Очи, что видал в слезах,
Как в тумане, -
Здесь, в призрачном царстве смерти
Виденьем явились эти глаза,
Но мне не видна ни одна слеза, -
Это мое наказанье.
Это мое наказанье -
Глаз не увижу сих,
Твердого взгляда их,
Глаз не увижу до
Входа в царство истинной смерти,
Где так же, как здесь,
Вспыхнут глаза на миг,
На мгновенье сверкнет слеза,
Чтобы нас предать осмеянью.
Перевод Я. Пробштейна
В четыре ветер налетел
Колокола он раскачал
Меж смертью вознося и жизнью
Здесь - в царстве призрачной смерти
Запутанной борьбы тревожит отзвук
Что это - сон или другое:
В воде чернеющей реки
Привиделось лицо в слезах?
По ту сторону черной реки
Вижу врагов с мечами в руках.
За истинной смерти рекою
Всадники Ада с мечами в руках.
Перевод Я. Пробштейна
Певчие птицы, найдя приют
На площади Рассела, в сквере поют.
Под сенью деревьев нет утешенья
Для дум усталых, желаний острых
И нет отрады для взгляда
Медвежонка из плюша. Спасенье
Только в печали. Дарует ли отдых
Стул хромой? Уймется ль сердечный зуд?
Почему летний день течет еле-еле?
Когда же время пройдет в самом деле?
Деревце в буром поле стояло,
Деревце было кривым и сухим,
А в черном небе из тучи зеленой
Силы природы истошно вопили,
Грохот и визги неслись с небосклона,
Но псу тепло и не страшно, над ним -
Большое пуховое одеяло.
Но все-таки бурое поле пугало,
И засохшее деревце в поле стояло.
Однако пушистые псы и котята,
Однако желейные псы и котята,
И даже могильщики станут прахом когда-то.
На этом я думы свои прерываю,
Я, маленький песик, в передние лапы
Мордой уткнувшись, глаза закрываю.
В воде трепещет длинный луч,
Проснулось утро, из-за туч
Заря спускается по склону.
В пруде не водятся тритоны,
Лишь селезень да утка сонно
Плывут. Я утреннее небо
Видал, Вина вкусив и Хлеба,
Пернатым уделю щепоть
Того, что в пищу дал Господь, -
Пусть руку с хлебом заодно
Пощиплют - знаем мы давно,
Что любознательный червяк
Самодовольный наш костяк
Изучит и пощиплет плоть.
Как я рад встретить мистера Ходжсона!
(Эта встреча для каждого счастье.)
Речь его мелодична,
А песик отличный -
Баскервильский - по знаку хозяина
Он рванется за вами отчаянно
И разорвет вас на части.
Как я рад встретить мистера Ходжсона!
Обожаемый официантками
(Он для них посетитель особенный),
Обладая большими талантами,
Пирожок он кладет
В свой изысканный рот,
И пирог исчезает крыжовенный.
Как я рад встретить мистера Ходжсона!
У него 900 канареек,
Над его головой, словно нимб,
И касатки порхают, и феи.
Как я рад встретить мистера Ходжсона!
(Ищет всякий знакомства с ним.)
Я не рад встрече с мистером Элиотом!
На церковника слишком похож он:
Губы чопорно сжал,
Брови грозно собрал,
А разговор непреложно
Сводит он к Если, Возможно,
Как Будто, Но и Однако.
Я не рад встретить мистера Элиота
С итальянскою шляпой
И с бесхвостой дворнягой,
И в пальто меховом,
И с облезлым котом.
Я не рад встрече с мистером Элиотом!
(Пусть не вымолвит слова при этом.)
Перевод Я. Пробштейна
Голоса детей в саду,
Плоды еще не созрели, -
Рыжая головка, красная головка
Мелькают сквозь зелень.
Черное крыло, белое крыло в вышине,
Двадцать лет прошло - и конец весне.
Нынешнее горе, ожиданье бед,
Спрячь меня, укрой, листьев свет.
Черное крыло, рыжая головка,
Вверх - вниз,
Веселись,
Держись, на яблоню взбираясь ловко.
Красная, красная речка.
Тягучее зноя теченье
И есть тишина.
Воля недвижна так не бывает,
Как недвижна река. Только ли
По случайной пересмешника нотке
Чувствуешь зноя движенье?
Застыли холмы. Ворота. Деревья,
Белесые и розоватые, ждут, ожидают.
Застой, затуханье. Или жизнь
Без движенья. Но вечно в движенье
Железные мысли - пришли со мной
И уходят со мной -
Красная, красная речка.
Тише: ветку сломишь невзначай,
Не увидишь здесь
Белого оленя у белого ручья.
Оглянись - не наткнись - старых чар
Не буди. Чуть спустись,
Осторожно, не сорвись вниз.
Погляди:
Под гору и вверх ползут пути,
Там отыщешь отдых,
Где ложится серый свет на зеленый воздух.
Молится паломник, небо в звездах.
Здесь голодают вороны, терпеливый олень упорно
Ищет пищу, чтоб самому стать добычей. Меж
Мшистым болотом и рыхлым небом не сыщешь места
Ни для разбега, ни для полета. Крошится материя.
В разреженном воздухе ледяная луна
Или пылающий серп. Тропинка вьется среди
Апатичных обломков давней войны,
Безжизненных груд металла;
Неразборчивый гомон греха сродни
Тишине. Память сильней
Мертвых костей. Следом тащится честь,
У нее такая длинная тень, что костям
Не под силу тягаться с ней на этой
Длинной тропе.
Скорей, скорей, послушай скорей, как поет воробей,
На заре, на закате поет полевой воробей,
Водяной воробей. Гляди, как вертится,
Танцует в полдень щегол. Может быть, встретится
Певчий пугливый дрозд. В небе звенит
Перепелки пронзительный свист. Куропатка сидит,
В камышах затаившись. Иди по следам водяного
дрозда.
Гляди, как ласточка в танце взвилась стрелой.
Тишь. Молча приветствуй летучую мышь над землей!
Все восхитительны. Очень милы. Очень. Очень.
И все же оставь эту землю, оставь навсегда
Ее хозяину истинному - сильной чайке морской.
Хватит льстить. Разговор закончен.
Перевод Я. Пробштейн
В ловушке-яме тигр взбешен,
Хвостом колотит, как хлыстом,
Почти как я, неистов он,
Когда увижу, как мой враг
Висит на дереве, дурак,
Иль вдруг почую вражью кровь.
Я обнажаю мудрый клык,
С шипеньем высунув язык,
Не ведает юнца любовь
Ни горечи такой, ни страсти.
И в золотом глазу моем
Себя увидевший болван
Поймет, что вправду он чурбан.
В моем кто усомнится счастье?
Перевод Я. Пробштейна
Названия стихотворений из цикла "Пейзажи" носят условный характер. Два первых - названия штатов США, два последующих - названия деревушек на северо-востоке США, название пятого - мыс Энн в штате Массачусетс.
В данных комментариях частично использованы примечания из предыдущих русских изданий Элиота, а также неизданный комментарий одного из переводчиков. Подстрочные примечания к переводам А. Сергеева выполнены В. Муравьевым.
Орест: Вы их не видите, не видите - зато
я вижу: они преследуют меня, я должен убегать.
Эсхил, "Орестея"
А посему душа не достигнет божественного
единства, пока не разлучится с любовью к
тварям земным.
Сан-Хуан де ла Крус
Фрагмент пролога
ДАСТИ. ДОРИС.
Дасти: Как там Перейра?
Дорис: Нужен мне Перейра!
Больше нет терпенья.
Дасти: Больше нет терпенья?
Кто платит за квартиру?
Дорис: Он платит за квартиру
Дасти: Одни мужчины платят, другие нет
Кто из них не платит - ты знаешь ответ
Дорис: Возьми себе Перейру
Дасти: Нужен мне Перейра!
Дорис: Не джентльмен Перейра:
Перейре нет доверья!
Дасти: Нет и нет!
Он не джентльмен, нет ему доверья
Даже у _тебя_ нет к нему доверья -
Жди от Перейры всяческих бед.
Дорис: Не следует слишком баловать Перейру.
Дасти: Вот Сэм это джентльмен, скажешь - нет?
Дорис: Я люблю Сэма
Дасти: _Я_ люблю Сэма
Таких, как Сэм, не видывал свет.
Он занятный малый
Дорис: Он _занятный_ малый
Я знала такого же тому пять лет.
Он умел порадовать.
Дасти: И Сэм порадует:
С Сэмом все в порядке
Дорис: А с Перейрой нет.
К черту Перейру
Дасти: Не оберешься бед!
Телефон: Тинк линк линк
Тинк линк линк
Дасти: Это Перейра
Дорис: Да, это Перейра
Дасти: Не оберешься бед!
Телефон: Тинк линк линк
Тинк линк линк
Дасти: Это Перейра
Дорис: Уйми ради Бога этот жуткий трезвон!
Скажи ему что-нибудь
Дасти: А что? А что?
Дорис: Скажи что хочешь: что я заболела,
Что я на лестнице сломала ногу
Что был пожар
Дасти: Алло, алло!
Да, квартира, _квартира_ мисс Дорранс -
Ах, мистер Перейра, сердечный привет!
Увы, к сожалению, да-да, _к сожалению_
У Дорис ужасная _ужасная_ простуда
Да нет, простуда
Я _думаю_, простуда
Я тоже так думаю, спасибо за совет -
Гм, я _надеюсь_ обойтись без доктора
Дорис не хочет, чтоб я вызвала доктора
Она говорит, позвоните в понедельник
Дорис будет в порядке в понедельник
Простите, я должна вам сказать до свиданья
Дорис держит ноги в горчичной ванне
Я говорю, что Дорис парит ноги
Итак, в понедельник. Конечно, нет.
Я передам ей. До свида-а-а-анья.
Да, разумеется. _Спасибо_ за совет.
А-ахх
Дорис: Самое время раскинуть картишки,
Угадай, что первое
Дасти: Первое... а что?
Дорис: Король трефей
Дасти: Это Перейра
Дорис: А может, Суини
Дасти: Это Перейра
Дорис: А может, _все-таки_ это Суини
Дасти: Все равно, это очень странно.
Дорис: Четверка бубей - что она значит?
Дасти (читает): "Мелкая сумма денег, подарок
Какой-либо одежды, вечеринка".
Ну и ответ.
Дорис: А вот еще тройка. Что она значит?
Дасти: "Весть об отсутствующем друге". -
Перейра!
Дорис: Дама червей! - Это миссис Портер!
Дасти: А может, это ты
Дорис: А может, это ты
Мы все червонные. Что за бред!
Кто эта дама - покажут карты.
Приходится _подумать_, раскладывая карты,
Надо ж угадать, что они сулят нам,
А это не всякому дано, о нет!
Дасти: Да, ты умеешь разгадывать карты
Что там дальше?
Дорис: Дальше - шестерка.
Дасти: "Ссора. Отчуждение. Разлука друзей".
Дорис: Двойка пик.
Дасти: Двойка пик!
ЭТО ГРОБ!!
Дорис: ЭТО ГРОБ?
Милостивый Боже, ну и ответ!
Перед вечеринкой? Нет, нет, нет!
Дасти: Да может, он не твой, может, чей еще
Дорис: Нет, это мой. Я уверена, что мой.
Прошлой ночью мне снилась свадьба.
Да, это мой. Я уверена, что мой.
Что мне делать. Боже, подай совет!
Чтобы я когда еще трогала карты -
На-ка, догадай. Догадай на счастье.
Может, тебе улыбнется счастье.
Дасти: Пиковый валет.
Дорис: Это явно Сноу
Дасти: А может, Свартс
Дорис: А может, и Сноу
Дасти: Странно, у меня все идут картинки...
Дорис: Все дело в том, как их вынимаешь
Дасти: Что-то такое в них есть на ощупь
Дорис: Бывает, по ним ничего не узнаешь
Дасти: Надо знать, что ты хочешь узнать
Дорис: Надо знать, что ты хочешь знать
Дасти: Не стоит загадывать о самом главном
Дорис: Не стоит спрашивать о чем-то дважды
Дасти: Бывает, вообще ничего не узнаешь.
Дорис: А я хочу знать про гроб к вечеринке.
Дасти: Ты что? Ты что! В уме или нет!
Я же говорю: все идут картинки...
Валет червей!
(свист за окном)
Вот это _совпаденье_
Не иначе, карты приманили его!
(снова свист)
Дорис: Это Сэм?
Дасти: Конечно же, Сэм!
Дорис: Конечно же, валет червей - это Сэм!
Дасти (высовываясь из окна): Здравствуй, Сэм!
Вочоуп: Здравствуй, дорогая
Есть у вас кто?
Дасти: Нет никого
А сколько вас там?
Вочоуп: Да четверо всего.
Я сейчас поставлю за углом машину
Мы сейчас
Дасти: Давайте скорей!
Дасти (Дорис): Это карты приманили его.
Дорис: А я хочу знать про гроб к вечеринке.
СТУК СТУК СТУК
СТУК СТУК СТУК
СТУК
СТУК
СТУК
ДОРИС. ДАСТИ. ВОЧОУП. ХОРСФОЛЛ.
КЛИПСТАЙН. КРАМПАКЕР.
Вочоуп: Здравствуй, Дорис! Здравствуй, Дасти!
Как она, жизнь? Позвольте, девочки
Капитан Хорсфолл - вы его знаете -
Позвольте представить вам наших друзей:
Мистер Клипстайн - Мистер Крампакер,
Командировочные из Америки.
Клипстайн: Как поживаете?
Крампакер: Как поживаете?
Клипстайн: Искренне рад познакомиться с вами
Крампакер: Страшно счастлив знакомству с вами
Клипстайн: Сэм - верней - лейтенант Сэм Вочоуп
Крампакер: Из Канадского Экспедиционного -
Клипстайн: Так вот, он, бывало, о вас нарасскажет...
Крампакер: Мы на войне все стали друзьями
Клип, капитан, и я, и Сэм,
Клипстайн: Как говорится, исполняли долг,
Я говорю - дали немцу перцу
Крампакер: Как мы сражались в покер - ты помнишь,
Как мы сражались в покер в Бордо?
Ах, мисс Дорранс, пусть Сэм расскажет,
Как мы сражались в покер в Бордо.
Дасти: Осматривали Лондон, мистер Крампакер?
Клипстайн: Да нет, мы не видели пока ничего
Крампакер: Мы только причалили - и то в первый раз
Клипстайн: Надеюсь, что не в последний раз.
Дорис: Мистер Клипстайн, вам нравится Лондон?
Крампакер: Нравится Лондон? Нравится Лондон!
Нравится Лондон!! Что скажешь, Клип?
Клипстайн: М-да, мисс... э... гм, Лондон - вещь!
Лондон весьма.
Крампакер: Абсолютный блеск!
Дасти: Так, может, вам обосноваться в Лондоне?
Клипстайн: М-да, нет, мисс... э... вы меня не поняли.
(Простите, ваше имя что-то не запомнилось,
Но все равно я рад, что мы познакомились.)
Лондон малость чересчур для нас
Я сказал бы, малость чересчур.
Крампакер: Да, Лондон малость чересчур для нас
Не то, что я хочу вас этим _обидеть_ -
Просто мы тут сошли бы с ума.
Верно, Клип?
Клипстайн: Конечно, Крам.
Лондон блеск, Лондон весьма,
Лондон - то, куда надо ездить -
Крампакер: Особенно, когда настоящий британец.
Парень вроде Сэма поводит по городу.
Сэм, разумеется, в Лондоне дома,
Он обещал поводить нас по городу.
Фрагмент агона
СУИНИ. ВОЧОУП. ХОРСФОЛЛ. КЛИПСТАЙН.
КРАМПАКЕР. СВАРТС. СНОУ. ДОРИС. ДАСТИ.
Суини: Я увезу тебя
На людоедский остров.
Дорис: Ты будешь людоедом!
Суини: А ты миссионером!
Миленьким толстеньким миссионером!
И я тебя слопаю. Я буду людоедом.
Дорис: Ты увезешь меня? На людоедский остров?
Суини: Я буду людоедом.
Дорис: А я миссионером.
Я обращу тебя!
Суини: Я обращу тебя!
Обращу в такое
Жирненькое - ах! - миссионерское жаркое.
Дорис: Так ты меня съешь?
Суини: Грех не съесть такое
Маленькое, миленькое, славненькое, сладенькое,
Сочненькое - ах! - миссионерское жаркое.
Видишь вот яйцо
Видишь вот яйцо
Так вот, это жизнь на крокодиловом острове
Без телефонов
Без граммофонов
Без автомобилей
Ни двухместных, ни шестиместных,
Ни ситроенов, ни роллс-ройсов,
Нечего есть, кроме диких плодов.
Не на что смотреть, кроме пальм налево
И моря направо,
Нечего слушать, кроме прибоя.
И только три вещи
Дорис: Какие три вещи?
Суини: Рожденье, и совокупленье, и смерть.
И это все, это все, это все,
Рожденье, и совокупленье, и смерть.
Дорис: Это надоест.
Суини: Тебе надоест.
Рожденье, и совокупленье, и смерть.
Дорис: Это надоест.
Суини: Тебе надоест.
Рожденье, и совокупленье, и смерть.
Жизнь такова, если в трех словах:
Рожденье, и совокупленье, и смерть.
Я уже родился, и раза достаточно.
Ты не помнишь этого, зато я помню,
Раза достаточно.
ПОЮТ ВОЧОУП И ХОРСФОЛЛ
СВАРТС КАК БЫ С БУБНОМ.
СНОУ КАК БЫ С КАСТАНЬЕТАМИ
Под пальмой
Пальмой пальмой
Под пальмой мы живем
Вдвоем одни
Одни вдвоем
Вдвоем как втроем
Под па па па
Под паль мой
Под пальмой мы живем.
Там цветет апельсин
И поет пингвин
И лишь море шумит кругом
Под па па па
Под паль мой
Под пальмой мы живем.
Там островитянки
На яркой полянке
Чуть прикрыты зеленым листом
Под па па па
Под паль мой
Под пальмой мы живем.
Скажи, в каком уголке лесном
Мы вечер с тобой проведем вдвоем
Под бамбуком, бананом, фигой
Иль под пальмовым листом?
Согласен под сенью любого растенья
Любой уголок меня бы привлек
Любой островок на любой срок
Любое яйцо
Любое яйцо
Лишь бы море шумело кругом.
Дорис: Не люблю яйца, ненавижу яйца
И ненавижу твой крокодилов остров.
ПОЮТ КЛИПСТАЙН И КРАМПАКЕР
СНОУ И СВАРТС, КАК ПРЕЖДЕ
Моя островитяночка
Моя островитяночка
Мы заживем одни вдвоем
От вечной спешки отдохнем
Тут не торопятся на поезда
И от дождя не бегут никуда
Тут времени счет у нас пойдет
Не на минуты, а на часы
Не на часы, а на года
| И будет утро
| И будет вечер
| И будет полдень
димидуэндо { И ночь
| Утро
| Вечер
| День
| Ночь
Дорис: Это не жизнь, это не жизнь
Чем так жить, лучше умереть.
Суини: Жизнь такова. Такова
Дорис: Какова?
Скажи, какова?
Суини: Жизнь есть смерть.
Один тут однажды прикончил девицу.
Дорис: О мистер Суини, прошу, не надо.
Я полчаса назад разложила карты,
И вышел гроб
Свартс: _Вам_ вышел _гроб_?
Дорис: С последней картой мне вышел ГРОБ.
Я не люблю таких разговоров,
В жизни женщины столько опасностей.
Сноу: Пусть мистер Суини продолжит рассказ.
Уверяю, сэр, нам весьма интересно.
Суини: Один тут однажды прикончил девицу
Любой способен прикончить девицу
Любой из нас может, хочет, должен
Однажды в жизни прикончить девицу.
Так вот он опустил ее тело в ванну
И вылил галлон лизола в ванну
Свартс: Эти парни всегда засыпаются.
Сноу: Прости, они не всегда засыпаются.
Взять хотя бы кости на Ипсом-Хит.
Я читал в газетах
Ты читал в газетах
Они _совсем_ не всегда засыпаются.
Дорис: В жизни женщины столько опасностей.
Сноу: Пусть мистер Суини продолжит рассказ.
Суини: Этот парень совсем не засыпался
Но не в этом дело.
Это продолжалось несколько месяцев
Никто не приходил
Никто не уходил
Он брал молоко и за квартиру платил.
Свартс: Что же он делал?
Все это время, - что же он делал?
Суини: Что он делал! Что он делал?
Не в том дело.
Спроси у живых, кто что делал.
Он довольно часто ко мне заходил
Я ставил ему выпивку и утешал.
Дорис: Утешал?
Дасти: Утешал?
Суини: Ну вот опять, ведь не в этом дело.
Когда я говорю, я говорю словами.
И вот что я вам хотел сказать.
Он не понимал, жив ли он,
а она мертва
Он не понимал, мертв ли он,
а она жива
Он не понимал, оба живы они
или нет
Если он жив, то молочник нет
и хозяин нет
А если живы они, то он мертв.
Связи распадаются
Связи распадаются
Ибо, когда ты один,
Так один, как он был один,
Ты либо-либо или ничто,
Но я говорю вам не в этом дело
Смерть или жизнь или жизнь или смерть
Смерть это жизнь а жизнь это смерть
Когда я говорю, я говорю словами
Понятно вам или непонятно
Меня не касается и вас не касается
Всем надо делать что надо делать
Всем надо быть и пить на вечеринке
Всем надо пить и крутить пластинки
Все здороваются все прощаются
Скажи, с кого там за квартиру причитается?
Дорис: Ты знаешь сам
Суини: Но это ни меня, ни тебя не касается.
ПОЮТ ХОРОМ: ВОЧОУП, ХОРСФОЛЛ,
КЛИПСТАЙН, КРАМПАКЕР
Когда ты проснулся в холодном поту
и убитый кошмаром глядишь в темноту
Когда ты проснулся в постели крича
увидав пред собой своего палача
В твое одиночество вторглось пророчество:
гибель свою ты учуял вдруг.
Ух ух ух
Ты видел во сне будто семь утра
и ты встал и темно и туман и рассвет
И ты знаешь: пора, постучится в окно
и войдет и возьмет и спасенья нет.
И может ты жив
И может ты мертв
Ух ха ха
Ух ха ха
Ух
Ух
Ух
СТУК СТУК СТУК
СТУК СТУК СТУК
СТУК
СТУК
СТУК
Перевод А. Сергеева
Камень, бронза, камень, сталь, камень, лавры,
звон подков
По мостовой.
И знамена. И фанфары. И столько орлов.
Сколько? Сочти. И такая давка.
В этот день мы не узнавали себя, не узнавали
Города.
Столько народу на этой дороге, к храму приводит
эта дорога.
Столько ждущих. Сколько ждущих? Не все ли
равно, если столько много.
Идут? Пока нет еще. Только вдали орлы. Да еще
фанфары
Вот они. Наконец. А он?
Природное бодрствование нашего Я есть восприятие.
Мы можем ждать на стульях, держа сосиски.
Что прежде всего? Ты видишь? Это
5 800 000 винтовок и карабинов
102 000 пулеметов,
28 000 минометов,
53 000 полевых и тяжелых орудий,
Неизвестно, сколько снарядов, мин и взрывателей
13 000 аэропланов
24 000 авиационных моторов
50 000 артиллерийских упряжек,
потом 55 000 интендантских фур,
11 000 полевых кухонь,
1 150 полевых пекарен.
Сколько же все это длится. Не видно его? Нет,
Идут капитаны гольф-клуба, а это скауты,
А вот societe gymnastique de Poissy[1],
А вот и лорд-мэр с членами гильдии. Вон,
Смотри, это он, смотри:
Нет вопросительности в глазах
И в руках застывших над гривой коня,
Но в глазах ожидание, пристальность,
воспринимание, безразличие.
О скрытое под крылом голубя, скрытое в груди
черепахи,
Под пальмой в полдень, под бегущей водой
В недвижный миг текучего мира. О скрытое.
Вот они направляются к храму. Приносят жертву.
Вот девственницы выходят с урнами, в этих урнах
Прах
Прах
Прах праха, и снова
Камень, бронза, камень, сталь, камень, лавры,
звон подков
По мостовой.
Вот все, что мы видели. Но сколько орлов!
И сколько фанфар!
(На Пасху мы не поехали за город и потому отвели
Маленького Сирила в церковь. Он услыхал
колокольчик
И громко сказал: разносчик.)
Не бросай сосиску,
Она еще пригодится. Он ловкий. Простите,
Нет ли у вас огонька?
Огонь
Огонь
Et les soldats faisaent la haie? ILS LA FAISAENT[2].
Возвещай что мне возвещать!
Всякая плоть - трава, включая
Награжденных Орденом Бани, Рыцарей
Британской Империи, Кавалеров,
О! Кавалеров! Ордена Почетного Легиона,
Ордена Черного Орла (I и II класса)
И Ордена Восходящего Солнца.
Возвещай возвещай что мне возвещать!
Первым делом создать комитеты:
Консультативные, постоянные, тайные советы,
комиссии, комитеты и подкомитеты
Одного министра хватает на многие комитеты.
Что мне возвещать?
Артур Эдвард Сирил Паркер назначен телефонистом
С окладом фунт десять шиллингов в неделю,
за год службы надбавка пять шиллингов
До предела два фунта десять; к Рождеству
наградных тридцать шиллингов
Плюс недельный отпуск годично.
Образован комитет для назначения инженерной
комиссии
По вопросу о Водоснабжении
Создана комиссия
Общественных Работ, главным образом для
перестройки фортификаций.
Создана комиссия
Для переговоров с комиссией вольсков
О вечном мире: оружейники и кузнецы
Избрали Объединенный комитет протеста против
сокращения заказов.
Меж тем стража играет в кости при всех воротах,
А лягушки (О Мантуанец) квакают мирно в болотах
Вспыхивают на миг светляки при свете зарницы
А что возвещать?
О мать родная
Вот ряд семейных портретов, тусклых бюстов, все
поразительно римские
Поразительно схожие между собой, одного
за другим освещает
Потный зевающий факельщик.
О скрытое под... Скрытое под...
Где лапка голубя опустилась и сжала на миг,
На недвижный миг отдыха в полдень, ветку
под верхними ветками полуденного тенистого дерева
Под перышком на груди, что вздрогнуло
от послеполуденного дуновенья
Там цикламен расправляет крылья, там вьюнок
свисает над дверью
О родная (нет среди этих бюстов, на всех есть
точные надписи)
Я усталая голова среди этих голов
Крепких шей, способных носить их
Крепких носов, рассекающих воздух
Родная
Да не будет нас, чтобы скоро, чуть не сейчас же,
вместе,
Если закланья, посвященья, приношенья, моленья
Соблюдены
Да не будет нас
О скрытое
Скрытое в недвижном полудне, в тихой
квакающей ночи.
Приходят, ударив крылом, как летучая мышь,
мерцая, словно светляк,
"Возвышаясь и падая, увенчаны прахом", малые
существа,
Малые существа тонко стрекочут во прахе, в ночи
О родная
Что мне возвещать?
Мы требуем комиссии, представительной
комиссии, комиссии по расследованию
ОТСТАВКА ОТСТАВКА ОТСТАВКА
Перевод А. Сергеева
"СУИНИ-АГОНИСТ" - Первый опыт Элиота в области стихотворной драмы. Название пародийно соотносится с заглавием трагедии Мильтона "Самсон-агонист", часто передаваемом по-русски как "Самсон-борец". Во второй части (Фрагмент агона) описано преступление, почерпнутое из лондонской криминальной хроники 1925 г.
"КОРИОЛАН" - Недовоплощенный замысел большой поэмы о политической жизни Запада в XX веке. При этом происходит обычное элиотовское смешение эпох и стилей. В "Кориолане" противопоставлены буржуазная демократия и нацистская (или паранацистская) диктатура, скрыто цитируется генерал Людендорф, один из сподвижников Гитлера. Во второй части упоминаются вольски - именно с ними идет война в шекспировском "Кориолане". Обращение Кориолана к матери - цитата из Шекспира.
Ни юности, ни старости не знаешь,
Но словно, отобедав, захрапел -
И снятся обе.
А вот и я - старик в сухую пору.
Читает мальчик мне, я жду дождя.
Я не бывал у пламесущих врат,
Под теплым ливнем крови не бивался,
Не отбивался ятаганом от
Врагов и мух в болоте по колено.
В руину превращается мой дом,
На подоконнике сидит еврей-хозяин,
В Антверпене проклюнувшийся в мир,
В Брюсселе забуревший, в Лондоне
обшитый и ощипанный.
С холма над головой ночами кашляет коза;
Навоз, мох, камни, лебеда, железки.
Держу кухарку: сервирует чай,
Чихает вечерами, чистит, громыхая, раковину.
А я старик,
Мозги мне ветром не прочистишь.
Знаки принимают за знаменья. "Яви нам чудо!"
Слово в слове, бессильном разродиться
хотя бы словом,
Мраком укутанное. По календарной весне
Пришел Христос во образе Тигра -
В опоганенном мае кизил, каштан, иудино
дерево -
Сожрут, раздерут, высосут досуха
Посреди запашков; среди прочих и мистер
Сильверо
С лиможским фарфором и гладящими ладонями
Разгуливающий всю ночь за стеной;
Среди прочих и Хакагава, расшаркивающийся
перед Тицианами,
Среди прочих и мадам де Торнквист, спиритка,
Взглядом сдвигающая свечи; фройляйн фон Кульп
Полуобернулась, уже уйдя. Ткацкие челноки
вхолостую
Ткут ветер. Привидения ко мне не приходят,
Я старик в доме со сквозняком
У подножия холма, на котором гуляет ветер.
Премногие знания - так откуда ж прощению?..
Только вдумайся -
Сколько знает История хитрых троп и кривых
ходов,
Сколько потайных
Запасных выходов, как морочит нам голову,
нашептывая о славе,
Как навязывает мерила тщеславия. Только вдумайся -
Она одаряет нас лишь когда мы зазеваемся
И одаряет столь аффектированно содрогаясь,
Что нам становится мало. Одаряет слишком поздно -
И только тем во что уже не веришь, а если
и веришь -
То лишь воспоминаниями реконструирующими
былую страсть.
Одаряет слишком рано -
Сует в слабые руки то что кажется нам излишним -
Пока потеряв не спохватишься в ужасе. Вдумайся -
Нас не спасут ни испуг ни кураж.
Противоестественные пороки
Проистекают из нашего героизма. Наши подвиги
Произрастают из непростительных преступлений.
Плакучая ива мстит, мстительница-осина плачет.
Тигр беснуется по весне перепрыгнув через
Рождество.
Нас - вот кого он пожирает. Вдумайся
хоть перед самым концом -
Мы не пришли к согласию если я
Медленно околеваю в меблированных. Вдумайся
хоть перед самым концом -
Я затеял это саморазоблачение не без цели
И не по наущению
Хромых бесов.
В этом плане мне хочется быть с тобой честным.
Сосед сердца твоего, я отстранился сознательно,
Изведя красоту ужасом, а ужас самокопанием.
Я потерял страсть - но к чему было бы беречь ее
Если она изменяет себе, изменяя предмет -
и предмету?
Я потерял зрение слух вкус обоняние и осязание -
Как же мне подбираясь к тебе прибегнуть к их
помощи?
Другие пользуются тысячами уловок и ухищрений
Чтобы растормошить и продлить кипение стылой
крови
Чтобы расшевелить орган с убитым нервом
Пряными соусами разнообразным великолепием
Плоти в пустыне зеркал. Ибо каково пауку
Вдруг прекратить плести паутину каково жалу
Не жалить? Де Байаш, Фреска и миссис Кэммел
Мечутся в вихре вне зыбучего круга Большой
Медведицы
Разъятые на атомы. Чайка летит против ветра
в воздушной теснине Бель-Иля
Или же устремляется к мысу Горн.
Белые перья в снежной метели, зазыванья
тропического залива
И старик, загнанный теми же исполинскими
ветрами
В сонный уголок.
Кто живет в этом доме?
Мысли в сухом мозгу и в сухую пору.
Перевод В. Топорова
Ты, в сущности, ни юности не знаешь,
Ни старости: они тебе лишь снятся,
Как будто в тяжком сне после обеда[4].
Вот я, старик, в засушливый месяц,
Мальчик читает мне вслух, а я жду дождя.
Я не был у жарких ворот,
Не сражался под теплым дождем,
Не отбивался мечом, по колено в болоте,
Облепленный мухами.
Дом мой пришел в упадок,
На подоконнике примостился хозяин, еврей, -
Он вылупился на свет в притонах Антверпена,
Опаршивел в Брюсселе, залатан и отшелушился
в Лондоне.
Ночами кашляет над головой коза на поляне;
Камни, мох, лебеда, обрезки железа, навоз.
Готовит мне женщина, чай кипятит,
Чихает по вечерам, ковыряясь в брюзжащей
раковине,
Я старик,
Несвежая голова на ветру.
Знаменья кажутся чудом. "Учитель! Хотелось бы
нам..."
Слово в слове, бессильном промолвить слово,
Повитое мраком. С юностью года
Пришел к нам Христос тигр.
В оскверненном мае цветут кизил, и каштан,
и иудино дерево, -
Их съедят, их разделят, их выпьют
Среди шепотков: окруженный фарфором
Мистер Сильверо с ласковыми руками,
Всю ночь проходил за стеной;
Хакагава кланялся Тицианам;
Мадам де Торнквист в темной комнате
Взглядом двигала свечи, фрейлейн фон Кульп
Через плечо поглядела от двери. Челноки без нитей
Ткут ветер. Призраков я не вижу,
Старик в доме со сквозняком
Под бугром на ветру.
После такого познания что за прощение? Вдумайся -
История знает множество хитрых тропинок,
коленчатых коридорчиков,
Тайных выходов, она предает нас шепотом
честолюбия,
Подвигает нас нашим тщеславием. Вдумайся -
Она отдает, лишь когда мы смотрим в другую
сторону,
А то, что она отдает, отдает с искусственной дрожью
И этим лишь разжигает голод. Дает слишком поздно
То, во что мы уже не верим, а если и верим,
То памятью обессиленной страсти. Дает слишком
рано
В слабые руки того, кто мнит, что без этого
обойдется,
Пока не спохватится в ужасе. Вдумайся -
Нас не спасает ни страх, ни смелость. Наша доблесть
Порождает мерзость и грех. Наши бесстыдные
преступленья
Вынуждают нас к добродетели.
Эти слезы стекают с проклятого иудина дерева.
Тигр врывается в новый год. Нас пожирает.
Вдумайся, наконец.
Мы не пришли ни к чему, а я
Цепенею в наемном доме. Вдумайся, наконец,
Я ведь себя обнажил не без цели
И вовсе не по принуждению
Нерасторопных бесов.
Я хочу хоть с тобой быть честным.
Я был рядом с сердцем твоим, но отдалился
И страхом убил красоту и самоанализом - страх.
Я утратил страсть: а зачем хранить,
Если хранимое изменяет себе?
Я утратил зрение, слух, обоняние, вкус, осязание:
Так как я приближусь к тебе с их помощью?
Они прибегают к тысяче мелких уловок,
Чтобы продлить охладелый бред свой,
Они будоражат остывшее чувство
Пряностями, умножают многообразие
В пустыне зеркал. Разве паук перестанет
Плести паутину? Может ли долгоносик
Не причинять вреда? Де Байаш, миссис Кэммел,
Фреска -
Раздробленные атомы в вихре за кругом дрожащей
Большой Медведицы. Чайка летит против ветра
В теснинах Бель-Иля, торопится к мысу Горн,
Белые перья со снегом. Мексиканский залив зовет;
Я старик, которого гонят пассаты
В сонный угол.
Жители дома,
Мысли сухого мозга во время засухи.
Перевод А. Сергеева
Ты, в сущности, ни юности не знаешь,
Ни старости, они тебе лишь снятся,
Как будто в тяжком сне после обеда.
Вот, я старик, в засушливый месяц слушаю,
Как мальчик мне вслух читает, и дождя ожидаю.
Не осаждал я пылавших ворот,
На приступ не шел под горячим дождем,
По колено в соленом болоте, истерзанный мухами,
Я, вздымая меч, не сражался.
Пришел в упадок мой дом,
А на подоконнике скрючился домовладелец-еврей,
Что родился в таверне Антверпена,
Был в Брюсселе избит, а в Лондоне облысел
и залатал прорехи.
Кашель козы по ночам доносится с луга;
Мох, груды железа, бурьян, лебеда, камни вокруг.
Женщина, что стряпает мне и чай подает,
Прочищая гугнивую раковину, ввечеру хлюпает
носом.
Таков я, старик,
Застоявшийся разум в продуваемых ветром
пространствах.
Знаменье мы принимаем за чудо. "Яви знаменье
нам!"
Слово, сокрытое словом, бессильным вымолвить
слово,
Окутано мраком. В юное время года
Явился Христос-тигр.
Иудино древо, кизил и каштан расцвели в мае
греховном:
Все поделят, выпьют, пожрут
Под шепоток - мистер Сильверо
Ласковорукий, тот, что в Лиможе
Всю ночь напролет по соседней комнате топал;
Хакагава, даривший поклоны среди картин Тициана;
Мадам де Торнквист, что в темной комнате
Двигала свечи; фройляйн фон Кульп,
Что вдруг обернулась, стоя в дверях. Челноки
в пустоте
Ветер без нитей ткут. Не являются призраки мне,
Старику, в сквозняком продуваемом доме
Под холмом на ветру.
После знанья такого, какое прощенье? Подумай:
У истории много коварных путей, запутанных троп
И безвыходных выходов, шепотком честолюбья
она введет в заблужденье
И уловит тщеславьем. Подумай:
Она отдает лишь когда рассредоточено наше
вниманье,
А то, что дарует, она отдает в таком беспорядке
искусном.
Что даяния эти лишь разжигают сильней
вожделенье.
Так поздно дарует,
Что в это не верится даже, а если вера осталась,
То в памяти только, в угасших страстях.
Дарует так рано
В бессильные руки тех, кому в обузу эти дары,
Только боязно им отказаться. Подумай:
Ни храбрость, ни страх не спасают нас. Героизм
Порождает пороки, каких доселе не знали.
А к добродетели нас
Вынуждают наши чудовищные преступленья.
Эти слезы упали с дерева гнева.
В новый год вторгается тигр. Нас пожирает он.
Подумай же:
Выхода мы не нашли, а я
Коченею в наемном доме. Подумай же, наконец:
Я не без умысла выставляю себя напоказ
И вовсе не по наущенью
Увальней-бесов.
Я хотел обо всем тебе честно поведать,
Я почти вошел в твое сердце, но был отброшен
назад,
И красота растворилась в страхе, а страх -
в истязаниях самокопанья.
Я утратил и страсть: беречь для чего
То, что должно растлиться в неверности?
Я утратил зрение, слух, обоняние, вкус, осязание -
Как же теперь мне помогут они почувствовать
близость твою?
Чтоб оттянуть наступленье беспамятства,
К тысяче мелких уловок тщатся прибегнуть они:
Когда чувство застыло, будоражат нутро
Приправами острыми, умножают разнообразие
жизни
В пустыне зеркал. Неужто паук
Тенета плести перестанет, а жук-долгоносик
Зерно поедать? Де Байаш, миссис Кэммел и
Фреска -
Разъятые атомы, что уносятся вихрем из
круговращенья
Дрожащей Медведицы. С ветром борется чайка
В ущельях Бель-Иля, к мысу Горн поспешая -
Белые крылья на белом снегу. Гольфстрим
призывает,
Старика увлекают Ветр_а_
В уголок забвенья и сна.
Обитатели дома -
Думы иссохшего разума в засуху.
Перевод Я. Пробштейна
Тру-ля-ля-лядь - ничто из божественного не постоянно, дальнейшее -
горенье, гондола причалила, старый дворец оказался тут как тут, как
прелестны его серые и розовые мраморы - сатиры и монахи, и такие же
волосатые! - и вот княгиня прошла под аркой и очутилась в небольшом парке,
где Ниоба одарила ее шкатулкой, в которой та и исчезла.
Бурбанк чрез мостик перешед
Нашел дешевую гостиницу;
Там обитает Дева Роскошь,
Она дает, но не достанется.
Транслируют колокола
Глухую музыку подводную,
Бурбанк отнюдь не Геркулес,
Имея ту же подноготную.
Промчав под Древом Мировым
Зарю оставила истрийскую
Квадрига... Рухнул ветхий барк -
И воды раскраснелись тряскою.
Но Бляйштейн - тут он, да не так -
На четвереньках, обезьяной,
Аж из Чикаго он приполз -
Еврей-купец венецианный.
Бесцеремонно-тусклый глаз
Проклюнулся в первичной слизи:
Как перспектива хороша
У Каналетто! Но обгрызли
Свечу веков. Вот вид с моста
Риальто: крысы под опорой.
Еврей - под человечеством.
Но при деньгах на гондольера.
А Дева Роскошь приглядев
Сверхлукративную шаланду
И в перстни заковав персты
Сдается сэру Фердинанду
Шапиро. Кто с крылатым львом
Войдет в блохастые детали?
Бурбанк обдумывает мир
В развалинах и семь скрижалей.
Перевод В. Топорова
И пусть деревья вкруг меня
Иссохнут, облетят, пусть буря
Терзает скалы, а за мною
Пустыня будет. Тките так, девицы![5]
Изобрази Кикладский берег,
Извилист, крут, необитаем,
Живописуй прибой, на скалы
Несущийся со злобным лаем,
Изобрази Эола в тучах,
Стихий ему подвластных ярость,
Всклокоченную Ариадну
И напряженный лживый парус.
Рассвет колышет ноги, руки
(О Полифем и Навсикая!),
Орангутаньим жестом затхлость
Вокруг постели распуская.
Вот расщепляются глазами
Ресничек грядочки сухие,
Вот О с зубами обнажилось
И ноги, как ножи складные,
В коленках дернулись и стали
Прямыми от бедра до пятки,
Вцепились в наволочку руки,
И затряслась кровать в припадке.
К бритью прямоходящий Суини
Восстал, широкозад и розов,
Он знает женские капризы
И лишних не задаст вопросов.
(История, по Эмерсону, -
Продленье тени человека.
Не знал философ, что от Суини
Не тень упала, а калека.)
Он ждет, пока утихнут крики,
И бритву пробует о ляжку.
Эпилептичка на кровати
Колотится и дышит тяжко.
Толпятся в коридоре дамы,
Они чувствительно задеты
И неуместной истерией
И нарушеньем этикета;
Еще бы, все поймут превратно.
У миссис Тернер убежденье,
Что всякий шум и беспорядок
Порочит имя заведенья.
Но Дорис, только что из ванной,
Пройдя по вспугнутой передней,
Приносит нюхательной соли
И неразбавленного бренди.
Перевод А. Сергеева
Пипи воссела у стола
Благовоспитанной девицей,
Фотографический альбом,
Заложенный вязальной спицей.
Двоюродные бабки, дед -
Дагерротипы и так далее;
Игриво-танцевальный лад:
Пора мадмуазель за талию.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Не надо славы мне в раю -
Не то придет сэр Филип Сидни,
И салютнет Кориолан,
И прочие обступят злыдни.
Не надо денег мне в раю -
Иначе в поисках поживы
Подлягут Ротшильды ко мне,
Сгодятся и аккредитивы.
Не надо сплетен мне в раю -
Лукреция из рода Борджиа
Расскажет про свою семью
Такое, где Пипи не хаживала.
Пипи мне не нужна в раю -
Пройду я курс мадам Блаватской
По превращениям души
И курс второй по части плотской.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Но где грошовый мир, который
Я прикупил перекусить
Вдвоем с Пипи в кафе за шторой?
Туристы - шасть, туристы - хвать,
Но где орлы? Орлы и трубы?
Лежат под снежной толщей Альп.
Крошатся крошки, горькнут губы,
И с легионов ледорубы,
Орудуя, снимают скальп.
Перевод В. Топорова
"Когда это послание будет прочитано у
вас, то распорядитесь, чтобы оно было
прочитано и в Лаодикийской церкви"
Толстозадому гиппопотаму
Болотисто бултыхается;
Мним: он бессмертен, а ему
На плоть и кровь икается.
Плоть и кровь это слабь и хрупь,
Страхи на нервы нижутся,
А Церковь Божья тверда, как труп,
Ибо на камне зиждется.
Грузному гиппо ходить-бродить
В поисках пропитания,
А Церкви и дел-то - переварить
Припасы из подаяния.
Гиппопотаму - хоть лопни - не съесть
С дерева плод манго,
А в Церковь - везут, у нее все есть,
Оттуда где пляшут танго.
Гиппо в брачный сезон матер -
Ревет как искусан аспидом,
В Церкви же - ежевоскресный хор
Совокупленья с Господом.
Дрыхнет гиппопотам на дню,
Охотится ночью тихою,
Неисповедимо Божье меню:
Церковь - та жрет и дрыхая.
Но взвидел я: гиппопотам крылат
Всей тушей взмыл над саванною
И ангелы осенили полет
Тысячегласной осанною.
Во крови Агнца отмоется он,
Руками рая подхваченный,
К святым окажется сопричтен
И к арфе допущен золоченой.
И станет в итоге что твой алавастр,
Возляжет с ним дева-мученица,
У Церкви же - низкоземельный кадастр,
Смердит она, старая пученица.
Перевод В. Топорова
Когда это послание прочитано будет у вас,
то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в
Лаодикийской церкви.
(Послание ап. Павла к колоссянам, IV, 16)
Гиппопотам широкозадый
На брюхе возлежит в болоте
Тяжелой каменной громадой,
Хотя он состоит из плоти.
Живая плоть слаба и бренна,
И нервы портят много крови;
А Церковь Божия - нетленна:
Скала лежит в ее основе.
Чтобы хоть чем-то поживиться,
Часами грузный гиппо бродит;
А Церковь и не шевелится,
Доходы сами к ней приходят.
Не упадет 'потамьей туше
С высокой пальмы гроздь бананов,
А Церкви персики и груши
Привозят из-за океанов.
Во время случки рев с сопеньем
Нелепый гиппо испускает;
А Церковь - та по воскресеньям
Слиянье с Богом воспевает.
Днем гиппо спит, а за добычей
Выходит в ночь обыкновенно;
У Церкви же иной обычай:
И спать, и есть одновременно.
Я видел, как 'потам вознесся,
Покинув душную саванну,
И ангелы многоголосо
Запели Господу осанну.
Раскроются ворота рая,
И кровью Агнца окропленный.
Он сядет средь святых, играя
На струнах арфы золоченой.
Он паче снега убедится
Лобзаньем мучениц невинных;
Вокруг же Церкви смрад клубится
В безвылазных земных низинах.
Перевод А. Сергеева
Был смертью Вебстер одержим,
Просвечивая как рентгеном
Безгубый хохот челюстей
И под землей, и в мире тленном.
Его притягивал цветок,
Проросший из пустой глазницы,
И вожделея к мертвецам
Теснился разум в них внедриться.
Джон Донн был с ним наверно схож,
Одну преследуя удачу -
Обнять, ворваться, овладеть -
Предельно зоркий, чутко зрячий
Он знал: не кость а костный мозг
Испытывает боль и жженье
И только плоти суждена
Сумятица совокупленья.
. . . . . . . . . . . . . . .
Хорошенькая Гришкина
Славянские подводит глазки,
Сулит раскидистая грудь
Пневматику любовной ласки.
Залегший в чаще ягуар,
Кошачий источая запах,
В ночи приманивает тварь;
Ждет Гришкина на тех же тропах.
Но и вполстолько ягуар
В угрюмо-первозданном мире
Кошатины не напрудит,
Как Гришкина в своей квартире.
Ее неотразимый шарм
И Вечной Истиной взыскуем.
Лишь мы любя не плоть, а кость
По метафизике тоскуем.
Перевод В. Топорова
О смерти Вебстер размышлял,
И прозревал костяк сквозь кожу;
Безгубая из-под земли
Его звала к себе на ложе.
Он замечал, что не зрачок,
А лютик смотрит из глазницы,
Что вожделеющая мысль
К телам безжизненным стремится.
Таким же был, наверно, Донн,
Добравшийся до откровенья,
Что нет замен вне бытия
Объятью и проникновенью,
Он знал, как стонет костный мозг,
Как кости бьются в лихорадке;
Лишенным плоти не дано
Соединенья и разрядки.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Милашка Гришкина глаза
Подводит, чтобы быть глазастей;
Ее привольный бюст - намек
На пневматические страсти.
В лесу залегший ягуар
Манит бегущую мартышку
При помощи кошачьих чар;
У Тришкиной же свой домишко;
Волнообразный ягуар
В чащобе душной и трясинной
Разит кошатиной слабей,
Чем крошка Гришкина в гостиной.
Прообразы живых существ
Вкруг прелестей ее роятся;
А мы к истлевшим ребрам льнем,
Чтоб с метафизикой обняться.
Перевод А. Сергеева
- Гляди, гляди, хозяин, сюда ползут два
церковных червя![6]
Многочадолюбивые
Разносчики Духа Святого
Проплывают мимо окон.
В начале было Слово.
В начале было Слово.
Самозачатие ТО EN'a
Дало на перепутье веры
Расслабленного Оригена.
Умбрийской школы живописец
Во храме написал Крещенье.
Пошли подтеками, пожухли
Поля и горы в отдаленье,
Но до сих пор Христовы ноги
В невинном изначальном блеске;
А Бог-Отец и Дух-Посредник
На небе, в верхней части фрески.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
На покаянный путь вступают
Иереи в черном облаченье;
Те, что моложе, все прыщавы
И откупаются за пенни.
Под покаянные врата,
С которых смотрят серафимы
Туда, где праведные души
Пылают, чисты и незримы.
Косматобрюхие шмели
Снуют на клумбах перед входом
Меж пестиками и тычинками,
Являясь сами средним родом.
Суини плюхнулся - вода
Расплескивается из ванны.
Как суть у мэтров тонких школ,
Что многомудры и туманны.
Перевод А. Сергеева
О горе! Мне нанесен смертельный удар![7]
Что мне говорить о Соловье? Соловей поет
о грехе прелюбодеяния.[8]
Горилла Суини расставил колени,
Трясется - от хохота, вероятно.
Руки болтаются; зебра на скулах
Превратилась в жирафьи пятна.
Круги штормовой луны к Ла-Плате
Скользят, озаряя небесный свод.
Смерть и Ворон парят над ними.
Суини - страж роговых ворот.
В дымке Пес и Орион
Над сморщившейся морской пустыней;
Некая дама в испанском плаще
Пытается сесть на колени Суини,
Падает, тащит со столика скатерть -
Кофейная чашечка на куски;
Дама устраивается на полу,
Зевает, подтягивает чулки;
Молчащий мужчина в кофейной паре
Возле окна развалился, злится;
Официант приносит бананы,
Фиги и виноград из теплицы;
Молчащий двуногий шумно вздыхает,
Мрачно обдумывает ретираду;
Рашель, урожденная Рабинович,
Когтями тянется к винограду;
У нее и у леди в испанском плаще
Сегодня зловеще-таинственный вид;
Усталый мужчина чует худое,
Отклоняет предложенный ими гамбит,
Выходит, показывается в окне,
Лунный свет скользит по затылку,
Побеги глицинии окружают
Широкую золотую ухмылку;
Хозяйка с кем-то, не видно с кем,
Калякает в приоткрытую дверцу,
А за углом поют соловьи
У монастыря Иисусова Сердца,
Поют, как пели в кровавом лесу,
Презревши Агамемноновы стоны,
Пели, роняя жидкий помет
На саван, и без того оскверненный.
Перевод А. Сергеева
"СТАРИКАНУС" - Название - в оригинале "Геронтион" - представляет собой авторский неологизм с приблизительным значением "старикашка". "Стариканус" продолжает тему "Пруфрока" и вместе с тем подводит к поэме "Бесплодная земля", вступлением к которой он первоначально являлся. Стариканус - слепой старик, утративший не только возможность, но и (в отличие от Пруфрока) желание любить.
"БУРБАНК С "БЕДЕКЕРОМ", БЛЯЙШТЕЙН С СИГАРОЙ". Бедекер - туристический путеводитель. Приезд в Венецию чикагского еврея Бляйштейна (и сэра Фердинанда Шапиро, в оригинале: сэр Фердинанд Клейн) заставляет иронически переосмыслить тему шекспировского "Венецианского купца".
"СУИНИ ЭРЕКТУС" - Сути - герой целого ряда сатирических стихотворений, называемых в критике "Суиниадой" - получеловек-полуживотное, скотоподобие которого принимает различные виды и аспекты. Стихи этого цикла двуплановы: Суини как скот противопоставлен не человеческому, а божественному или мифологическому началам. Формула "Суини эректус" - Суини прямостоящий - отсылает и к биологии, и к сексологии.
"ПОКА НЕ ПОДАЛИ ЯЙЦА" - Исторические имена (поэт Филип Сидни, Лукреция Борджиа, мадам Блавацкая) перемешаны с вымышленными; Пипи - подружка Суини, от лица которого стихотворение и написано. Однако Суини здесь полуинтеллектуал, а точнее, полу-Пруфрок.
"ГИППОПОТАМ" - Самое острое выражение антиклерикальных и в значительной мере антирелигиозных воззрений раннего Элиота. Образ гиппопотама восходит к средневековому Бегемоту, обозначавшему Сатану. Эпиграф имеет расширительное воздействие - речь не только о католической, но и о других христианских церквах.
"ЗАПАШОК БЕССМЕРТИЯ" - Восходит к стихотворениям Джона Донна ("Останки") и Шарля Бодлера ("Падаль"). В двухчастном стихотворении иронически сопоставлены одушевленное тление и обесчеловеченная плоть; стремление поэтов-метафизиков и их последователей выйти за грань чувственного восприятия и скотоподобие самого человека. Кошачий запах как символ похоти.
"ВОСКРЕСНАЯ ЗАУТРЕНЯ МИСТЕРА ЭЛИОТА". Антиклерикальная сатира. В первой части стихотворения обыгрывается ересь Оригена (III в. н. э.), не признававшего единосущности Отца и Сына и оскопившего себя в знак отречения от смертной оболочки духа. Таинство крещения примиряет дух и плоть, однако, по Элиоту, дело заканчивается пародийным купанием (крещением) Суини в ванне.
