я сразу обратил на вас внимание, а? Дай, думаю, сяду за этот столик. Понравились вы мне, Ира.
