Корректор молча смотрел на меня, и то ли взглядом искал на моём лбу какие-то письмена, то ли прикидывал, насколько хорошо бы они там смотрелись.
- Ты глупости пишешь. - сказал он, положил распечатку на стол и коротко черкнул резолюцию. "Отклонить".
Я посмотрел на резолюцию, поднял глаза на него. Терять мне было особо нечего.
- А что именно не устраивает?
Корректор опустил со лба очки и взял с края стола другую пачку страниц.
- Всё.
- Очень глубокий ответ.
- Другого не будет.
Он послюнил палец, поморщился и перевернул страницу.
Я помолчал. Прикусил губу. Поглядел на профиль Корректора. Тот не отреагировал.
Минутная стрелка отсчитала пять минут.
Корректор молча читал. Слюнил палец, морщился. Перелистывал. Жёлтый сухой свет пыльным ручейком из маленького окна под потолком стекал ему на голову, срывался со лба и щёк, задерживался на крыле носа.
- Один вопрос, перед тем как я уйду. Последний.
Корректор глянул на меня поверх очков.
- Что должно быть в тексте, на который ты не поставишь свою царапалку?
Корректор помолчал, прищурился. Оценивал, говорить или не говорить. И сказал:
- Там должен быть человек, радость, страх, труд, не знаю, любовь, если потянешь. И уж точно не должно быть всяких твоих сферических интеллектуальных менеджеров в строгих галстуках, которые всю свою жизнь кладут на то, чтобы подставить соперника из соседнего отдела. Это у тебя не люди, а так, связующий элемент в цепочке административно-бумажного говна. Ложки, которыми его лепят и хлебают. Напиши сказку.
Он опустил голову и вернулся к тексту. Послюнил палец. Поморщился.
Я вышел.
Утро началось с ругани.
Джеки вытер лоб грязной рукой, сплюнул в вырытую канаву. Прошуршал дьяк Мариус, крутя головой по сторонам и смешно тряся бородёнкой. От сильной занятости он не заметил канавы и с размаху вляпался в неё правой ногой в деревянном башмаке.
- Мать моя! - драматически воскликнул Мариус, пытаясь высвободить ногу.
Канава чавкнула и отпустила Мариуса. Без башмака.
Смешно подпрыгивая, дьяк растерянно попытался разглядеть, где остался башмак. Жёлтая жидкая глина с его штанины капала на траву.
Джеки хмыкнул и выдернул из земли лопату.
- Стой, твоё святейшество маломудрое. Да не прыгай, а то в грязь свалишься. Сейчас достанем.
Мариус растерянно оглянулся.
- Да что ж ты делаешь, оглоед! - пискнул он, глядя на перемазанного глиной Джеки. - Ты что творишь, охальник! Пораскопал тут, нечестивец!
- Но-но-но! - Джеки опустил лопату. - Сам свою башмаку доставать хочешь?
Мариус моргнул и замолчал. Доставать башмак самому ему явно не хотелось.
- Ну так как? - спросил Джеки и, не дожидаясь ответа, подошёл к канаве и выворотил лопатой кучу глины. Повозив в ней, вытащил из неё заляпанный башмак, перевернул и вылил из него не меньше пинты жидкой грязи. Постучал по земле, выбивая остатки.
- Пошли, духовное сословие. Вон лужа.
Мариус запрыгал вслед за ним.
Вдвоём они кое-как вымыли башмак - Джеки мыл, а Мариус беспомощно хлопал глазами.
- Надевай. Да ногу-то от грязи вытри, глубокомудрый ты наш!
Мариус послушно вытер ногу от глины, кое-как натянул башмак. Поморщился - вода в луже была ледяной. Поморгал на Джеки сквозь очки и сказал:
- Спасибо.
Джеки хмыкнул:
- И тебе Господь подай.
Мариус кивнул, повернулся, сделал шаг.
- Но зачем ты всё же дорогу-то перекопал?
Джеки поглядел на него, сплюнул.
- У мэра спроси. Мне десятник сказал от площади до Грегорской конюшни вдоль обочины - я выкопал. Говорит, хочет стену ставить.
Мариус снова хлопнул глазами:
- В октябре?
Джеки пожал плечами.
- Кто у нас мэр? Мы с тобой?
От нового сообщения в почте нервы мне стало дёргать, словно запущенный больной зуб.
Отправлено: Четверг 24-03-2011 17:45
To: М. Николаев
From: А. Широкова
Subject: замечания по отчёту
ваш отчёт непригоден к подаче руководству. нужно переделать
Анастасия Широкова,
менеджер отдела финансового анализа
Потирая дёргающийся правый глаз, я настучал левой:
Отправлено: Четверг 24-03-2011 17:49
To: А. Широкова
From: М. Николаев
Subject: RE:замечания по отчёту
а что именно не устраивает?
Михаил Николаев,
финансовый аналитик
Отправлено: Четверг 24-03-2011 17:53
To: М. Николаев
From: А. Широкова
Subject: RE[2]:замечания по отчёту
всё
Анастасия Широкова,
менеджер отдела финансового анализа
Задёргалась вся правая щека. Я закрыл глаза и откинулся в кресле. Задёргались пальцы.
- Трахни её уже. Иначе этот упырь от тебя не отстанет.
Борис читал письмо через моё плечо.
- Скотину не ебу.
Я встал, снял пиджак со спинки стула. Поправил галстук.
- Бывай.
Широкова закрывала свой кабинет-блок, держа под мышкой сумочку и плащ на сгибе локтя.
- Анастасия.
Сумочка упала, лязгнула замком по “мраморной” плитке.
- Мой рабочий день уже закончился.
- А мой вы вдруг решили продлить.
Она поправила сползающий плащ и потянулась за сумочкой.
- У вас отвратительный отчёт.
- В понедельник он был неплох, во вторник вы обещали его завизировать, вчера сообщили, что всё о’кей. И что же вдруг в нём такого обнаружилось сегодня, за пятнадцать минут до конца дня? Учитывая то, что представлен этот отчёт должен завтра в десять утра?
- Дайте мне пройти!
Я посторонился.
- Проходите.
Она прошмыгнула мимо. Недостойно быстро для столь стильно упакованной и умело накрашенной бизнес-вумен слегка за тридцать. Взялась за ручку лифтового блока, открыла дверь и бросила мне:
- Переделаете. У вас вся ночь впереди, успеете.
И только локоны стервозной блонды мелькнули.
Я стоял закрыв глаза. На виске колотилась вена. Мышцы на затылке непроизвольно сокращались. Сердце колотилось, по лицу бежал огонь, скатывался по горлу на грудь.
Я сжал кисть в кулак, давя дрожь.
Страшно хотелось со всей дури вмазать в ближайшую стену. Но стены обшиты сопливым гипсокартоном.
Бизнес-центр.
Алексеев сидел за столом и дымил. Противопожарная сигнализация у него не работала третий месяц, поэтому он курил и бычковал одну за одной. Естественно, заявку на исправление никто подавать не собирался.
Я стукнул костяшкой пальцев по притолоке.
Рома махнул рукой, не отрываясь от экрана - проходи, мол.
Я открыл дверь и вошёл. Закрыл дверь в закуток, чтобы запах табака не проникал в коридор.
Сел в гостевое кресло и стал ждать, когда он закончит стучать по клавиатуре.
- Дай сигарету.
Рома толкнул ко мне через стол пачку, пододвинул пепельницу.
Я закурил и жадно затянулся.
- Неважный у тебя видок.
Я затянулся ещё раз.
- У меня и ощущения соответствующие.
- Настя?
Меня передёрнуло.
Алексеев кивнул.
- Что опять? Ты снова отказался заглянуть в декольте, принимая кофе на брифинге?
- Мне в мусорник заглянуть приятнее.
Рома встал, сунул в кофемашину две чашки, стукнул по клавишам. Машина захрустела кофемолкой.
- Ну чем она тебя не устроила? Ну баба и баба. Ну сука. Так у нас почти любая свободная баба - либо сука либо блядь. Купи себе гандонов и глазки закрой.
- Я не проститутка, Рома.
Он поставил передо мной чашку с капуччино.
- Это верно. Сколько я тебя знаю, так и не научился.
Мы молча пили кофе.
- Я Корректора вчера видел.
Рома вскинул брови:
- Анатоль? И как он поживает?
Я пожал плечами, чуть улыбнулся.
- Нашёл себя. Редактор издательства.
Рома улыбнулся тоже:
- Молодец.
Он поставил пустую чашку на блюдце.
- Так что ты надумал, Миша? Ты так просто поплакаться ко мне не ходишь.
Я кивнул.
- Сил моих больше нет. Подпиши мне, плиз, заявление.
Роман поглядел на меня. Поцокал по столу авторучкой.
- Ты точно решил?
Я кивнул.
- Точно. Если я останусь, я подохну.
Рома вздохнул.
- Давай.
Я достал из файла заявление и протянул ему.
Рома прочитал, вздохнул. Глянул на меня непонятным сосредоточенным взглядом.
Я начал было говорить, но он поморщился и приподнял указательный палец - молчи, мол.
Полистал настольный календарь.
Потом ручкой черкнул что-то на тексте заявления.
Толкнул листок слева от себя. Бросил мне:
- Посиди. Сейчас сделаем как надо.
Он открыл новое окно Ворда и начал печатать.
Мариус видел сон.
Он шёл по собору Вильдемеерштадта, и собор был величествен и прекрасен.
В соборе никого не было, и он шёл один.
Шёл мимо золотых высоких подсвечников, в которых не мигая горели высокие свечи, мимо барельефов святых, мимо строгих гладких колонн, по блестящему полу из синего камня.
Шёл вперёд и никак не мог дойти до распятия, чтобы взглянуть Спасителю в усталое всепрощающее лицо.
Века прошли, а он всё шёл и шел, и Спаситель не становился ближе.
Он побежал, громко и непристойно грохоча деревянными башмаками.
Когда он остановился, обессиленный, всё осталось так же - синий камень, пустота собора и он посреди неё. А где-то там, впереди, его ждал Спаситель.
Мариус упал на колени и заплакал.
Алексеев вытянул из принтера лист, проглядел его, щёлкнул авторучкой и поставил подпись.
Протянул мне.
- На, подпиши.
На заявлении была поставлена дата двумя неделями раньше.
Я поднял глаза на него.
- Зачем?
Алексеев махнул головой:
- Затем. Подписывай. Или хочешь ещё две недели изображать из себя практикантку в борделе?
Я взял ручку и поставил подпись.
Алексеев взял лист, открыл сейф, сунул лист в него и замкнул дверцу.
- Всё. Завтра приходишь в 9-30, плюёшь ей в суп, забираешь манатки и чувствуешь себя свободным. И чтобы в 10-00 тебя тут уже с собаками не могли найти. С бухгалтерией и кадрами я сам поговорю, они тебе потом позвонят, так что не тормози тут. Ты меня понял?
Я моргнул.
- Не совсем.
Роман хмыкнул.
- А совсем и не надо. Но чтобы в 10 тебя не было в здании. Пойди сейчас все потроха в кучу сгреби, чтобы завтра только в мешок ссыпать и валить на ускорении.
Я внимательно глядел на него.
- Чую подляну.
Рома кивнул.
- Правильно чуешь. Только не для тебя, если в час Жэ тебя тут не будет. Тут будет носиться накрашенная фурия, и всякий, кто не увернётся, будет виноват сам. Иди собирайся. Хотя стой.
Он пошарил в ящике стола и протянул мне пару пакетов из супермаркета.
- На, чтобы тару не искать. У тебя барахла, помню, немного. Шредер рядом. Прощальное сейчас напиши и отправь. Давай, не отсвечивай. У меня дела.
Он сел в кресло, пошевелил мышью. Не глядя махнул мне рукой.
Я взял пакеты и вышел.
В баре под потолком крутил лопастями вентилятор, и полоски мглы пробегали по стакану с джином. Справа сверху налево вниз. Я пил и не мог понять - полегчало мне или нет.
Стакан опустел, и я заказал ещё.
В 9-30 я торчал как тополь на плющихе посреди отдела и пожимал руки сослуживцам. Борис чесал нос, потом сунул руку в недра стола, достал и протянул мне что-то:
- Раз уж ты так всё внезапно, то подарка мы тебе специально не купили.. нет, ты погоди, - он мотнул головой - я всё понимаю. Но вот возьми от нас всех.
И протянул мне маленькую стеклянную фигурку.
Гора из синего стекла, из-за которой поднимается яркое солнце.
И несколько слов непонятными буквами внизу.
- Это с Афона, я ездил прошлым летом. Там грек один продавал.
Я посмотрел на фигурку в своей ладони.
- Спасибо, Боря. А что тут написано?
Борис смутился:
- Если честно, не знаю. Он что-то там говорил, но я не запомнил. Да и по-русски там ни бельмеса.
Я обнял Бориса, похлопал по спине.
- Не переживай, дружище. Спасибо, ребята!
Ксения подрулила сбоку:
- А поцеловать коллегу на прощание?
Я чмокнул её в щёку.
- Бывай, красотка.
Вдруг лица стайки коллег стали нейтрально-холодными.
За спиной простучали дробные шаги.
- Николаев, вы исправили отчёт? Через пятнадцать минут он должен быть на столе у начальника департамента!
Я опустил фигурку в нагрудный карман куртки.
Повернулся. Поглядел в лицо мендежера финотдела.
- У вас бюст слишком выпирает. Купите себе новое платье. В этом вы похожи на шлюху.
За моей спиной кто-то хихикнул.
Я отодвинул оторопевшую Широкову и вышел.
Джеки перекопал канавами новые дороги. Сначала посылал любопытствующих кого так, кого к мэру, потом стал отмалчиваться. Клаус-трактирщик довёл его до белого каления, и Джеки навалил ему глины на башмаки.
Мэр молчал. Лицо его дёргалось, но на вопросы про канаву или стену он не отвечал принципиально. Кожевенник Грегор, чья конюшня стала первой жертвой канавы Джеки, тряс мэра за грудки и брызгал слюной в лицо. Мэр морщился, тряс и брызгал в ответ.
Оба разошлись красные, мятые и неудовлетворённые беседой.
Я поглядел в зеркало. Приклеенные к зеркалу часы показывали 10:12.
Я потрогал щетину. Неделю проживу in vacation, и буду искать работу.
Бриться или нет?
Мариус вот не бреется.
Вздохнув, я достал из стакана тюбик с пеной и станок.
Покрыл щёки пеной и начал.
- Отче Мариус, а отче Мариус, - подёргали дьяка за рукав.
- Ты чего, почтенная? - удивился он, глядя на огородницу Марту, самую благонравную и приятную женщину, каких он только видел на Южной стороне - Ты же знаешь, отцом можно только патера Никольма звать. Я так, дьяк. Что случилось?
Марта всхлипнула.
- С Каролем моим неладно...
И, не выдержав, залилась слезами.
Мариус с плачущими женщинами управляться не умел. Потому он просто взял Марту за локоть и со словами “Не плачь, почтенная Марта, прошу... Ээ, пойдём, пойдём” повёл её в боковой притвор.
Дал ей чистую тряпицу для омывания алтаря и стал терпеливо ждать.
Дождался.
Марта выплакалась, высморкалась в тряпицу, смущённо скомкала тряпочку в руке.
- Прости меня, отче.
Мариус вздохнул, но поправлять не стал.
- Дурной у меня стал Кароль, - шмыгая носом, стала рассказывать Марта, - уж неделю не работает, бродит где-то целыми днями, дома не ночует, и деньги все из дому вынес.
Мариус потрогал крест. Помялся.
- Не, - ответила Марта на его невысказанный вопрос - не пьёт. Совсем.
Мариус почесал в затылке. И тут Марта добила его совсем:
- И не играет.
Мариус хлопнул глазами:
- Ого.
Побарабанил пальцами по раме окна.
- А...
Марта смутилась:
- Если бы зазнобу где нашёл, я бы знала. У нас тут не столица, чай.
Огородница опустила глаза, шмыгнула носом.
Дьяк почесал в бороде. Ситуация сложилась неприятная. Кароль был пусть не примерным, но неплохим прихожанином. Шёл к концу пятый десяток его обычной, не отмеченной большими грехами жизни. Что такого может найти пусть не примерный, но вполне обычный огородник, что не укладывается в явные, опознаваемые пути греха в небольшом городке?
Всё же наиболее вероятна женщина. Но почему тогда Марта не знает? Не столица, чай. Тут секреты не хранятся. Или всё же хранятся?
А Марта смотрела на него, и потихоньку с надеждой шмыгала носом.
Мариус в конце концов пришёл к решению:
- Он дома когда бывает?
Марта шмыгнула носом, теперь облегчённо:
- Обычно в обед. Часа через два будет. Зайдёте?
Мариус кивнул головой, в которой сейчас совсем не было мыслей.
- Да.
Марта вышла, притворив за собой дверь.
Он бросил оставленную Мартой тряпицу в мусорный ящик, поборолся с собой и всё-таки пошёл проконсультироваться с церковным сторожем. Если Кароль нашёл себе утеху из женской половины городка, то сторож должен знать. Его языком можно было канавы копать, а ушами двери завешивать.
От сторожа вернулся несколько огорошенным.
Тот не знал.
Мариус прочитал “Отче наш”, посидел в притворе, подумал.
Вздохнул и решил исходить из того, что ничто не породит нечто.
- Поговорим - посмотрим, - сказал себе Мариус, встал и продолжил хлопотать по храму, пока было время.
Кароль ел. Чавкая, хлюпая носом. Запихивая в рот огромные куски хлеба и пучки зелени.
Мариус сидел и смотрел на этот праздник обжорства. От угощения он отказался, испытав некоторую дурноту от мысли, что можно вкушать Богом данное в таком вот соседстве.
Сидел и ловил себя на мысли, что вариант с женщиной выглядел всё бледнее и бледнее на фоне вот этого вот пиршества. Или Кароль у зазнобы не ел ничего, отрывался дома?
Наконец Кароль отвалился. Марта налила в высокую глиняную кружку хлебного кваса.
Её муженёк с бульканьем и глюпаньем всосал в себя содержимое кружки, поставил её на стол и вытер густые седеющие усы ладонью.
- Ну, гостенёк, говори, зачем пришёл.
Мариус собрался с мыслями. Как начать разговор, он так и не придумал.
И тут он вдруг поймал взгляд Кароля.
Зрачки огородника были чёрными, как дыры в чуланной двери, и на дне их поблескивали зелёные искры.
Такие искры Мариус видел в глазах у котов в марте.
И Мариус вдруг, совсем не думая что говорит и совершенно равнодушным тоном спросил:
- Кто она, Кароль?
Лицо огородника налилось дурной кровью.
- Пошёл вон, дьяк.
Мариус продолжил так же равнодушно:
- Не грози. Кто она?
Кароль поднялся горой над столом. Рука его опустилась на только что опустевшую глиняную кружку.
Мариус вдруг усмехнулся.
- Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его.
Кароль закричал. Тонко и страшно, схватившись за чресла. Упал на пол, под стол, и начал извиваться и корчиться, словно срамной уд жёг его огнём.
Голос Мариуса поднялся:
- Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, так да погибнут бесы от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии славящих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняя бесов силою на тебе распятого Господа нашего Иисуса Христа, в Ад сошедшего и поправшего силу диавольскую, и даровавшего нам тебя, Крест Свой Честный, на прогнание всякого супостата.
