«Несмотря, что я нищий человек, в моих мозгах происходит сплошное счастье, которого хватило бы на многих».
Рабинович Моисей Цодикович – еврейский плотник.
Гомель, примерно 1960 год.
Я родился в то счастливое время, когда евреи любили лечиться от несуществующих болезней. Они ездили в Цхалтубо и пили воду на площади Шаумяна.
Если бы немцы знали, как евреи любят жить, они бы сдались заранее.
В то счастливое время гипсовые Ленин и Сталин еще сидели посреди клумбы с анютиными глазками у центрального входа в Гомельский парк. В 1955 году, когда Сталина убрали, Ленин продолжал сидеть в одиночестве, пока Зяма Кац не занял на скамейке место рядом с вождем.
Он приходил после работы и сидел до темноты, пока в один прекрасный день его не забрали санитары.
Зяма был умный человек, его признали сумасшедшим и он получил отдельную квартиру на улице того же Ленина. Там он прожил счастливо почти двадцать лет, а потом благополучно переехал к тете в Америку. Он женился на вдове и они здравствуют до сих пор. Вы часто можете увидеть Зяму и Симу на бордвоке. У них прекрасный цвет лица и всегда хорошее настроение.
В 60-е годы Гомель был потрясен «золотой лихорадкой». Евреи начали играть в карты. Играли на пляже. Арон Комиссарчик проиграл в преферанс 100 рублей. Он съел пиковую даму и попытался бежать. Его поймали, но денег не нашли. Арон кричал и плевался. К вечеру ему стало плохо и его увезли в Белицу. Врачи признали маниакальный психоз и посоветовали не встречаться с кредиторами. Арон следовал советам врачей до великой инфляции. Однажды утром 1992 года, уже в Америке, Арон лично принес домой своему кредитору Семе Томашу деньги. Он отсчитал 10 центов и таким образом полностью выполнил долг чести.
Но еще больше, чем лечиться, гомельские евреи любили кушать на свежем воздухе. Свежий воздух был на другой стороне реки Сож и так как моста в то время еще не было, евреи переправлялись на лодках, нагруженные сумками с едой. Переправа стоила 5 копеек с носа, что могли себе позволить почти все.
Только Цалик Шнеер был неплатежеспособным, вернее, у него просто не хватало силы воли расстаться с деньгами. Переправившись на пляж, он обычно симулировал потерю кошелька, плакал и обещал заплатить завтра.
Его знали все перевозчики и не пускали на борт. Но Цалик был находчивый человек и хороший пловец.
Он переправлялся вплавь, цепляясь за лодки. Перевозчики неоднократно били его веслами по голове. Сандалии смягчали удары, поэтому Цалик не утонул.
Он живет на Брайтоне и получает пенсию, как пострадавший от антисемитизма. Попросите его, и он с удовольствием покажет вам шрам на пальце, который остался с тех пор.
.
Парикмахер Лева Рубинчик был неисправимый холостяк. Больше всего на свете он ценил свое спокойствие. После работы он ходил в парк и часами сидел, созерцая природу. Все, кто знал Леву, пытались его женить (Лева был красавец).
«Все жены хотят нашей смерти», – говорил Лева и отклонял все попытки познакомиться.
Только еврейский плотник Моисей Рабинович понимал Леву и всячески защищал его от навязчивых сватов. «Отстаньте от него, – говорил Моисей, – он не такой дурак, чтобы толкать свое здоровье в чужой зад».
Лева так и остался неженатым. Он один из немногих, кто остался не только неженатым, но и в Гомеле. Он живет на Пролетарской улице и получает посылки от брата из Америки. Почти все время он проводит в парке, часто вспоминает покойного Моисея добрым словом.
«Это был человек, который спас мою жизнь», – говорит Лева.
Боря Зильберман привез невесту из Ленинграда. На свадьбу пригласили всех, кроме дяди Соломона. Соломон не умел себя вести. Он пукал за столом, как немец и ругался, как извозчик.
Чтобы Соломон не обиделся, ему дали 10 рублей и обещали показать невесту издалека.
Смотрины состоялись в субботу утром. Соломон, как и полагается пожилому еврею, сидел на стуле перед домиком, когда из-за угла показались Боря и Мила. Соломон поднял большой палец правой руки, одобряя Борин выбор, и держал его пока они не скрылись за поворотом.
«Хороший тохес – это тоже нахес», – любил повторять дядя Соломон и был прав.
Боря с Милой живут в Торонто. У них хороший сын пианист и, похоже, они счастливы.
Еще одна история про дядю Соломона, потому что дядя Соломон был весельчак и придумал много шуток, которые гомельчане повторяют до сих пор.
Однажды Соломон сидел на стуле и читал газету « Правда» вверх ногами. Проходивший мимо Аркадий Зальцман– технолог кирпичной фабрики – обратился к Соломону: «Соломон Моисеевич», – у вас газета вниз головой. На что Соломон терпеливо объяснил, что он вывихнул палец и не в состоянии перевернуть газету.
Аркадий предложил вправить вывих и Соломон с состраданием на лице протянул палец. Аркадий осторожно взявшись за палец, дернул его, и в эту самую секунду Соломон очень громко пукнул.
Они смеялись сорок минут.
После этого Аркадий пошел к теще и попытался повторить фокус, но потерпел фиаско, потому что теща никак не могла понять, что ей хочет вправить зять.
Надо сказать, мне уже почти 45 лет. Я видел много людей, но никто из них не мог так громко пукать и так весело смеяться как дядя Соломон.
Но, послушайте, если я не упомяну про Цилю Кровосос, мой рассказ о Гомеле будет неполным.
Циля Кровосос жила на улице Подгорной. Она была нашей дальней родственницей. Ее настоящая фамилия Бернштейн и она закончила царскую гимназию в Киеве.
Кличку Кровосос дал ей дядя Соломон еще в то время, когда приехал их Жлобина и снял у нее комнату за 7 рублей в месяц.
Надо сказать, он дал ей эту кличку не со зла и все это понимали. Циля была добрейшей женщиной. В 1953 году, когда за Соломоном пришли чекисты, она спрятала его в погребе.
Он просидел в погребе почти год.
Но и после того, как Соломон вышел на волю и его никуда не брали на работу, Циля Кровосос кормила его почти три года, пока Соломон не получил пенсию. Они так и остались жить вместе. В Гомеле подозревали, что это Циля Кровосос придумывает все веселые шутки, которые с таким талантом исполняет Соломон.
Когда мы с мамой навещали Цилю и Соломона, я видел, как дружно они жили. И уж точно такой фаршированной рыбы я не ел больше никогда в жизни.
Если вы спросите, почему я до сих пор не писал о своих близких родственниках, – я отвечу. – Я не хотел, чтобы вы плакали заранее. Все мои родственники всегда спали спокойно потому, что они были честные люди и боялись воровать.
А когда воровать разрешили официально, они уже были старые, да и воровать то было нечего.
Мой папа погиб на фронте. Он был сначала танкистом, потом разведчиком и уже в самом конце войны, помогая водрузить знамя победы над рейхстагом, был убит наповал вражеской пулей.
Эту историю я рассказывал своим друзьям несколько раз, пока однажды спокойный и рассудительный Яша Рубинчик деликатно не прервал мое повествование. Он отвел меня за сараи и открыл мне тайну деторождения.
Дети сидят в животе всего девять месяцев. При самых грубых подсчетах выходила разница в четыре с половиной года.
Я не стал расспрашивать маму, но стал внимательно слушать разговоры взрослых.
У меня выросли уши, но единственное, что я подчеркнул из этих разговоров, что мой папа был физкультурник.
Я разочаровался и потерял к нему всякий интерес.
Физкультурник – это небольшая потеря если у вас остаются столько дядюшек и тетушек, сколько есть у меня.
Как я уже говорил, мои родственники все очень честные, но если устроить среди них соревнование по честности, то, конечно, всех бы победил дядя Абраша.
Он работал бухгалтером в БУПЕ и домой приносил только одну зарплату 86 рублей, и поэтому его жена тетя Зина всегда с ним ссорилась. У них не было детей и они жили с нами на улице Кирова в двухкомнатной квартире, где кроме них жили еще я, мама, тетя Аня и тетя Люба.
