Перевела Фаина Гуревич
Мне хочется думать (и
чем скорее, тем лучше!)
о кибер–лугах
где люди, звери, компьютеры
живут вместе
в программо–гармонии,
как чистая вода
и ясное небо.
Мне хочется думать
(сейчас, пожалуйста!)
о кибер–лесах
полных сосен и электроники
где олени бродят
среди компьютеров,
словно это цветы
с крутящимися головками.
Мне хочется думать
(да будет так!)
о кибер–экологии
где мы, свободные от трудов
вернемся к природе,
обратно к зверям,
нашим братьям и сестрам
и все под присмотром
автоматов благодати и любви.
Лос–Анжелес, ложусь спать и думаю
о тебе
Только что в туалете
взглянул на свой пенис
с признательностью
Я знаю, что он был в тебе
сегодня дважды, и верю --
это прекрасно.
15 января 1967
1. Набери вдосталь еды
и наешься.
2. Найди тихое место для сна
и выспись.
3. Убавляй интеллектуальный и эмоциональный шум,
пока не доберешься до своей тишины,
и слушай.
4.
Лепестки вагины раскрываются,
словно Христофор Колумб
скидывает башмаки.
Что может быть прекраснее,
чем нос корабля,
касающийся новой земли?
Ура, в лавчонке
по соседству
они купили по
бутылке.
Русский старик
продал портвейн
и не стал читать
морали. Они рассаживаются
под зелеными кустами,
что выросли
у ступенек
деревянной лестницы.
Они похожи на
экзотические цветы,
так тихо
они пьют.
Смерть – это шикарная машина, запаркованная только для того,
чтобы ее угнали, на улице, расчерченной деревьями,
чьи ветви похожи на внутренности
изумруда.
Ты без ключа заводишь смерть, садишься в нее и удираешь,
словно флаг, сшитый из тысячи горящих
похоронных контор.
Ты угоняешь смерть, потому что тебе скучно.
Ничего интересного не идет в кино
Сан–Франциско
Ты катаешься, слушая радио, потом
бросаешь смерть у тротуара и
уходишь — пусть теперь смерть
ищет полиция
Как хорошо
проснуться утром совсем
одному
и не говорить никому что
любишь
когда на самом деле не любишь
больше
Ее губы принадлежат лицу
как лист дереву,
колесо дороге,
а ложка — супу
И бедной улыбке
никак не вырваться
на волю
Что бы ни случилось,
ее лицо — это клен,
101–я дорога,
томатный суп.
Форельного цвета ветер
обдувает мне глаза и руки,
и я вспоминаю, как форель
пряталась раньше от динозавров,
когда они приходили к реке напиться.
Форель пряталась в подземке,
в замках и автомобилях. И терпеливо ждала,
когда динозавров не будет.
Два часа ночи — лучшее время,
чтобы взбираться по серебряным ступеням
Кетчикана туда, где растут деревья
и бродят темные олени.
В два часа ночи жена встает
кормить малыша, она зажигает
в Кетчикане все фонари
а люди стучат в двери
и кричат друг на друга.
И тогда наступает лучшее время,
чтобы взбираться по серебряным ступеням
Кетчикана туда, где растут деревья
и бродят темные олени.
Кусочек зеленого перца
выпал из деревянной салатницы
ну и что?
Суббота, 25–го августа 1888 года 5 часов
20 минут, так называется фотография
двух старых женщин на лужайке
перед белым домом. Одна женщина
сидит в кресле и держит на коленях
собаку. Другая разглядывает цветы.
Возможно, они счастливы, но скоро
наступит суббота 25 августа 1888 года
5 часов 21 минута, и все.
Мне плохо. Она меня не любит,
и я мечусь по дому, как швейная
машинка, которая уже
сострочила какое‑то дерьмо,
годное под крышку мусорному баку.
Бодлер ехал
на форде
через Галилею.
Он подобрал на дороге
хич–хайкера по имени
Иисус, который
стоял в стае
рыб и кормил
их хлебом
«Куда ты
едешь?» — спросил
Иисус, усаживаясь
на переднем
сиденье.
«Куда угодно,
прочь из этого мира!» –
вскричал Бодлер.
«Я с тобой
только
до Голгофы», — -
сказал Иисус.
«Я там
выступаю
на карнавале,
и мне
нельзя
опаздывать».
Бодлер и пьяница
сидели на пороге
ночлежки Сан–Францско.
Пьянице было два миллиона
лет, и он помнил
динозавров.
Бодлер и пьяница
пили мускат петри.
«Надо пьяным быть всегда», — -
сказал Бодлер.
«Я живу в отеле Америка», — -
сказал пьяница. — -
«Я помню динозавров».
«Будь беспрестанно пьян», — -
сказал Бодлер.
