Врачъ, которому наука обязана прекрасной физіологической теоріей, еще молодымъ человѣкомъ ставшій одной изъ знаменитостей парижскаго медицинскаго факультета, центра просвѣщенія, которому всѣ европейскіе медики отдаютъ должное почтеніе, докторъ Біаншонъ, прежде чѣмъ посвятить себя вполнѣ медицинѣ, долгое время занимался хирургіей. Его первыми шагами на научномъ поприщѣ руководилъ одинъ изъ великихъ французскихъ хирурговъ, знаменитый Деплэнъ, мелькнувшій въ наукѣ, какъ метеоръ. По признанію даже его враговъ, онъ унесъ съ собою въ могилу непередаваемую методу. Какъ всѣ геніальные люди онъ не оставилъ наслѣдннеовъ; онъ все носилъ и все унесъ съ собою. Слава хирурговъ похожа на актерскую: она существуетъ только при ихъ жизни, ихъ талантъ послѣ смерти не поддается оцѣнкѣ. Актеры и хирурги, равно какъ великіе пѣвцы, какъ виртуозы, своимъ исполненіемъ удесятеряющіе силу музыки, всѣ они герои минуты, Деплэнъ представляетъ доказательство одинаковости судьбы этихъ преходящихъ геніевъ. Его имя, вчера столь славное, нынче почти забыто; оно останется извѣстнымъ только въ предѣлахъ его спеціальности. Но развѣ для того, чтобъ имя ученаго изъ области науки перешло во всеобщую исторію человѣчества, не требуется несіыханныхъ обстоятельствъ? Развѣ Деплэнъ обладалъ тою универсальностью знаній, которая превращаетъ человѣка въ слово или образъ цѣлаго столѣтія? У Деплэна была изумительная вѣрность глаза; онъ постигалъ больного и его болѣзнь, благодаря прирожденной или выработанной интуиціи, дозволявшей ему схватывать совокупность отличительныхъ особенностей даннаго лица, точно опредѣлять часъ и минуту, когда слѣдуетъ сдѣлать операцію, принимая во вниманіе атмосферическія условія и особенности темперамента. Но ради того, чтобъ идти такъ въ ладъ съ природой, изучилъ ли онъ непрестанное взаимнодѣйствіе существъ и первичныхъ веществъ, содержащихся въ атмосферѣ или доставляемыхъ землею человѣку, который ихъ поглощаетъ и переработываетъ ради извлеченія изъ нихъ особеннаго выраженія? Обладалъ ли онъ тою силою дедукціи и аналогіи, отчего зависѣлъ геній Кювье? Какъ бы то ни было, этотъ человѣкъ сталъ такъ сказать, наперстникомъ плоти и, основываясь на ея настоящемъ, схватывалъ ея прошлое и будущее. Но сосредоточивалъ ли онъ въ своемъ лицѣ всю науку, какъ Иппократъ, Галенъ, Аристотель? Былъ ли онъ руководителемъ цѣлой школы въ открытіи новыхъ міровъ? Нѣтъ. Если и нельзя отвергать, что этотъ неутомимый наблюдатель химіи человѣческаго тѣла обладалъ древней наукой маговъ, то есть знаніемъ элементовъ въ ихъ смѣшеніи, причинъ жизни, жизни раньше жизни, того чѣмъ она будетъ въ силу работы предшествовавшей существованію, — то, ради справедливости, слѣдуетъ сознаться, что все въ немъ было дѣломъ личности; при жизни онъ уединялся въ эгоизмъ, и теперь эгоизмъ убиваетъ его славу. На его могилѣ нѣтъ одаренной голосомъ статуи, которая могла бы передать будущему тѣ тайны, которыя геній отыскиваетъ не щадя себя. Но, быть можетъ, талантъ Деплэна былъ единомышленникомъ съ его вѣрованіями, а слѣдовательно смертенъ?
Для него земная атмосфера была рождающей утробой; онъ разсматривалъ землю, какъ яйцо въ скорлупѣ, и не имѣя возможности рѣшить, что явилось. раньше — яйцо, или курица, онъ не признавалъ ни пѣтуха, ни яйца. Онъ не вѣрилъ ни въ животнаго предшественника человѣка, ни въ переживающій его духъ. Деплэнъ не сомнѣвался, онъ утверждалъ. Его прямой и откровенный атеизмъ походилъ на атеизмъ множества ученыхъ, лучшихъ изъ свѣтскихъ людей, атеистовъ неисправимыхъ, — такихъ атеистовъ, существованія какихъ не признаютъ религіозные люди. Иное мнѣніе и не могло сложиться у человѣка, привывшаго съ юности разсѣвать существо по преимуществу, во время его жизни и послѣ смерти, рыться во всѣхъ его органахъ, не находя въ нихъ той единой души, признаніе которой столь необходимо для религіозныхъ ученій. Признавая въ немъ мозговой центръ, центръ нервный и центръ воздушно-кровеносный, изъ коихъ два первыхъ такъ возмѣщаютъ другъ друга, что въ два послѣдніе дня своей жизни Деплэнъ былъ убѣжденъ, что чувство слуха вовсе не абсолютно необходимо, чтобъ слышать, и чувство зрѣнія не абсолютно необходимо, чтобъ видѣть, и что солнечное сплетеніе замѣщаетъ ихъ, въ чемъ нельзя и сомнѣваться; Деплэнъ, усматривая въ человѣкѣ двѣ души, подкрѣплялъ свой атеизмъ этимъ фактомъ, хотя онъ ни мало не предрѣшаетъ вопроса о Богѣ. Этотъ человѣкъ, какъ говорятъ, умеръ въ полной нераскаянности, какъ въ сожалѣнію умираетъ много прекрасныхъ геніевъ, которымъ да проститъ Богъ.
Въ жизни этого великаго человѣка было много мелочности, говоря языкомъ его враговъ, ревнующихъ объ умаленіи его славы; но ее приличнѣе назвать явными противорѣчіями. Не понимая тѣхъ рѣшеній, на основаніи коихъ дѣйствуютъ выспгіе умы, люди завистливые и глупые пользуются кое-какими поверхностными противорѣчіями, чтобъ составитъ обвинительный актъ, на основаніи котораго мгновенно осуждаютъ ихъ. Если позже, соображенія, подвергавшіяся нападкамъ, и увѣнчаются успѣхомъ, если и обнаружится соотношеніе между приготовительной работой и результами, то все же уцѣлѣетъ кое-что изъ предварительной клеветы. Такъ, въ наши дни, Наполеонъ осуждался нашими современниками, когда хотѣлъ развернуть крылья своего орла надъ Англіей; нуженъ былъ 1822, чтобъ уяснить 1804 и плоскодонныя булонскія суда.
Слава и ученость Деплэна были неуязвимы и его враги ухватились за его странный нравъ, за его характеръ; между тѣмъ, какъ онъ просто обладалъ тѣмъ качествомъ, которое англичане зовутъ эксцентричностью. Порою онъ одѣвался великолѣпно, какъ трагикъ Кребилльонъ, и вдругъ обнаруживалъ странное равнодушіе на счетъ платья; его видѣли то въ каретѣ, то пѣшкомъ. Онъ поочередно былъ вспыльчивъ и добръ, казался жесткимъ и скупымъ, и былъ способенъ предложить все свое состояніе своимъ изгнаннымъ государямъ, которые сдѣлали ему честь и на нѣсколько дней приняли его даръ; словомъ, не было человѣка внушавшаго столь противоположныя мнѣнія. Хотя ради полученія черной ленты онъ былъ способенъ обронить во дворцѣ часословъ изъ кармана, все же, повѣрьте, про себя онъ смѣялся надо всѣмъ; изучивъ людей сверху и снизу, схвативъ ихъ истинное выраженіе посреди самыхъ торжественныхъ и самыхъ ничтожныхъ дѣяній ихъ жизни, онъ чувствовалъ къ нимъ глубокое презрѣніе. У великаго человѣка качества часто солидарны между собою. Если между этими колоссами, у одного больше таланта чѣмъ ума, то все же умъ его обширнѣе чѣмъ у того, про кого просто говорятъ: "онъ уменъ". Всякій геній предполагаетъ нравственное воззрѣніе. Это воззрѣніе можетъ прилагаться къ какой нибудь спеціальности; но кто видитъ цвѣтовъ, не можетъ не видѣть солнца. Тотъ, кто на вопросъ спасеннаго имъ дипломата: — какъ поживаетъ императоръ? — отвѣчалъ: "придворные появились, придутъ и люди", — такой человѣкъ не просто хирургъ или медикъ, онъ вдобавокъ удивительно остроуменъ. Поэтому, терпѣливый и прилежный наблюдатель человѣчества оправдаетъ чрезмѣрныя притязанія Деплэна и повѣритъ, какъ вѣритъ тому же относительно себя, что Деплэнъ былъ способенъ стать такимъ же великимъ министромъ, какъ былъ хирургомъ.
Между загадками, которыя представляли для многихъ современниковъ жизнь Деплэна, мы выбрали одну изъ самыхъ любопытныхъ, потому что разгадка ея обнаружится въ заключеніи разсказа и оправдаетъ его отъ иныхъ обвиненій.
Изо всѣхъ учениковъ, которые были при немъ въ госпиталѣ, Деплэнъ больше всѣхъ привязался къ Орасу Біаншону. До поступленія интерномъ въ Hôtel-Dieu, Орасъ Біаншонъ былъ студентомъ медицины и жилъ въ латинскомъ кварталѣ въ жалкомъ меблированномъ домѣ, извѣстномъ подъ именемъ дома Вокэ. Молодой человѣкъ испытывалъ тамъ приступы самой суровой нужды, — родъ горнила, откуда великіе таланты должны выйти чистыми и неизмѣнными, какъ алмазы, которые не ломаются, какимъ бы ударамъ ихъ не подвергали. Въ жестокомъ огнѣ разнузданныхъ страстей, они пріобрѣтаютъ неизмѣнную честность и въ постоянномъ трудѣ, которымъ они обуздываютъ свои обманутыя желанія, получаютъ привычку въ борьбѣ, ихъ ожидающей. Орасъ былъ прямой молодой человѣкъ, неспособный вилять въ вопросахъ чести, принимающійся за дѣло безъ словъ, готовый для своихъ друзей и заложить плащъ, и пожертвовать своимъ временемъ и трудомъ; словомъ, Орасъ былъ изъ тѣхъ друзей, которые не безпокоятся что получатъ взамѣнъ того, что даютъ сами, увѣренные, что въ свою очередь получатъ болѣе, чѣмъ дадутъ. Большинство изъ его друзей чувствовали къ нему то душевное уваженіе, какое внушаетъ добродѣтель безъ эмфазы, и многіе изъ нихъ боялись его осужденія. Но Орасъ обнаруживалъ такія качества безъ педантства. Онъ не былъ ни пуританиномъ, ни проповѣдникомъ; давая совѣтъ, онъ охотно бранился, и не отказывался отъ лакомаго кусочка, когда къ тому представлялся случай. Хорошій собесѣдникъ, степенный не болѣе кирасира, простосердечный и откровенный, но не какъ морякъ, потому что нынѣшніе моряки хитрые дипломаты, но какъ честный молодой человѣкъ, которому нечего скрыватъ, онъ ходилъ съ поднятой головой и веселой думой. Наконецъ, чтобъ выразить все однимъ словомъ, Орасъ былъ Пиладомъ не одного Ореста, принимая нынѣшнихъ заимодавцевъ за самое полное воплощеніе античныхъ фурій. Онъ переносилъ бѣдность съ тою веселостью, которая, быть можетъ, составляетъ одну изъ самыхъ главныхъ стихій храбрости, и какъ всѣ, у кого ничего нѣтъ, дѣлалъ мало долговъ. Трезвый какъ верблюдъ, подвижной какъ олень, онъ былъ стоекъ въ мысляхъ и поведеніи. Счастливая жизнь для Ораса началась въ день, когда знаменитый хирургъ удостовѣрился какъ въ его достоинствахъ, такъ и недостаткахъ, которые, какъ тѣ, такъ и другіе, заставляютъ друзей доктора Ораса Біаншона цѣнить его вдвойнѣ. Когда директоръ клиники принимаетъ на свое лоно молодого человѣка, то карьера этого молодого человѣка обезпечена. Деплэнъ постоянно бралъ Біаншона въ качествѣ ассисента въ богатые дома, гдѣ почти всегда нѣкоторая благостыня попадала и въ мошну интерна и гдѣ для провинціала незамѣтно разоблачались тайны парижской жизни; онъ оставлялъ его въ своемъ кабинетѣ во время консультацій, и заставлялъ помогать себѣ; порою онъ посылалъ его на воды съ какимъ нибудь богатымъ больнымъ; наконецѣ, онъ ему устроилъ практику. Изъ этого слѣдуетъ, что по истеченіи нѣкотораго времени у тирана хирургіи оказался сеидъ. Оба они, одинъ на вершинѣ почестей и науки, обладая громаднымъ состояніемъ и такой же славой; другой, скромная омега, безъ состоянія и славы, стали близкими друзьями. Великій Деплэнъ говорилъ все своему интерну; интернъ зналъ, сидѣла ли извѣстная женщина въ креслѣ подлѣ хозяина или-же на славномъ канапе, стоявшемъ въ вабинетѣ и на которомъ спалъ Деплэнъ; Біаншонъ зналъ тайны этого человѣка съ темпераментомъ льва и быка, благодаря чему бюстъ великаго человѣка расширился и располнѣлъ свыше мѣры, и сталъ причиной его смерти вслѣдствіе расширенія сердца. Онъ изучилъ странности этой столь занятой жизни, планы этой столь гнусной скупости, надежды политика, скрывавшагося въ ученомъ; онъ могъ предвидѣть разочарованіе, которое ожидало единственное чувство, уцѣлѣвшее въ этомъ не столько бронзовомъ, сколько бронзированномъ сердцѣ.
Однажды Біаншонъ сказалъ Деплэну, что бѣдный водоносъ изъ квартала святого Іакова страшно заболѣлъ отъ трудовъ и нужды; несчастный овернецъ во всю суровую зиму 1821 года ничего не ѣлъ, кромѣ картофеля. Деплэнъ бросилъ всѣхъ больныхъ. Съ опасностью загнать лошадь, онъ полетѣлъ вмѣстѣ съ Біаншономъ къ бѣдняку и велѣлъ самъ перенести его въ больницу, учрежденную славнымъ Дюбуа въ Сенъ-Денисскомъ предмѣстьи. Онъ самъ лѣчилъ водовоза, и когда тотъ выздоровѣлъ, подарилъ ему денегъ на покупку лошади и бочки. Этотъ овернецъ обратилъ на себя вниманіе слѣдующей оригинальной выходкой. Одинъ изъ его друзей заболѣлъ, и онъ немедленно привелъ его къ Деплэну, сказавъ своему благодѣтелю: "Я не допустилъ, чтобъ онъ пошелъ къ другому". Какъ ни былъ грубъ Деплэнъ, онъ пожалъ руку водовоза и сказалъ ему: — Приводи ихъ всѣхъ ко мнѣ.
И онъ помѣстилъ уроженца Канталя въ Hôtel-Dieu, и заботился о немъ чрезвычайно. Біаншонъ уже нѣсколько разъ замѣчалъ у своего учителя особую любовь къ оверицамъ и въ особенности къ водовозамъ; и въ виду того, что Деплэнъ приписывалъ особую важность лѣченію въ Hôtel-Dieu не видѣлъ въ этомъ ничего особенно страннаго.
Однажды, проходя по площади св. Сульпиція, Біаншонъ замѣтилъ, что около девяти часовъ утра его учитель вошелъ въ церковь. Деплэнъ, ѣздившій въ то время постоянно въ кабріолетѣ, былъ пѣшкомъ и пробирался по улицѣ Пти-Ліонъ, точно входилъ въ подозрительный домъ. Интерна, знавшаго мнѣнія своего учителя, и бывшаго вдобавокъ заклятымъ кабанистомъ, естественно взяло любопытство; онъ прокрался въ церковь, и былъ не мало изумленъ, увидѣвъ, что великій Деплэнъ, этотъ атеистъ, безжалостный къ ангеламъ, не представляющимъ никакой поживы для скальпеля, не страдающимъ ни фистулами, ни гастритами; словомъ этотъ неисправимый невѣръ покорно стоитъ на колѣняхъ, и гдѣ же? у алтаря Святой Дѣвы; тамъ онъ прослушалъ обѣдню, заплатилъ за нея, далъ на бѣдныхъ, и все это съ серьезнымъ видомъ, точно дѣлалъ операцію.
Біаншонъ, не желая, чтобъ его заподозрѣли въ шпіонствѣ запервымъ хирургомъ Hôtel-Dieu, ушелъ. Случайно, въ тотъ же самый день Деплэнъ пригласилъ его обѣдать не къ себѣ, авъ ресторанъ. За дессертомъ Біаншонъ, послѣ искусныхъ подходовъ, заговорилъ наконецъ о мессѣ, называя ея шутовствомъ и фарсомъ.
