… Спина, старческая, сгорбленная. Седые волосы густы, как у юноши. Сколько же надо прожить высшему, чтобы стать стариком? А это важно? Это воин — тот, кто убивает, — и у него есть амулет…
… Тени неохотно расступились, выпуская его. Тело слилось с кинжалом в одном атакующем порыве. Ненависть? За что его ненавидеть? Просто нужно десять амулетов. Лучше снять их с трупов воинов. Они убивают лицом к лицу, ты — со спины, но это лишь детали. Смерть — она и есть смерть…
… Стальной захват пальцев на запястье. Он даже обернуться не удосужился. Вот и не верь слухам. Да, они действительно чуют опасность тоньше зверей. Два меча так и не покинули ножен. Но сутулость ушла, грива седых волос всколыхнулась веером. Короткий, скупой поворот. Ни на волос меньше, ни на волос больше: столько, сколько надо, чтобы пятнадцатилетний мальчишка согнулся пополам с рукой, завернутой за спину, выронив кинжал. Удар под колено. И вся кошачья ловкость тренированного тела не спасает от падения, боль в суставах…
… «Почему я? Ты быстр и ловок. Маг, священник или шпион — ты бы справился. Почему воин, который умудрился дожить до старости?»
«Ты несешь смерть. Значит, из всех них ты более всего ее достоин. — Шепот сквозь боль. Воин так и не отпустил его. — А своих… Они сволочи, девять из десяти, но свои…»
«Тебе бы на Марс попасть, чудо с Плутона…»
«Я не боюсь смерти».
«Именно поэтому я тебе ее не дам».
«Отберешь амулет?»
«Нет, покажу путь»…
… Камень больно бьет в спину. Рука в который раз проходит мимо. Голос старика: «Не думай. Освободи свои инстинкты. Ты же уже научился уворачиваться от камней. Почему же не идешь дальше, не ловишь?.. Время. Месяц — это слишком мало. Прости, мы, старики, так спешим, боимся не успеть»…
… Сабли вылетают из рук. Воин опустил мечи.
«Неплохо для месяца. Ты быстро учишься. Уже можешь держаться против меня семь минут, если уходишь в глухую защиту».
«Я хочу двигаться так же быстро, как ты, учитель».
«Это высшее искусство. Ты еще не готов к его постижению… В Тень, быстро!»
Тело, привыкшее мгновенно исполнять приказы учителя, уже растворяется в черном сумраке…
… Гордый орлиный профиль, бледное лицо. Клинки опущены к земле, но спокойствие иллюзорно. Слова — каждое как плевок в лицо: «Ты посмел передать наше мастерство непосвященному. Ты умрешь, предатель, и он умрет».
«Пожалей его, он знает совсем чуть-чуть, всего месяц тренировок».
«Закон суров, но он — закон»…
… Четыре клинка сплетаются в смертельном танце. А он крадется по Теням. Широкая спина. Хвост черных волос. Тело — размытое пятно. Успеть, успеть, не дать свершиться…
Он опоздал. Мечи один за другим пронзили грудь учителя. Удар воина, удар, несущий смерть без права воскрешения. Красная пелена, змеиный бросок. Кинжал входит в основание шеи. Момент был пойман. Черноволосый слишком занят убийством своего брата-воина. Что ему молодой убийца? А вот что…
… Первый амулет, снятый с тела убитого врага. Тот, что был у учителя, взять не поднялась рука, хоть старик был бы только рад. Но есть то, чего нельзя, потому что душа (откуда она у жителя Плутона?) не приемлет. Прощай, учитель, прощай, детство, здравствуй, одиночество…
Свято место не бывает без врага.
Полированным прикладом — наугад.
В непростреленной шинели — напролом.
Бравым маршем заглушив зубовный скрежет.
Ведь солдатами не рождаются,
Солдатами — умирают.
Тени зловеще сгустились в углу позади сидящего в кресле мужчины. Ночь навевала мысли о смерти, таящейся во тьме. Темная, скупо обставленная комната только нагнетала атмосферу страха. Где-то ухнул филин, и тень летучей мыши на миг перечеркнула луч неяркого света из окна. Высокая стройная фигура утонченного молодого аристократа, словно сотканная из теней, появилась в углу. Черный камзол, украшенный серебром — не кричаще, со вкусом, — высокие ботфорты, широкополая шляпа с зеленым пером, ну и конечно же длинный черный плащ, под которым слева угадывались ножны шпаги. Два кинжала за голенищами. Тени скрывали черты лица загадочного незнакомца…
Сидящий в кресле метнул что-то, не оборачиваясь, — что-то, что вонзилось в стену на волосок от уха таинственного незнакомца…
Ну как? По-моему, неплохо сказано. В меру загадочно и в меру возвышенно. Тайви говорит, что писатель из меня не так чтобы очень, но, когда я говорю о себе, во мне открывается неисчерпаемый кладезь красноречия. Печально, но Тайви можно верить больше. К тому же чувство юмора у нее своеобразное. Если она видит, что слова ее заденут тебя за живое (а она это видит четко), то не станет с этим шутить, — а я недавно открыл в себе писательский дар…
Кстати, прошу простить меня, благородные сеньоры, я не представился. Как вы поняли, таинственный незнакомец — это я, Луис Радриго Диэс дель Сентилья маркиз де Касталенде и Самдора. Что, слишком длинно? Ах, понимаю, золотой век прошел. Все куда-то спешат, и произносить полностью имя смиренного (очень — написано женским почерком) и скромного (сверх меры — та же женская рука) живущего в тенях, по мне, кстати, лучшем из этих не совершеннейших миров, никто и не утруждается, считая утомительным и ненужным. Ну что же, называйте меня просто Луи, я привык.
