Воскресенье, 18 июля
У меня в комнате
18.00
Сижу у окна и взираю на чужой праздник жизни.
Кто бы мог подумать, что все обернется полной парашей? Мне всего четырнадцать, а на мне уже можно ставить крест, и все из-за родителей.
Я сказала маме:
- Если в твоей жизни все закончено, не фига на мне отыгрываться.
Мама злится и все время поправляет лифчик, как метательница диска на старте. Хорошо, что еще диска нет, а то бы он точно в меня полетел.
Господи, какая несправедливость! Они хотят разлучить меня с друзьями, оборвать мою любовь и заслать меня в какую-то там Киви-гоу-гоу-ландию (См. «Джорджиальные словечки»).
Я сказала маме все, что про нее думаю, а она обозлилась и крикнула:
- А ну марш в свою комнату!
- Ах, так? Ну и прекрасно. Я ухожу, и знаешь почему? Потому что ты испортила мне жизнь!
Я ушла и хлопнула дверью. Пусть ей будет стыдно.
А мне ничего не оставалось, как лечь в постель.
19.00
Ах, Робби, Робби, где ты теперь?
Вообще- то Робби в походе. А без него тут такое…
Хорошо еще, что я успела стать его девушкой.
19.15
Робби ждет большой удар: через неделю меня увозят к черту на куличики.
19.18
После стольких стараний - полный облом. Сколько косметики было изведено, сколько денег выклянчено, сколько каблуков истоптано, только бы «случайно» попасться на глаза моему Богу Любви. А сколько бессонных ночей провела я в мечтаниях, и все псу под хвост. Мы с Робби дошли уже до шестого пункта по шкале поцелуев. Он только дозрел, чтобы встречаться со мной, несмотря на разницу в возрасте, и вдруг мама подкидывает такую подлянку - купила билеты до Новой Зеландии.
Я вся изревелась, и мой нос, и без того большой, набух от горя. И в лучшие-то времена он не радовал меня, а теперь и просто побил все рекорды носатости.
21.00
Я этого не переживу.
21.10
Когда не хочется жить, время ползет медленно.
21.15
Надела темные очки, чтобы спрятать зареванные глаза.
Очки мне купила мама - пусть даже не подлизывается, все равно мне жизнь испортила. Но я все-таки их взяла. Поеду в них в страну вечно зеленых киви. Нормальные очечки. Я в них как французская актриса из одной мелодрамы - она там без конца целуется с Жераром Депардье, а потом они расстаются, и героиня курит сигареты «Galoise» и плачет.
Я подошла к зеркалу… как же фамилия той французской актрисы, у нее еще такой хриплый трагический голос, как у меня после рева:
…Она была всего лишь подросток (грассируя)… и родители (ударение на последнем слоге) увезли ее в NouvelleZelande (1)
Merde! (2)
Услышав, как мама поднимается наверх, я юркнула под одеяло…
Она приоткрыла дверь и говорит:
- Джорджи, ты спишь? Я молчу. Пусть мучается.
- Сними очки, - сказала мама, - а то ослепнешь…
Она что, медик? Она такой же медик, как наш папа - «оч.умелые ручки». У него руки-глюки (См. «Джорджиальные словечки»).
Видели бы вы построенный им сарай! Он обрушился в тот самый момент, когда туда вошел дядя Эдди.
Я провалилась в тревожный сон, а потом из соседского сада послышался ор и грохот. Что там у них? Урожайная страда на ночь глядя? Никакого сочувствия к чужому горю! Меня так и подмывало крикнуть из окна: «Эй, вы! Копайте потише!»
Но я молчу - у меня горе.
Полицейский рейд
Ну очень интересно
00.10
В дверь позвонили: я вылетела на лестницу и свесилась вниз. Мама, как была в одной сорочке, пошла открывать. А у нее все просвечивает, и груди на блюдце. Никакой гордости у женщины.
На пороге два полицейских: у того, что повыше, подраны штаны, и на вытянутой руке он держит мешок, в котором что-то дрыгается.
- Это ваш котяра? - говорит он взбешенным голосом, хотя полицейские обычно очень вежливые.
- Эээ… - мычит мама. Я сбегаю вниз.
- Добрый вечер, констебль, - говорю. - А этот кот, он размером с Лабрадора?
- Пожалуй, - отвечает полицейский.
- Он такой пятнистый, и одно ухо рваное?
- Эээ, да, - кивает он.
- Ну, тогда это точно не наш.
Я думала, получилось смешно, а констебль нахмурился:
- Деточка, нам не до шуток.
Мама опять начала цокать языком, качать головой и поправлять грудь под рубашкой. Омерзительное зрелище. Я думала, что констебль скажет ей: «Мадам, подите и накиньте что-нибудь на себя», а он даже глазом не повел.
- Этот ваш кот, - сказал констебль, - терроризирует соседей. Он загнал их в теплицу, они едва выбрались. А потом он начал гоняться за их пудельками.
- Ничего удивительного, - отвечаю я. - С ним такое бывает, потому что в нем течет кровь дикой шотландской кошки. Иногда он слышит зов предков, и тогда…
- Тогда держите его на привязи, - оборвал меня полицейский.
Потом он долго разглагольствовал про общественный порядок, и у меня было время подумать о своем, о девичьем. Когда констебль умолк, я сказала:
- Послушайте, мои фазер-мазер заставляют меня ехать в Вангамата, а это на другом конце света, в Новой Зеландии. Вы смотрели сериал «Соседи» (См. «Джорджиальные словечки») ?
Тогда вы меня поймете. Спасите меня. Мама сердито посмотрела на меня и сказала:
- Джорджия, прекрати, и так тошно.
- Мы вас серьезно предупреждаем, - сказал полицейский. - Держите кота в узде, иначе мы будем вынуждены принять строгие меры.
И тут моя мамочка стала улыбаться как идиотка и накручивать локон на палец:
- Ах, мне так неловко, что мы доставили вам столько хлопот. Не желаете пройти и выпить чашечку кофе?
Ужас. Теперь полицейские подумают, что у нас не семья, а бордель какой-то. Но, представьте, инспектор расплылся в улыбке и говорит маме:
- Вы очень любезны, мадам, но нам пора. Мало ли еще в городе других опасных котов и людей.
Я многозначительно посмотрела на рваные штаны констебля и взяла из его рук дрыгающийся мешок.
Когда полицейские ушли, мама начала рвать и метать, угрожая выкинуть Ангуса на улицу.
- Отлично, мамочка. Ты лишаешь меня самого дорогого. Сначала любимого парня, потом любимого кота. Ты эгоистка. Я не могу бросить Робби. Он секс-символ и требует постоянного контроля.
Но мама молча ушла к себе в комнату.
Ангус гордо вылез из мешка и пошел на кухню подкрепиться. Он урчал как пушистый мотор и был очень доволен жизнью. Потом на кухню приволоклась Либби - в пижамке и со своим любимым «одеялком» - это она так называет мамин старый гигантских размеров бюстгальтер. Подгузник у Либби сполз, проник под штанину и превратился в пухлый наколенник. Не хватало еще, чтобы она тут наложила в штаны.
- Либби, пойди к маме, пусть она поправит тебе подгузник, - говорю.
- Плахой мальчик, - сказала мне Либби, поцеловала Ангуса в нос и потащила его к себе в комнату.
И как он ей такое позволяет, ума не приложу! Он мне вчера чуть руку не откусил, когда я хотела помыть его миску с остатками еды.
Понедельник, 19 июля
11.00
Я в полном ауте. Прошло уже полтора дня с тех пор, как мы поцеловались с Б.Л, и у меня началась поцелуйная ломка* (См. «Джорджиальные словечки») - губы сами собираются бантиком.
Как бы мне увильнуть от поездки в Новую Зеландию? Я уже начала принимать меры - устроила голодную забастовку (не считая одного «Джемми Доджерс») (См. «Джорджиальные словечки»).
14.00
Звонит телефон. Мама орет из ванной:
- Джи, сними трубку. А я ей в ответ:
- Можно быть чистым снаружи, но грязным внутри!
- Джорджия, сними трубку! - сердито повторяет мама.
С трудом поднимаю себя с кровати, плетусь вниз к телефону:
- Алло, отель Разбитых Сердец слушает. А в ответ только треск, шипение и завывание…
- Алло! Алло! - ору я.
И вдруг откуда-то издалека доносится:
- Черт!
Это голос моего отца (я еще называю его фати (от немецкого «фатер»). Фати звонит нам из Новой Зеландии, и, как всегда, он не в духе.
- Джорджи, что ты кричишь? У меня чуть барабанные перепонки не лопнули.
- А ты что молчишь? - возмущаюсь я.
- Неправда, я с тобой поздоровался.
- А я не слышала.
- Потому что ты кричала.
- Я не кричала, а говорила «алло», - огрызнулась я. - Я не могу одновременно говорить и слушать.
- А вот у нормальных людей это получается.
Ну вот, опять пошло-поехало, все у него не так.
- Мама в ванной, - говорю я.
- Ты хоть меня узнала? Помнишь меня?
- Помню. Ты такой… толстопузик со смешными усами.
- Джорджи! Ты меня удивляешь. Не груби отцу и позови маму. И чему вас только в школе учат!
Я убрала трубку от уха и крикнула:
- Мутти, там какой-то дяденька звонит, утверждает, что он мой фати, но что-то я сомневаюсь, уж больно он ворчит.
Мама вышла из ванной в трусах и лифчике, волосы мокрые. Да-а, ну и грудь у моей мамочки, как ее не заносит на поворотах.
- Предупреждаю, что у меня трудный возраст, который называется нежным, - говорю я и передаю маме трубку. И под ее сердитый взгляд ухожу к себе и слышу:
- Здравствуй, любимый. Что? Да знаю… Да, я знаю… И не говори. Теперь понимаешь, каково мне с ней? Просто кошмар…
Очень мило. Между прочим, никто не просил производить меня на свет. Да и появилась-то я только потому, что мои родители… Даже представить противно.
У меня в комнате
14.10
Их разговор слышен даже отсюда:
- Я знаю, Боб… Я знаю, знаю… Знаю… И о чем это они? Я кричу из комнаты:
- Предупреди его, что я никуда не поеду!
Наверное, отец услышал мои слова, потому что в трубке раздался громкий писк. Ну и буйный же у меня папочка. Однажды я потихоньку добавила в его пиво «Лагер» пену для бритья, но отец не понял юмора, орал как резаный: «Дура!» и все такое. Он что, не понимает, как это отразится на моем здоровье и что потом ему же придется выложить за лечение кучу бабок. Если только я прежде не склею ласты.
14.30
Упорно не снимаю пижаму, слушаю грустную музыку.
На пороге нарисовалась мама:
- Можно?
- Нет.
Но она присела на краешек кровати и погладила мою ногу.
- Ууу… - протянула я и отвернулась.
- Солнышко, - сказала мама, - да, у тебя трудный возраст… Но это шанс, понимаешь? У твоего отца все пойдет по-другому.
- Что у него пойдет по-другому? Он что, похудел? Или сбрил усы? Нет. Он все равно останется толстым и усатым, тебя же это устраивает. Так что пускай возвращается.
- Джорджия, не груби, это не смешно.
- Очень даже смешно.
- Нет, не смешно.
- А кто смеялся, когда Либби назвала соседа дрочилой?
- Либби всего три года, и она не знает значения всех слов, для нее оно такое же, как «папа», например. Слушай, постарайся воспринять нашу поездку как приключение.
- Это как если бы я пошла в школу и попала под автобус?
- Ну да… Черт, да нет же! Джорджи, пожалей ты свою мамочку.
Я промолчала.
- Пойми, наш папа не может найти здесь достойной работы. А ведь он должен думать о своей семье.
Я все молчала. Горестно вздохнув, мама ушла.
Жизнь - голимая жестокость. Разве она не видит, что мне ну никак нельзя сейчас уезжать? Конечно, не видит, она же глупая. Умом я точно не в нее, со своими хорошими отметками по… эээ, ну ладно, проехали. Зато мама от души наградила меня «лохматобровым» геном. Она сама без конца выщипывает свои брови, чтобы одну сплошную бровю превратить в две, и меня обрекла на пожизненное выщипывание. В прошлом году я случайно сбрила брови, и они растут теперь с удвоенной силой. Если ими не заниматься, они так попрут, что станут препятствием для глаз. А Джаске повезло - у нее аккуратненькие бровки.
И уж коль речь зашла о наследственности, боюсь, что мама наградила меня еще «большегрудым геном». Моя грудь растет как на дрожжах, и я того гляди догоню маму, и на меня все будут оглядываться.
Пару лет назад мы плыли на пароме во Францию, мама стояла у парапета и смотрела на воду. А папа ей сказал:
- Дорогая, отойди от края, ты представляешь угрозу для навигации. (См. «Джорджиальные словечки»).
17.00
Мне в голову пришла гениальная идея. Простая, как кактус. Я попрошусь остаться, чтобы следить за домом и Ангусом, а то мало ли что - воры, поджигатели, сквотеры (3)…
Или придут какие-нибудь анархисты и измалюют все стены черной краской, а потом доберутся до соседских пуделей, и тогда в сравнении с ними мой Ангус покажется им ангелом…
Что ж, пойду и порадую маму своим решением. Пообещаю ей подойти к охране дома со всей ответственностью. Другая отмазка - могу сослаться на нашу замечательную систему образования, какую поискать. И еще скажу:
- Дорогая мамочка, это очень ответственный момент в моей школьной карьере. Меня вот-вот возьмут в хоккейную команду.
Хорошо, что мама не знает моих годовых оценок. Увидев их, я ужаснулась, и мне пришлось подделать мамину подпись.
17.05
У нашей классной мисс Хитон по прозвищу Ястребиный Глаз явно проблемы с воображением. Она написала в дневнике: «На уроках ведет себя как ребенок». Ха, я и есть почти ребенок. А всего-то и было - изобразила паралич челюсти.
17.10
Когда мама уедет, я буду устраивать вечеринки. Но прежде нужно составить список, кого приглашать.
Секс- символы
Робби… Пожалуй, и все.
Из девчонок
Рози, Джулз, Эллен… Можно пригласить и Джас. При условии, что она будет хорошо себя вести. А то в последнее время она, прям, как Алиса из Туниса (См. «Джорджиальные словечки») - забросила лучшую подругу и вздыхает по своему Тому.
Просто знакомые
Мэбс, Сара, Абби, Фэбс, Хэтти, Бэлла - короче, нормальные девчонки, с ними можно общаться, но примерить мамину кожаную куртку я бы им не дала.
Пожалуй, к списку еще можно добавить кое-кого из мальчишек.
17.20
Можно даже позвать Свена, хотя он ужасно танцует. Ну и других знакомых, кто не безынтересен сам по себе (и особенно с подарками).
17.23
И уж кого я точно не позову, так это П. Грин. Даже близко не подпущу. Если меня и в следующем году посадят с ней за парту, я свихнусь. Она ужасная и помешана на хомячках.
Так, кого еще вычеркиваем? Макрель (См. «Джорджиальные словечки») Линдси, потому что она встречалась с Робби. Я девушка добрая и не хочу, чтоб она от горя отбросила ласты, видя, как мы с Робби обнимаемся и целуемся. Или не дай бог она меня убьет из ревности, и вечер будет испорчен.
Так, кого еще я не хочу видеть? Джеки с Элисон, эту наглую парочку. Им по нулям - они ужасно вульгарные.
21.10
Смотрю в окно и вижу большеротого Марка Большая Варежка. Он куда-то намылился со своими дружками. Господи, все кругом общаются, а моя лучшая подруга про меня забыла. И все из-за парня.
Как мелко.
А вдруг БЛ передумает со мной встречаться из-за моего большого носа?
21.15
Звонит Джаска. Спасибо, что хоть на минуту оторвалась от своего Тома и вспомнила про меня.
- Ты сказала маме, что не хочешь в Новую Зеландию? - поинтересовалась она.
- Я пыталась, но она никак не реагирует, хотя я ей все объяснила - про переходный возраст и про зарю женственности.
- Про какую еще зарю?
У нее что, тыква вместо головы?
- Объясняю, если не поняла. Помнишь, Джас, что нам сказала высокочтимая Спичка, отпуская нас на летние каникулы? Она сказала: «Девочки, вы находитесь на заре женственности, а продолжаете рисовать веснушки на носах. Это не смешно и лишено всякого женского достоинства».
- А по-моему, веснушки - это смешно, - заявила Джас.
- Я тоже так считаю.
- Зачем тогда Спичка так сказала?
- Джас…
- Что?
- Умолкни.
21.30
Либби пришла ко мне в постель и положила мне под бок Барби в скафандре и Томаса-Паровозика. Острые ручки Барби больно упираются мне в спину, но я терплю. Интересная компания получается - словно я сама большая игрушка и лежу с другими игрушками в общей коробке. Либби трется своим носом о мой - она увидела по телевизору, что так целуются эскимосы. Мне больно, нос у меня стал красный, и я говорю:
- Либби, хватит, я тебе не эскимос.
- Квигл-квогл-угу, - отвечает сестренка на самодельном эскимосском языке.
Что вообще происходит с моей жизнью?
22.00
Смотрю в окно - там светят звезды. Вспоминаются все люди, которые были в истории человечества - ведь им тоже было грустно, и они тоже просили Боженьку, чтобы он им помог. Я упала на колени, угодив в тарелку с бутербросным сандвичем (См. «Джорджиальные словечки») , оставленную мной на полу. Именно так, с коленями, упертыми в тарелку, я слезно молила: «Прошу тебя, Господи, пусть прямо сейчас зазвонит телефон, и пусть это будет Робби. Если это случится, обещаю, что стану ходить в церковь каждый день. Спасибо, Господи».
