Заметно убывает мгла.
Урчит на кухне холодильник.
Звонит, проклюнувшись, будильник:
“Тум-ба-ла-ла! Тум-ба-ла-ла!”
Пора корпеть и колесить.
А ветры мира в эту пору
летят на Храмовую гору —
благословения просить.
С шоссе вдоль иерусалимского леса,
с уступа горы, как с галерки,
мы смотрим туда, где играется пьеса,
ярчайшая без оговорки.
Старинная пара — ты зритель, я зритель,
условные кто-то и некто,
но это для нас господин осветитель
дорвался до светоэффекта.
Подобен шестерке коней колесницы
победно светящейся Славы,
там перистый веер, как имя, святится
над выбросом огненной лавы.
И у горизонта, где солнце все ниже,
оплавившись, горы прогнулись.
Ни Рерих, ни Рокуэлл Кент, ни Куинджи
до этого не дотянулись.
Часть зрения — вот за погляд наша плата.
Потом вдруг попросят из зала.
Но если досмотрим остаток заката,
то он будет стоить начала.
Ни самоповтора ему, ни поблажки, —
лишь меркнущие постепенно
прорывы огня, цветовые растяжки
до мига ухода со сцены.
И, выдохнув браво, мы к выходу двинем.
Но даже тогда нас уважат, —
едва обернемся, на звездчато-синем
еще нам и отсвет покажут.
Не любя стихи в размере
баба сеяла горох,
согласись, по крайней мере, —
этот ритм бывал не плох.
Он когда-то на прощанье
прорастал в рысце не зря,
завершая обещанье:
…и влюблюсь до ноября.
В том же темпе, или чаще,
как случится, так и пей
от покрепче до послаще:
сердцу будет веселей.
И, уснуть напрасно силясь,
спросишь блики на стене:
что ж так тяготы взбесились,
надрывая сердце мне?
А не сдюжит оболочка,
убавляя жар и пыл,
сам себе напомнишь: точка.
Умереть господь судил.
Но на то и стих живучий,
отметающий барьер.
Ах, как ладят смысл и случай,
слух, созвучия, размер!
Почти электронный стрекочущий звук —
такой же дарил вечерами Юг.
Цикады — та с этой — похожи, и все же
поют не одно и то же.
Южней на два моря, здесь воздух иной, —
тревожней огни, затяжнее зной;
цикада бессонней — и определенно
не та, что у Анакреона.
Но оде “К цикаде” достался масштаб,
о чем и свидетельствует хотя б
тот факт, что, корпя среди снежных заносов,
ее перевел Ломоносов.
А здешняя кроха безвестно живет:
сама себе текст, сама — перевод,
сама — звукозапись и, это же надо,
цикада сама — цитата.
И все это в целом — одна сторона.
Что слышно у нас? Цикада слышна:
к полуночи, за полночь стрекот в разгаре, —
сегодня она в ударе.
Возможно, что вклинится меж новостей
пристрелка цикадных очередей
и то, как одной из них вроде пунктира
прошита насквозь квартира.
В ней мало шагов от окна до окна.
Зато вдруг проклюнулась глубина.
Там бросили жребий. Там выбрана дата.
Осада. Масада. Цикада.
