Курбатов.
Белодед.
Афанасьев.
Ряжских.
Нелли.
Виккерс.
Джеф.
Терри.
Николова.
Николов.
Джеймс.
Дама в сером.
Линкс.
Дзюбин.
Глазырин.
Ирина.
Елисеев.
Неизвестный.
Рейсборн.
Бой.
Посетители ресторана.
Медицинские работники.
Официанты.
Участники ансамбля.
Больница. Комната рядом с операционной. Белый стол, белые стулья. В комнате — капитан корабля Белодед и врач Афанасьев, они прислушиваются к тому, что происходит за стеной. Афанасьев поднимается, подходит к двери, прислушивается. Входит Джеймс.
Афанасьев (Джеймсу). Операция кончилась?
Джеймс. Да.
Афанасьев. Аппендицит?
Джеймс. Да, гнойный.
Афанасьев. Операция была тяжелой?
Джеймс. Еще час-полтора, и было бы поздно.
Афанасьев. Удастся остановить перитонит?
Джеймс. Положение тяжелое. Прошу заполнить карту на пациента. (Передает Афанасьеву бланк.)
Афанасьев присаживается к столу, пишет. За дверью шум, голоса: «Сюда нельзя. Это закрытая клиника». Входят Виккерс и Николова.
Виккерс. Здравствуйте...
Джеймс. Кто вы, господа? К кому?
Виккерс. Мы из Общества австралийско-советской дружбы... Извините... (Представляя.) Миссис Елена Николова, а я Фрэнк Виккерс, докер.
Белодед. Очень рад... Я капитан корабля «Ондатра», а это товарищ Афанасьев, наш врач.
Николова. Мы пришли сказать, что хотели бы помочь нашему советскому другу. Постараемся, чтобы он не чувствовал себя одиноким.
Белодед (недоверчиво). Благодарим вас, но мы уже известили наше посольство...
Николова. Ваше посольство у Тихого океана, а здесь Индийский. Мы ближе к больному, мы постараемся быть с ним, помогать ему.
Белодед. Простите, но почему мы должны верить вам?
Николова. Я болгарка... Во время войны боролась против фашизма. Была в лагере смерти... В Освенциме. (Показывая руку.) Вот мой лагерный номер... Бежала... Оказалась в Австралии.. У нас с вами одни и те же друзья и те же враги, товарищ капитан...
Белодед. Извините меня, но я не хотел...
Открывается дверь. Люди в белых халатах везут спящего Курбатова. Каталка скрывается. Ряжских и Джеймс остаются в комнате. Ряжских раздраженно смотрит на Николову и Виккерса.
Ряжских. В чем дело, господа?
Николова. Господин доктор, мы хотели хотя бы изредка посещать советского моряка.
Ряжских. Пожалуйста...
Виккерс. Понимаете, мы из Общества австралийско-советской дружбы.
Ряжских. Понятно...
Николова. А он один в чужой стране.
Ряжских. Он не в чужой стране, он в больнице.
Николова. Мы надеемся на вас, профессор... Мы знаем, вы ведь русский.
Ряжских (вспылил). Я? Я австралийский подданный! Понимаете? Прошу вас покинуть клинику.
Виккерс. Хорошо. Елена, не будем беспокоить доктора. До свидания, профессор.
Николова (Афанасьеву и Белодеду). До свидания. (Уходит вместе с Виккерсом.)
Ряжских (Джеймсу). Очень прошу вас следить за порядком в клинике.
Джеймс. Хорошо, шеф.
Афанасьев. Как состояние больного, коллега?
Ряжских. Положение крайне тяжелое, но будем надеяться.
Афанасьев. Я заполнил карту на Курбатова. (Подает бланк Джеймсу.)
Ряжских (сам берет бланк, читает). Курбатов, Василий Тихонович, русский, место рождения — Смоленск. (Глядя на Афанасьева.) Курбатов?
Белодед. Да, Курбатов.
Ряжских (продолжает читать. После молчания). Я могу быть еще чем-нибудь вам полезен?
Белодед. Мы хотели бы до ухода корабля еще раз повидать Курбатова.
Ряжских. Вам препятствовать не будут.
Белодед (несколько торжественно). Благодарю вас от имени моей страны... Вы спасли жизнь советскому гражданину и нашему товарищу.
Ряжских. Мой долг врача.
Афанасьев. До свидания, коллега.
Ряжских. До свидания.
Афанасьев и Белодед уходят. Ряжских берет в руки медицинскую карту Курбатова. Входит Нелли.
Нелли. Кто будет вести русского?
Ряжских. Джеймс...
Нелли. Папа, что с тобой? Ты чем-то расстроен?
Ряжских. Нет, ничего. Была трудная операция.
Нелли. Неправда. Что случилось, папа? Я чувствую, что-то случилось.
Ряжских. Так, вспомнил... одну историю...
Нелли. Что вспомнил? Скажи мне!..
Ряжских. Все этот русский моряк... Я никогда не говорил тебе... Мой отец, а твой дед, был ветеринарным врачом в Смоленской области. Я тогда учился в Смоленске. В конце тридцатых годов отец был арестован. Обвинен в контрреволюции, будто отравлял скот... Так в жизнь нашей семьи вошел человек по имени Курбатов...
Нелли. Курбатов?
Ряжских. Да. Следствие вел Тихон Васильевич Курбатов... А этот моряк Василий Тихонович Курбатов. Вдруг все нахлынуло... Когда немцы захватили Смоленск, я работал хирургом в районной больнице... А потом... Я не остался на родине. Оказался перемещенным лицом. Трудно, очень трудно все вспоминать по порядку. Все причины и следствия... В Западной Германии встретил русскую женщину, твою маму. Там ты и родилась. Я оперировал пленных, стал настоящим хирургом... Но немцы русского врача не признавали... Сколько может испытать человек? Все было... Унижения, страдания... Нет крыши... Нет дома... Нет родной земли. Вокруг стеклянные глаза и холод недоверия... Тогда мы с мамой решили уехать из Европы как можно дальше — от ненависти и от разрушенных городов. Хотелось тишины, спокойной работы. Так мы оказались здесь, в Австралии... На краю света. Здесь я могу работать наконец в полную меру своих сил, своих способностей.
Нелли. Бедный мой папа... Я очень тебя люблю! (Обнимает отца.)
Линкс (входя с Неизвестным). Профессор Ряжских?
Ряжских. Да.
Линкс. Разрешите?
Ряжских. У меня была тяжелая операция.
Линкс. Я не задержу вас... Всего несколько слов. (Выжидающе смотрит на Нелли.)
Ряжских. Нелли, собирайся. Мы скоро поедем домой.
Нелли уходит.
Линкс. Я хотел бы знать, как чувствует себя больной. Советский матрос Курбатов.
Ряжских. Кто вы такой?
Линкс. Я Линкс... Эдвард Линкс... Мое имя, конечно, ничего вам не говорит. Но я представляю некую организацию, обязанность которой наблюдать за некоторыми жителями нашей страны. Уточняю, некоторыми, не всеми. Вас это устраивает? Итак, каково состояние советского моряка?
Ряжских. Состояние больного тяжелое.
Линкс. Нас интересует, можете ли вы, в зависимости от ситуации, ухудшить или улучшить самочувствие больного?
Ряжских. Врачи призваны улучшать здоровье пациентов.
Линкс. Вы полагаете, всех пациентов? Это слишком щедро для нашего сложного века. Насколько нам известно, вы живете хорошо. Вы хозяин образцовой клиники. У вас обширная практика. Вы нашли в Австралии то, чего не имели нигде, и прежде всего в своей стране. Не забывайте о чувстве благодарности тем, кто помог вам стать профессором, известным хирургом. (Помолчав.) А вот ваши бывшие соотечественники отправили вашего отца на тот свет. Не так ли?
Ряжских. Я не знаю, при каких обстоятельствах умер мой отец.
Линкс. При первом удобном случае я дам вам кое-какие справки по этому вопросу. Кстати, вы помните, как вы появились в Австралии?
Ряжских. Приехал из Германии.
Линкс. Из Западной Германии, где вы работали простым врачом.
Ряжских. Я работал в лагере для перемещенных лиц.
Линкс. Но все-таки работали у немцев?!
Ряжских. Я нужен был больным людям и не интересовался перед операциями их анкетой.
Линкс. И все же вы работали у фашистов. Такие пятна, как вам известно, не отмываются.
Ряжских. Но я живу в Австралии уже пятнадцатый год. В чем вы можете меня упрекнуть?
Линкс. Насколько нам известно, вы еще не получили официальные права называться гражданином Австралии. Вы еще «перемещенное лицо». Или я ошибаюсь?
Ряжских (после молчания). Нет, вы не ошибаетесь.
Линкс. Тогда сделайте кое-какие выводы. Мой совет: тщательно охраняйте своего пациента. Изолируйте его от всех посторонних. Матрос Курбатов может нам понадобиться. Кстати, при благоприятных обстоятельствах вы можете ускорить то, чего так добивались в последние годы — прав австралийского гражданства. Но это — между прочим... Я обещал вас задержать на короткий срок. Выполнять свои обещания — мое неизменное правило. Покидаю вас. Я мог бы подвезти вас к вашему коттеджу, но у вас собственный автомобиль. Кажется, «форд» прошлогоднего выпуска? Я не ошибаюсь, доктор?
Ряжских. По-моему, вы никогда не ошибаетесь.
Линкс. Благодарю вас за взаимопонимание. Это то, чего так не хватает в современном мире. Гуд бай! (Уходит. За ним — Неизвестный.)
Ряжских устало садится. Входят Нелли и Джеймс.
Ряжских. Да... Сейчас, Нелли. Где Джеймс?
Джеймс. Я здесь, господин профессор.
Ряжских. Как больной?
Джеймс. Спит.
Ряжских. Я еще вернусь. Вот что, Джеймс, вы сами будете сегодня дежурить?
Джеймс. Да, шеф.
Ряжских. Следите за пульсом и температурой. Никого к нему не пускайте. Чтобы никто, никакие друзья здесь не появлялись. Вы меня поняли?
Джеймс. Конечно, шеф. По-моему, вас я всегда понимаю.
Ряжских (подавая ему бланк). Почему вы оставили здесь карту?
Джеймс. Собирался привести все в порядок после вашего ухода.
Ряжских. Это документ...
Джеймс. Я прошу вас не беспокоиться, профессор.
Ряжских. Мы едем, Джеймс.
Джеймс. И, пожалуйста, отдохните.
Ряжских. Я еще вернусь сегодня, хотя и надеюсь на вас. (Уходит с Нелли.)
Джеймс (берет бланк в руки, читает). Василий Курбатов... Город Смоленск.
Ресторан «Балалайка». Радиола играет «Цыпленок жареный». За разными столиками сидят: Глазырин, Джеф, Терри, Виккерс, Николовы, Ряжских, Нелли, у стойки — Елисеев. Среди столиков бродит ошалевший от водки Дзюбин.
Дзюбин (подходя к Глазырину). Власовцев здесь нет! Эх!.. Нету, нет! (Глазырину.) Не приходил еще?
Глазырин. Нет еще. Ждем.
Дзюбин. Ждем-пождем, да еще попьем. (Елисееву.) Давай сюда.
Елисеев (подходя к столику). Слушаю, господин Дзюбин.
Дзюбин. Водки!
Елисеев. Могу предложить настоящую «Столичную», непосредственно из Москвы.
Дзюбин. «Смирновская» для тебя плоха стала?
Елисеев. Не тот букет.
Дзюбин. Без Москвы не можете обойтись, господин Елисеев.
Елисеев. У «Столичной» вкусовые качества, одобренные всем цивилизованным миром.
Дзюбин. Красную пропаганду разводишь?
Елисеев. Помилуй бог, господин Дзюбин.
Дзюбин. И вообще смени название заведения! Опять пропаганда!
Елисеев. Что вы, балалайка — народный русский инструмент. Символ России...
Дзюбин. Символ? А ты видел, что делалось, когда эти символы в Австралию приезжали? В театре был, когда эти девки в сарафанах танцевали, юбками трясли?
Елисеев. Признаться, любовался... Красавицы, одна другой лучше...
Дзюбин. Ты брось свою агитацию... Это красные засылают диверсантов, да еще в юбках. Думай!
Елисеев. Какие ж они диверсанты? Ансамбль «Березка». Плавно танцуют, пе правда ли, господин Глазырин?
Глазырин. Истинная правда. Я не согласен с тобой, Федор Прокофьевич. Они танцевали, а я плакал.
Дзюбин (передразнивая). «Плакал»!
Глазырин. Представь себе... Вспомнил орловские просторы. Березки белые, с детства родные...
Дзюбин. Во! Во! На это бьют. На чувствительность! Думай! Читай про большевистские зверства, и о шпионах тоже пишут во всех газетах. Они тебе танцами мозги туманят. А ты смотришь и слюни пускаешь. Не желаю «Столичной», давай «Смирновскую».
Елисеев. Пожалуйста... Вам по сто или по двести грамм?
Дзюбин. И это тоже их обозначение — сто грамм. Было же хорошее слово — рюмочка или там стопочка... Так нет — и здесь это по-ихнему. Сто грамм... Что я — мальчишка, молокосос?
Глазырин. Много пьешь, Федор Прокофьевич.
Дзюбин. Власов на водку не скупился. Какого человека вздернули?! Да я б за него каждого порешил... Со-страдальцы... Матросика с корабля привезли... Нянчаются с ним... Операцию делали. И кто? Русский называется! Ряжских! Самый удобный момент был прирезать. Ищи-свищи... Со святыми упокой.
