За высокой-высокой горюй, среди темного-темного леса, на зеленой поляне в маленьком домике ЖИЛБЫЛ Я.
А у меня жила-была бабушка. Моя бабушка — красавица; красивей ее нет на всем белом свете.
Моя бабушка сказки рассказывает.
Мы сидим с ней в нашем маленьком домике, около маленького окошка и на наш сад смотрим. А в саду у нас растут красные и синие цветы и летают большие бабочки с желтыми крыльями и зелеными усиками.
А еще прилетают к нам в сад гуси-лебеди из сказочной страны Авдотий. Это их моя бабушка приручила. Она ведь добрая. Очень добрая. Жалеет своих гусей-лебедей и кричит им вечером:
— Тега! Тега! Гуси-лебеди, домой, серый волк под горой!
А под нашей горой живет волк Левон, а еще медведь Михаиле.
Целый день они спят-храпят: хры-фры-брум… А как подступает ночь, надевают волк и медведь овечьи тулупы, чтоб их никто не узнал, и шагают к нашему домику.
…Нет! Нет! Нет! Нет!.. Это не наша с бабушкой, это уже тети Верина сказка.
Ну, а по правде мы живем в городе, на улице Почтовой в большом доме. На втором этаже. С нами живет тетя Вера. Одной рукой тетя Вера может закрыть солнце, — она сама мне показывала. Вы, наверно, думаете — почему она мне тетя?
Потому что она мамина сестра.
Целый день тетя Вера на кухне сидит.
А добрая моя бабушка с утра в магазин уходит. Мама — на работу. А папа совсем далеко уехал. Он уехал далеко-далеко: за высокую гору, за речку Ладогу.
И мы всегда ждем его, даже ночью. Одна тетя Вера не ждет. А только сидит на кухне и колдует:
Кол-дуй, ба-ба, кол-дуй, дед,
За-кол-до-ванный обед…
И никуда меня не пускает, потому что я часто простуживаюсь… Гулять не разрешает, а играть тоже не разрешает, потому что я топаю. И если я тихонечко топну, тетя Вера услышит. Потому что у нее есть волшебные очки. Это такие большие очки в черной оправе. Как наденет их тетя Вера, так на сто верст крутом все видит и все слышит.
Эх, скорей бы приехал папа!
Вот приедет папа и прогонит тетю Веру…
Дорогой папа, приезжай!
Мы все хотим, чтоб ты скорее вернулся. Одна тетя Вера не хочет. Я-то знаю, почему она не хочет: боится!
Как-то темной-темной ночью кто-то позвонил в серебряный колокольчик.
Мама сказала:
— Телефон звонит! Это папа.
Тетя Вера сказала:
— Что ты, моя дорогая сестричка, это тебе только почудилось.
— Нет, я слышала, — сказала мама.
А тетя Вера не хочет пустить маму к телефону и ласковым голосом говорит:
— Просто ты начиталась со своим сыном всяких сказок, вот тебе и слышатся разные звонки да колокольчики.
И она увела маму спать. И запела ей тихонечко свою страшную баюкалку:
Баю-баюшки-баю. Тяп-тяп-тяп!
Не ложися на краю,
А то серенький волчок… Тяп-тяп-тяп!..
Схватит маму за бочок. Тяп!..
Мама испугалась и сразу уснула. И тетя Вера тоже легла в кровать и — хры-фры-брум — тоже уснула.
А я увидел: там, где телефон, зажегся СВЕТ. Я встал и тихонечко подошел. А на столе вместо телефона стоял маленький домик.
ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ! — зазвонил колокольчик в домике.
— Хры-фры-брум, — сказала тетя Вера спросонок.
Я замер.
— Небыль-небыль-небылица, — забормотала тетя Вера. — Что-то мне давно не спится! Мне не спится, не лежится! Встать, что ли? Поглядеть, что ли?
А я зашептал:
— Тетя Верочка, не вставай! Тетя Верочка, засыпай!
— Ох, я красная девица, — зевнула тетя Вера. — Что-то мне и спится и лежится. Что-то мне вставать не хочется!
И она не встала.
А я заглянул в окошко. В домике был мальчик. Он сидел на маленьком стульчике за маленьким столом под зеленым абажуром. Он был зеленый, как кузнечик.
— Эй, ты кто? — спросил я.
— Эй, ты кто? — спросил он.
— Я здесь живу, — сказал я.
— Я здесь живу, — сказал он.
Вдруг мальчишка засмеялся, подскочил, перевернулся через голову. И как зазвонит!
Я увидел у него в руке МАЛЕНЬКИЙ СЕРЕБРЯНЫЙ КОЛОКОЛЬЧИК…
— Ах, чтоб тебя, небыль-небылица! — закричала тетя Вера. — КТО-ТО нарочно не дает мне спатьпочивать. А снился мне добрый молодец. Добрый молодец Иван Иваныч. Эх, просыпаюсь, просыпаюсь!..
И она проснулась.
Я прыгнул в кровать и спрятался под одеяло. Тетя Вера в одной рубашке подбежала к столу. А там уже не было домика, а стоял телефон.
— Алло! Алло! Чего надо? — закричала тетя Вера.
НИКТО НЕ ОТКЛИКНУЛСЯ.
И я понял: это потому никто не откликнулся, что прибежала ТЕТЯ ВЕРА.
Утром я подошел к столику, где стоял телефон. И тихонечко позвал:
Мальчик-мальчик,
Динь-динь-динь,
Поскорее приходи.
Вылези в окошко
На мою ладошку.
Побегут ножки
Вверх по дорожке.
Ты маленький,
Я большой,
Я ХОЧУ, ЧТОБ ТЫ ПРИШЕЛ.
А пришла бабушка. От нее пахло пирогом. От нее всегда пахнет вкусным и теплым.
— Бабушка, — спросил я, — а кто это ночью звонил?
— Это Алошка звонил, — сказала бабушка. — Спать тебе не давал.
— Бабушка, а ты разве его знаешь?
— Кого?
— Алошку. Он ведь маленький. Вот такой.
— Я всех знаю — и больших и маленьких, — сказала бабушка. И позвала меня завтракать, потому что тетя Вера опять начала сердиться.
За столом я думал про маленького мальчика, как он живет у себя в домике, спит на маленькой кроватке, а проснувшись, звонит в серебряный колокольчик.
И я нечаянно уронил чашку с молоком, и она — динь! — разбилась.
Конечно, тетя Вера сразу поставила меня в угол, и я там плакал, плакал, плакал и все равно думал про Алошку, а еще про папу — чтоб он приехал и прогнал от нас тетю Веру.
— Если ты будешь еще баловаться, — сказала тетя Вера, — этой ночью или в какую другую ночь к нам придут медведь Михайло и волк Левон и заберут тебя. Они берут с собой нехороших мальчиков.
— По-моему, ночью КТО-ТО звонил, — сказала мама. — Может, это папа звонил?
Тетя Вера загремела посудой. И я понял: она нарочно загремела, чтоб мама все забыла. И я услышал, как тетя Вера тихонечко зашептала:
Тары, бары, бум-бум!
В старых дырах шум-шум!
В старых дырах,
В старых норах
Шум и шорох,
Шум и шорох
Мыши, мыши
Вышли в путь.
Все, что было,
По-за-будь!
И моя мама забыла, все забыла. А тетя Вера громко уж о другом кричала:
— Я у вас вроде прислужницы. Нет мне счастья в этой квартире! Одна я осталась! Одна. Как пенек в лесу, как поганочка! — И тетя Вера даже всхлипнула.
Мама стала тетю Веру уговаривать не надрываться так, побольше отдыхать да почаще ходить в кино.
А тетя Вера ничего не ответила, повязала себе голову полотенцем. Она всегда так делала, когда сердилась, чтобы нам страшнее было.
Мама тихонько надела пальто и ушла. А тетя Вера пошла слушать радио.
В тот же вечер случилось вот что: тетю Веру пригласил в кино наш усатый сосед с третьего этажа — Иван Иваныч.
Тетя Вера надела самое прекрасное свое платье — голубое-преголубое, и я услышал, как она прошептала:
— Есть еще добрые молодцы на свете, — и повязала на голову голубую ленту. — Вот теперь, — сказала тетя Вера, — я голубая и красивая, — и повернулась к нам: — А вы не балуйтесь! Я мигом вернусь: одна нога там, а другая здесь.
Как только за тетей Верой захлопнулась дверь, бабушка тоже начала собираться. Взяла бидон и сказала:
— Ты, победна головушка, посиди тихо, а я схожу за молоком.
Я сразу согласился:
— Ладно, бабушка, иди. Я с Алошкой поиграю.
— Если кто постучит, никому не отворяй, — сказала бабушка, — только мне.
— Ладно, бабушка. Мы с Алошкой никого не пустим. Ты, как придешь, станешь под дверью и запоешь: «Отопритеся, отворитеся. Ваша бабушка пришла, молочка вам принесла».
— Верно, верно, — сказала бабушка. — Никого чужих не пускайте. Играйте тихонечко.
Когда бабушка ушла, я скорее побежал к столу, где телефон. А там опять стоял домик. В домике горел зеленый огонек. Из окошечка прямо на меня смотрел Алошка. Глаза у него круглые. А реснички черненькие. И он зачопал этими ресничками: хлоп-чоп, хлоп-чоп! Я пододвинулся совсем близко и совсем тихонечко позвал:
— Ало-шка. Ало…
— Алло, — ответил он.
— Алошенька, выходи!
И он вышел. Вылез через окошко и колокольчик с собой взял. И совсем он был не зелененький, а просто обыкновенный мальчик, — только маленький. На нем были коротенькие штанишки, и рубашка в клеточку, и носочки, и ботиночки. На ботинках — галошки, а на голове — кепочка.
— Зачем ты надел галошки? — спросил я.
Чи-чок, чи-чик, чи-маль, чи-чик!
На ногах — галошки!
«Глупый, — подумал я. — А все-таки хорошо, что ты у меня есть! Ведь ты маленький, а я большой. И я буду тебя любить. И я буду с тобой играть. И я буду тебя угощать».
Я сделал на диване из подушек огромную гору. И я собрал на гору свое храброе войско — всех солдатиков. И конницу и пушки. И я сказал:
— Эй ты, храброе мое войско! Хватит тебе под столом валяться-лежебочиться, а слушай лучше Последние известия.
И я даже стал говорить тише, чтоб тетя Вера в своих волшебньк очках из кино не услышала.
— Видите, солдатики, как стало темно. А когда наступит ночь, выйдут из темного леса волк Левой и медведь Михаиле… И пойдут по лестнице к нашей двери: скрип-скрип… Приоткроют дверь и спросят у тети Веры хриплым голосом: «Это кто у вас сегодня разбил чашку? А как он спит — на бочку или на спинке? А мама как спит? А бабушка?» И тетя Вера как захочет, так и ответит. Ну? Что будем делать? — спросил я. — Как будем жить-быть?
Не ответило ничего мое храброе войско: пушки стояли тихо и кони стояли тихо, а на конях тихо сидели солдатики. И вдруг у самого моего уха тоненький голосок пропищал:
— Чи-чок, чи-чик, чи-маль, чи-чик, а я знаю, что делать.
Алошка! Это он забрался ко мне на плечо и расселся там, точно в креслице.
— Говори скорее, что ты придумал?!
— А вот это видел? — крикнул Алошка. И он сунул мне под самый нос свой серебряный колокольчик.
— Ну и что?
— А вот что… Этой ночью я не лягу в кровать, а буду бегать по городу и звонить в серебряный колокольчик. И никому не дам спать.
— Ну и что?..
— Все будут гулять, как днем, — сказал Алошка. — НЕ БУДЕТ НОЧИ.
— И тогда НЕ ПРИДУТ сюда ВОЛК ЛЕВОН И МЕДВЕДЬ МИХАЙЛО? — спросил я.
— Конечно, не придут, — сказал Алошка. — Как же они придут, если не будет ночи?
— Ура! — крикнул я. — Да здравствует Алошка!
И все мое войско закричало «урах». И разом запалили пушки и пулеметы. И с дивана сами собой поднялись подушки и стали летать по комнате. И начался тут пир горой! И мы хватали из вазы конфеты. И пили сок от варенья прямо из банки.
Потом Алошка спрыгнул с моего плеча на стол — динь! Со стола на пол — динь! И быстро-быстро побежал по коридору — динь-динь-динь!
Добежал до входной двери. Уцепился за щель почтового ящика. И выскочил наружу…
Он бежал по улице, запрокинув голову. Черные волосики его растрепались. Он смеялся и топал в своих галошках прямо по лужам, по лужам! И громко звенел серебряный колокольчик: динь-динь-динь-динь-диньдинь!
Только убежал Алошка, как загудела земля, распахнулась дверь и вбежала тетя Вера. Вбежала и остолбенела.
— Что случилось? Почему в коридоре валяются подушки? — спросила тетя Вера.
Потом она вошла в комнату и закричала:
— Ты что здесь натворил, безобразный мальчишка?! Почему стулья перевернуты? Почему ваза на полу валяется?!
— Она же не разбилась, — сказал я.
— Не разбилась? А что вообще здесь происходит, в нашей несчастной квартире? Я тебя спрашиваю: что?
— У нас тут был пир горой.
— Что? Пир? Он тут пирует, а я в кино не могу спокойно сходить?! Боже мой! — вскричала тетя Вера.
И неизвестно, что бы она сделала, как вдруг в дверь постучали, и тихий голосок запел:
Отопритеся, отворитеся,
Ваша бабушка пришла,
Молока вам принесла.
Тетя Вера бросилась в коридор. А я за ней.
— «Отопритеся, отворитеся…» — пела за дверью моя бабушка.
Тетя Вера распахнула дверь и закричала:
— Входи! Входи, козочка! Полюбуйся, что твой козленочек натворил.
Бабушка вошла с бидоном. А тетя Вера повязала голову полотенцем, надела слуховые очки, — и я понял, что нам с бабушкой теперь несдобровать.
— Вера Акимовна! А, Вера Акимовна! — услышали вдруг мы.
Тетя Вера подбежала к окошку:
— Это вы, Иван Иваныч?
— Я, — ответил наш усатый сосед. — Что это вы, Вера Акимовна, шумите?
— Да я тут с малышом играю, — засмеялась тетя Вера. А нам с бабушкой сказала: — Быстро уберите в комнате. И не шумите. И вообще идите спать. А я посижу у окошка: уж больно вечер хороший.
Бабушка помогла мне все убрать, а я прошептал тихонечко:
— Ты меня сегодня не баюкай, бабушка. Сегодня не будет ночи.
— Это что еще выдумал?! — закричала из своей комнаты тетя Вера — Немедленно в постель марш!
И вдруг топ-топ-топ… Это затопали под кроватью мои верные солдатики. А я им скомандовал:
— Марш! Марш! Топайте сильнее! Пусть тетя Вера думает, что я иду спать.
— Перестань! — крикнула тетя Вера, да так громко, что мои верные солдатики замертво повалились под кроватью А я тоже залез под кровать и там спрятался.
Бабушка понесла посуду в кухню, а тетя Вера в своей комнате стала зевать.
— О-о-ох… Э-э-эх! Набегалась я за день… То в кино, то домой. Натрудились мои ноженьки, мои разлапушки, сниму-ка я туфельки…
Тетя Вера грохнула туфли под кровать.
— О-хо-хо, — опять зевнула тетя Вера. — И ты, мой носик-востроносик, устал, намаялся, сниму-ка я с тебя очки.
Тетя Вера положила свои волшебные очки на стул.
— О-о-ох! — и сама легла в постель. — Хры-фрыбрум! Хры-фры… — и заснула…
Тихо-тихо стало в квартире. Вдруг динь-динь-диньдинь!
— Ах, чтоб вас! — крикнула тетя Вера да как вскочит с кровати. — Что за несчастная наша квартира: днем — дили-бом, и ночью — дили-бом… Ну, погоди!
Но я не стал ждать, а крикнул своим солдатикам:
— Бежим! Вперед за Алошкой, ура!
И мы побежали на улицу…
А на улице — ой-ей-ей!
А на улице — ай-яй-яй!
На улице ночи нет, горят фонари. Светло как днем. Народу полным-полно. Ребята бегают и кричат:
— Хорошо, что день! И ночью день! И вечно день!
Папы и мамы бегают за ними:
— Не день, не день!
А колокольчик:
Динь-динь-динь.
А ребята:
— День-день-день!
И поют песенку, чтобы солнышко вызвать, чтоб еще светлее стало:
Солнышко, солнышко,
Полное ведрышко,
Для брусники сладкий сок.
Для орешка ядрышко,
Гори ясно,
Чтобы не погасло,
Ты свети — не уходи,
Ты ходи — не упади,
Сол-ныш-ко!
И вышло солнышко. Тут все ребята увидели, что я вывел на улицу солдатиков. И тоже побежали за своими — у нас собралось большое войско. А девочки вынесли кукол. А кто-то выкатил из комнаты кровать на колесиках — зачем она теперь, ведь ночи все равно нет!
И мы взобрались на эту кровать, и она поехала по мостовой, как машина:
Мы вытащим кровати,
Кровати,
Кровати,
Им хватит-хватит-хватит
По комнатам стоять.
Садитесь на подушки!
Поехали гулять!
Сначала мы поехали на кровати мимо большого желтого дома с балконами, мимо детского сада. В окнах детского сада мы увидели флажки и игрушки. Около углового магазина с синей вывеской опять повернули к нашему дому. А за нашим домом, за нашей улицей все время бегал Алошка и прогонял ночь серебряным колокольчиком: динь-динь-динь-динь!
Вышла на улицу моя бабушка.
— Бабушка! — крикнул я. — Иди к нам.
А моя бабушка сказала:
— Вставайте скорее в круг, будем хоровод водить.
Мы взялись за руки. И куклы и солдатики тоже взялись за руки и закружились. А моя бабушка запела:
Хожу я, гуляю
Вокруг хоровода,
Заинька беленький!
Гляжу я, смотрю
По всему народу,
Заинька беленький!
Вдруг открылось окно, и тетя Вера закричала:
— Это какой-сякой заинька спать не дает? Кто это звенит на весь город? — И крикнула на третий этаж Иван Иванычу: — Наведи порядок, Иван Иваныч, найди поскорее того, кто шумит-звонит, спать не дает! — и засмеялась. — Ну, теперь кто-то попадется в лапы к доброму молодцу Иван Иванычу.
— Ты как сюда попал? Вылезай! — услышал я мамин голос.
И я увидел моих солдатиков на полу и ножки от кровати. Мама заглядывала под кровать, тянула меня за руку и спрашивала:
— Ты что ж, так здесь и заснул?
Мама раздела меня и уложила в постель.
— Что ж ты там делал, мой маленький? — спросила мама.
Мама всегда думает, будто я маленький. А я большой, это Алошка маленький.
— Почему ты не лег в кровать?
— Не знаю, мама. Просто мы хотели помочь Алошке — я и мои солдатики.
— Кому-кому? — не поняла мама. Она потому не поняла, что ничего не знала про Алошку.
И я рассказал маме про моего дружка, про Алошку, какой он веселый и забавный и как он захотел сделать из ночи день.
— Зачем же день из ночи? — удивилась мама.
— Чтобы из темного леса не пришли волк Левон и медведь Михайло, — сказал я.
— Что за ерунда? Какой еще медведь? — Мама засмеялась и спутала мне все волосы на макушке. А потом укрыла одеялом до самого носа и сказала: — Спи. Спокойной ночи! Не придут волк Левон и медведь Михайло.
Я их прогоню.
А сама собралась уходить.
— Мамочка, ну посиди со мной, — попросил я. — Ты никогда не сидишь. Посиди, мам!
— Тихо, сынок, а то тетю Веру разбудишь.
— Не хочу тихо, — сказал я. — Тетя Вера мне целый день — все тихо да тихо. Днем играть не разрешает, ночью тоже не разрешает.
— Ночью надо спать, — сказала мама и запела тихонько: — Баю-баю-шки-баю, неложися на краю…
— Не надо, мама! Эта песенка страшная, ее тетя Вера поет. Ты мне лучше расскажи сказку. Я ни одной твоей сказки не знаю, — только бабушкины. Расскажи, мама, а что было бы, если бы и ночью был день… И никто не ложился спать.
— Что было, то уже было, — сказала мама своим обычным голосом.
Но я понял, я сразу догадался — это началась мамина сказка.
Что было, то уже было,
Чего не было, то еще будет.
В одном далеком городе
Сговорились люди:
Каждый делает,
Что ему нравится.
Кто хочет — на улице кувыркается,
Кто хочет — хохочет,
Кто хочет — топочет.
И многие стали шуметь даже ночью.
А те, которым хотелось спать,
Начали их унимать:
— Тише! Тише! Тише!
Не пой!
Не шуми!
Не играй!
Иначе запрячем в сарай.
В темный сарай с мышами,
Сторожить его будем мы сами!
И вот уж весь город не спит,
Двигается,
Шумит.
В городе ночи нет,
В городе ночью свет.
Для поддержания тишины
Ходят специальные крикуны:
— Кому перековать звонкий голосок:
На тихий басок?! —
Идут крикуны улицей ночной,
Следят за тишиной:
— Люди, когда вы спите,
Матрацами не скрипите!
Тромбоны и барабаны —
Убрать в чемоданы!
Летучие мыши,
Летайте тише,
Следите за пешими мышами,
Чтоб не шуршали ушами!
Тише! —
Идут крикуны вдоль улиц ночных,
Никому не укрыться от них:
Чуть зазвонит трамвай,
Сразу: — А ну, давай! —
И тащат его в сарай!
А трамвай-то трамваится,
Упирается,
Цепляется за провода:
«Не пойду никуда!»
Лошадь стукнет подковой. —
Готово:
Тащат ее в сарай.
А она с перепугу: «Му-у-у!
Почему-у-у?!»
Ей кричат:
— Ты не думаешь о тишине!
А она им:
«Топнула я во сне,
Как вышло, сама не пойму! —
И опять по ошибке: — Му-у!»
Крикуны с мычащей лошадью
Скрываются где-то за площадью.
Но выходят новые крикуны:
— Люди, смотрите тихие сны!
