Командир полка меня ненавидел, я его тоже. По этой причине он меня и отправлял на самый дальний пост по дороге на Герат.
— Поезжайте, старший лейтенант, и примите командование. 37 пост самый горячий и кует либо героев, либо…, - он задержался и хмыкнул.
— Либо покойников, — тогда добавил я.
— Нет, трусов…, старший лейтенант.
Еще бы, успокоил. Уже пятого командира этого поста привозят в брезенте. Маджохеды прежде всего там выбивают командиров.
— Разрешите идти.
— Сейчас пойдете. Я еще не все сказал. Возьмешь с собой… врача лейтенанта Ковалеву. Да смотри, чтобы с ней ничего не случилось. Голову оторву, если что…
Ну вот навязали… Эта независимая барышня за приставание набила морду начальнику штаба полка, а снабженца капитана Сороку чуть не прихлопнула из пистолета, когда он пытался залезть в ее палатку ночью. Хорошо еще ранила его в ногу, а то могла бы и голову разнести. Теперь эту строптивую бабу в наказание пытаются затолкать со мной на дальний пост.
— Неужели ее нельзя было отправить поближе, а послать со мной какого либо фельдшера?
— Товарищ старший лейтенант, свои предложения, держите при себе, а пока выполняйте приказ.
— Есть.
Лейтенант Ковалева, скрутила свои светлые волосы клубком и закатила их под кепи. На ней такой же как и ребят камуфляжный костюм, только под курткой синий вязаный свитер, горло по пионерски повязано коричневатым платком, да на ногах синие красовки. Она несет в руке большую сумку, а небольшая, санитарная, перекинута у нее через плечо.
— Вы, старший лейтенант Бекетов?
— Я.
— Прибыла в ваше распоряжение.
— Оружие есть?
— Пистолет вот здесь.
Она хлопает свободной рукой по краю куртки.
— Из автомата стрелять умеете?
— Нет.
— Где бронежилет?
— Не выдали. Сказали на складе нет.
— Закиньте сумки в люк бронетранспортера, сами наверх. Ребята, там у вас место есть? Примите врача. Сержант Джафаров, присмотри за лейтенантом.
У нас небольшая колонна, четыре бронетранспортера, один разведывательный БТР и два грузовика. На 37 пост везем продовольствие, боеприпасы и смену. Пока от части отъезжает неполный взвод полу обученных салаг.
— По машинам.
Можно было бы и не кричать, все уже разместились по броне бронетранспортеров, но устав частично въелся в мои мозги и я еще не утерял того, что придирчиво вбивали в меня преподаватели училищ.
— Вперед.
Противно задымила, отходами солярки машина и тронулась с места. Со мной рядом сидит сержант Джафаров и молодой Коцюбинский.
— Товарищ, старший лейтенант, это правда, что скоро войне конец, — спрашивает Джафаров, затянувшись сигаретой.
— Откуда у тебя такие сведения?
— Рахим говорил.
Рахим, личный шофер майора Шефра, начальника разведки соседней афганской части.
— Ну и что говорил Рахим?
— Он слышал по голосу Америки, что в Кабул из Москвы пришел приказ, чтобы мы потихонечку свертывали свои дела здесь.
— Я был бы рад, если бы такой приказ существовал.
— Значит все лажа?
— Может быть…
— Вляпались. Теперь выбраться из этого дерьма не можем.
— Разговорчики, товарищ сержант.
Наступила тишина. На броне сидеть неудобно и большинство солдат разместилось на украденных в части одеялах, другие — на скатках шинели. Кто то любезно предложил врачихе скатку и та, поудобней сев, подтянула коленки так, почти положила на них голову.
— Доктор держитесь, за кронштейн башни, — прошу я ее, — не дай бог, свалитесь при повороте…
— У нас был такой случай, — опять заговорил сержант. — В прошлом году мы из туннеля перли на Кабул, а салажонок Баташов заснул на броне и его вынесло в стенку скалы при повороте…
— На смерть? — спросил Коцюбинский.
— Нет. Живым остался, только два ребра сломал, его сразу же домой отправили.
— Вот повезло то.
— Повезло лейтенанту Цваху, ему мизинец пулей отбило. Мало того, что его домой отправили, так даже орденом наградили.
Несколько салаг, прислушивавшихся к разговору, завистливо вздохнули.
— Товарищ старший лейтенант, — спрашивает меня неугомонный Коцюбинский, — а правда, что 37 пост самый опасный на дороге в Герат.
— Правда. Он стоит на самой развилке дорог у селения. С гор его все время тревожат маджохеды, а с поселка постреливают жители.
— За что они нас так ненавидят.
— У жителей востока, есть такое понятие — кровная месть. Вот так и идет по цепочке, за отца, за сына, за детей….
Боже мой, что я несу? И дураку ясно, что Афганцы ненавидят нас за то, что мы ведет себя как захватчики в их стране. Но нельзя же говорить об этом солдатам.
— Если мы знали об этой их особенности, зачем нужно было начинать убивать этих отцов, сыновей и детей? — фыркает сержант.
— Наверно такие вопросы надо задавать не мне.
Мы опять замолчали. Глинобитные жилые строения кончились и перед нами выплыла зигзагообразная лента дороги. То слева, то справа, стали появляться возвышенности, а далеко впереди замаячили горы.
— Скоро начнется, — тянет сержант.
— Что, начнется? — пугается Коцюбинский.
— Самые опасные приключения.
— Ребята, — обращаюсь я к солдатам, — подъедем к горам, слушайтесь только мою команду или сержанта, не раздумывая делайте то, что вам прикажут.
Все молчат. Невидимый холодок смерти проскользнул по их сердцам.
Дорога петляет в гористой местности. Мы все на стреме. Солдаты напряженно глядят по сторонам, сжимая в руках, снятые с предохранителей автоматы. Мне протянули из люка бронетранспортера наушники и ларингофон и теперь на связи сидит вся колонна. Впереди мелькает разведывательный БТР. Там сидят самые отчаянные ребята — смертники. Обычно, в начале боя, первую гранату получают они.
— Скоро первый пост? — не выдерживает кто то из солдат.
— Через час двадцать.
Ковалева, тоже напряжена, она как зверек, через свои колени, зачарованно смотрит на горы.
— Разве здесь нет поблизости селений? — наконец то заговорила она.
— Есть. Вдоль дороги несколько деревень. В общем здесь не так часто нападают на нас. Основная часть дороги до первого поворота на север в основном контролируется нами. Здесь несколько блок- постов удачно перекрывающие подступы к шоссе. А вот там…
— Смотрите, встречная колонна идет, — кричит один из молодых солдат.
Навстречу шла большая колонна бронетранспортеров и грузовых машин. На БТРах сидят солдаты с автоматами на изготовку. С первого бронетранспортера машут рукой.
— Стой, — кричу я водителю.
Наша колонна останавливается, к машине подъезжает встречный головной БТР и тоже застывает. За ним колонна тоже останавливается.
— Бекетов, никак ты?
— Здорово Бандорян, — восторженно ору я.
С Давидом Бандоряном мы вместе кончали училище. Потом наши дороги разошлись и вот, первая трогательная встреча в Афгане.
— Ты куда?
— На 37.
— Паскудное место. А мы в Кабул, проводили операцию под Гератом, теперь обратно…
— Как дорога?
— От Герата до северного шоссе два раза попадали в переделку. А здесь уже рай.
— Потери есть?
— Один убитый, трое раненых. Больше присматривай за южной стороной шоссе. Они в основном засады делают там, против солнца, плохо видно…
— Как Саша? Дети то есть?
— У меня дочка, Настенька. Пока все хорошо. Я их оставил в Ростове у мамы. А ты все так же холост и воинственен. Сколько здесь времени служишь?
— Три года.
— Вай, вай, вай. А я только восемь месяцев.
— Давид, давай встретимся после войны в Ростове у ваших.
— Пойдет. Как шесть часов вечера после войны. Пока, Юрка. Трогаемся, ребята.
Машина дернулась и поплыла мимо нас. Проезжающие солдаты желали нам удачи.
Первый блок — пост, встретил приветливо. Только мы спустились на землю, чтобы размять косточки и сходить в туалет, как капитан, командир поста, отозвал меня к себе в землянку и сразу предупредил.
— Сейчас у духов начались изменения в структуре военного управления. Чувствуют, мерзавцы, что мы скоро уходим, вот и решили изменить тактику.
— Так это точно или ходят слухи, что мы уходим?
— Точно, старший лейтенант. Сейчас разрабатывается поэтапный план вывода войск. Но тебе считай не повезло, 37 пост теперь будет как кость в горле у духов. Он теперь наверняка поменяет свои охранные функции на оборонительные и будет сдерживать их наступление на Кабул.
— А что там за изменения в их тактике?
— Во первых, переход к крупномасштабным операциям, во вторых, полевые командиры усиливаются наступательным вооружением и соответственно техническими кадрами.
— Черт, как мне не везет.
— В их ряды вливается масса добровольцев из Пакистана и других арабских стран и теперь помимо бронетранспортеров появятся танки, системы залпового огня, зенитные комплексы и возможно самолеты.
— Неужели весь арабский мир против нас?
— Он давно против нас. Когда выезжаешь?
— До второго поста дотяну к ночи?
— Дотянешь. Если поедешь сейчас.
— Тогда постараюсь побыстрей накормить свою команду и тронусь.
— Желаю тебе выжить, старлей.
Самое прекрасное пожелание в этой глупой войне.
Мои солдаты сидят под колесами машин и едят из котелков кашу. Даже врачиха, присела на камни, под тень танка и еле-еле перемещает ложку, давясь гречкой. Я подхожу и присаживаюсь к ней.
— Ну как, себя чувствуете?
— Паршиво. Чувствую, что мои нервы после такой поездки совсем расшатаются. Я ведь понимаю, что самое страшное впереди и уже сейчас не могу отделаться от чувства страха.
— Мы все так, не вы одна. Это ребята при вас еще держаться, а так… Я уже здесь за время службы такое насмотрелся… Провожу колонну, а все молчат, от страха молчат. Сегодня же хорохорятся, разговаривают даже.
— Говорят, у вас с командиром части не очень хорошие отношения. Он вас в самые паршивые операции первым посылает.
— Правильно говорят. Полковник подонок.
Она пристально смотрит на меня.
— Про вас идет очень много слухов… А в этот раз вы в чем провинились?
— Набил рожу замполиту полка…
— Боже мой, но вас же могли отдать под трибунал. Ведь замполит порядочная сволочь, это я сама знаю.
— Могли, но слишком уж я был прав и потом бил я его не в служебное время.
— А разве на войне есть неслужебное время?
— Есть. Я его бил в кровати.
Врачиха улыбается. Я догадываюсь, что она давно все знает, но лишний раз хочет убедится в правдивости истории.
— Как в кровати?
— Так. Пришел вечером, когда он спал у шл…, у одной женщины, сорвал одеяло и несколько раз врезал.
— Действительно с вами не соскучаешься.
Ко мне подскакивает сержант Джафаров.
— Товарищ старший лейтенант, колонна готова к отправлению.
— Хорошо. Мы сейчас идем. Выкиньте вы эту кашу, товарищ лейтенант, — прошу я врачиху, — запейте компотом и поехали. Нас ждет 37 пост.
Опять все сидят на броне в большом напряжении. Колона ползет вдоль реки, которая крутится между гор.
— Товарищ старший лейтенант, — ко мне оборачивается Коцюбинский, — а здесь на этом посту, который мы проехали, все готовятся к отправке на родину. Я говорил с ребятами, они утверждают, что приказ подписан и уже первые части своим ходом пошли к границе.
— Я говорил с командиром поста, он мне сказал тоже самое.
— Значит и нас того…, скоро в Союз.
— Не знаю. Но зато вижу одно, нас посылают совсем в другую от родины сторону, на 37 пост.
— Мать твою, — взрывается сержант, — почему так не везет. Осталось три месяца до дембеля, а тут… полезли в эту дыру.
— Неужели нами хотят пожертвовать, чтобы спасти всю армию, — недоумевает Коцюбинский. — На 37 посту только два взвода.
— А кто сказал, что линия фронта на 37 посту? Пока в Герате и других местах стоят наши части, мы будем выполнять свой долг, — решил ему ответить я.
— Долг, в гробу я видел этот долг, — уже шипит Джафаров. — Мы пришли сюда исполнять свой этот интернациональный долг, а против нас выступил почти весь народ Афганистана. Может тогда это слово запихнем в одно место.
— Чего расшумелся. Замполита на тебя нет. Слышал бы он, голову бы точно оторвал.
— Нашего замполита в такую дыру не пошлют, — сообщил какой то салага.
— А за что вы набили ему рожу? — неожиданно успокоился сержант и задал мне этот коварный вопрос.
— Ребята, можно на этот вопрос не отвечать?
— Ладно. Не говорите, — снисходительно произнес Коцюбинский.
Все заулыбались. Они то точно знали за что…
— Товарищ старший лейтенант, вас за это…
Вдруг заговорил микрофон и я поднял руку. Все мгновенно напружинились.
«Первый, говорит восьмой. Мы задержали арбу. Просим ее досмотра.»
— Добро. Мы сейчас подъедем.
— Слушайте все. Как окажемся у арбы, все с машины и следить за местностью.
Теперь никто не говорит, все изучают окружающий ландшафт.
Наш небольшой разведочный БТР стоит у огромной телеги, запряженной парой быков. Сержант Грибов стоит у хозяина этого сооружения, бородатого старика. Рядом девушка, в неприглядной одежде, лицо до глаз прикрыто черной тряпкой. Мы останавливаемся рядом с ними. Все мгновенно спрыгивают с бронетранспортера, только врачиха, медленно на полусогнутых, цепляясь за выступы брони, пытается спустится на землю.
— Прыгайте, черт возьми.
От неожиданности Ковалева разжимает руки, валится на спину какому то солдату и падает грудью на пыльную бровку. Потом возмущенная поднимается и с яростью смотрит на меня.
— В чем дело, сержант? — обращаюсь я к Грибову.
— Смотрите, товарищ старший лейтенант, — он подходит к арбе и откидывает сено, я вижу нашу армейскую радиостанцию РС-12. — Мы едем и вижу, как вот эта девчонка начала что то судорожно прятать под сено. Сразу остановились и я нашел эту штуку.
