— Барин, — тихо позвал голос, — Господин Павлес, — настойчиво повторил он.
Он открыл глаза. Над его постелью склонилась служанка — Аланка. Взгляд ее был скептическим, крылья за спиной недовольно трепетали.
— Право, Барин, в такой день и так долго спать, — начала она.
— Да, извини, Аланка, в такой волнительный день надо войти выспавшись.
Воля ваша, Барин, — небрежно бросила служанка и вышла, чтобы он мог одеться.
Сегодня наступал самый счастливый день в жизни наследного принца, и великий день в судьбе его родной страны — Лирании, страны, где жили люди с лебедиными крылами.
Принц сел на постели, потянулся, расправил свои белые сильные крылья, взмахнул ими и мотнул головой.
Спустя минут пятнадцать он оделся в торжественный белый костюм и осмотрел себя в зеркало. Белое одеяние с королевским золотым вензелем на лацкане и серебряными
галунами шел ему как нельзя лучше. Своим видом принц остался доволен. Он позвонил в хрустальный колокольчик.
Явилась Аланка, ядреная девка с огромными серыми крыльями, она обычно занималась внешним видом принца. Аланка долго осматривала крылья принца, чтобы понять, что же за ночь с ними произошло. Наконец, она взяла костной гребень и стала укладывать снежно белые перья августейших крыл.
— Вы сегодня, Ваше величество, должны быть как никогда хороши, — приговаривала она.
— Ты так говоришь, будто я грязнее последнего крестьянина, — рассмеялся Павлес.
Аланка хмыкнула и руками стала расправлять крылья.
— Я вот всегда хотел у тебя спросить, — сказал принц.
— Что же могло заинтересовать ваше величество?
— Ты сама за своими крыльями ухаживаешь, Аланка?
— А как же, — удивилась служанка.
— Они же огромные.
— А я сплю стоя, — без тени иронии ответила она.
Принц прекрасно знал эту ее манеру шутить, и позволял шутить в его присутствии, говорить все, что вздумается любому человеку в его окружении. Аланка пользовалась этими привилегиями в полном объеме.
— Я вот женюсь, — мечтательно сказал принц, посмотрев любовно на кровать с балдахином, на которой отныне он не будет спать в одиночестве, — а ты незамужняя остаешься,
негоже это, чтобы у женатого господина была замужняя холопка.
— Вы, барин, странные разговоры ведете, — пожала плечами Аланка, — возьмете себе другую холопку.
Она перешла на другое крыло.
— То есть ты замуж не хочешь?
— А зачем мне? Я и одна пока справляюсь, — безразлично сказала Аланка.
— А ты что же, не любишь никого? — с сожалением, спросил принц, любивший поболтать со служанкой.
— Странные вы разговоры ведете, господин Павлес.
— А брат мой как же?
— Господин Сорокамос? — Аланка замолчала.
— Продолжай.
— Что?
— Ты же что-то хотела сказать о моем брате?
— Ах, о господине Сорокамосе? Он хороший — ваш младший брат: Красивый — улыбка у него замечательная, жонглировать умеет, — Аланка на секунду прервала работу, Павлесу
показалось, что служанка мечтательно вздохнула, — но есть кое-что.
— Что же? — спросил наследный принц, не скрывая любопытства.
— У вас перо поободралось, его срезать или спрятать? Ежели спрячу — некрасиво выйдет!
Принц выглядел разочарованным.
— Делай, как знаешь! — сказал он.
Аланка подошла к туалетному столику и взяла ножницы. Долго и молча, она копалась с пером.
— Значит, мое ободранное перо это единственная проблема моего брата? — наконец спросил принц.
Аланка рассмеялась.
— Шелудивый он, непутевый, — без обиняков начала она. — Скольких он только за этот год девок перепортил?
Поспорить с Аланкой было трудно. Брат Певлеса — Сорокамос был любителем слабого пола, с виду неказистый паренек с длинным тонким носом и большими круглыми глазами, поражал, дам обаянием своей улыбки и редким искусством жонглировать предметами, в основном массивными шариками из кости. Но самым страшным оружием Сорокамоса была его кошачья пластика, ни одна, даже самая суровая и неприступная дама, не могла устоять перед герцогом Эолисским, после танца с ним. Однако, так считал весь двор, кроме Аланки, которая открыто, выказывала свою нелюбовь к герцогу Сорокамосу.
— Но мой брат редкий красавец, такие крылья как у него, только у нашей матери, королевы Лирании. Неудивительно, что в некоторых сердцах он способен возбуждать чувства прекрасные и теплые.
— Но сам-то он не испытывает их! — парировала Аланка.
Павлес пожалел, что завел этот разговор, он вспомнил, как, однажды, Сорокамос пригласил Аланку на бал, куда прислуга не приглашалась. Это не было так уж необычно, отец его Король Лирании, перед тем как жениться на дочери лавочника, тоже приглашал ее на торжественный бал, сам Павлес, перед тем, как сделать предложение крестьянке Фелии так же пригласил ее на бал. Аланка пришла на бал и танцевала с Сорокомосом все земные танцы, в которых герцогу не было равных. Все ждали, что скоро Аланка станет
невестой герцога Элиосского, но принц с предложением не торопился.
Павлес видел, как на утро после бала, Сорокамос выходил из комнатки Аланки, которая располагалась совсем рядом с комнатой хозяина.
Павлес и сам был недоволен поведением брата, но молчал. Король Лирании, его отец, не раз делал герцогу выволочки за его романы, но пристраивал обманутых девушек за
хороших молодых людей. Герцогу все было ни по чем.
— Вот вы, барин, другое дело, — прервала поток мыслей Певлеса Аланка.
Она закончила убирать крылья и приступила к прическе.
— Вы истинный сын своего отца. Настоящий лебедь, уж если полюбили, то навсегда.
И здесь Аланка оказалась права.
В отличие от младшего брата, Павлес был всегда тихим и спокойным. Когда он встретил Фелию, дочь крестьянина из ближних Лебедь-граду земель, то полюбил и настолько, что
оробел и увял. Аланка оказалась хорошей подругой Фелии и быстро устроила встречу, подруги и господина, и все, наконец, пришло к свадьбе. Если бы не Аланка, то Павлесу
сыскали бы какую-нибудь принцессу, которая при всех ее достоинствах не смогла бы сравниться с Фелией и которую бы он никогда не смог полюбить.
— Вот и все, — заключила Аланка, — я закончила!
— Спасибо, Аланка! А батюшка не спрашивал меня сегодня?
— А как же? Спрашивали-с. Ваш батюшка велели, как только я все окончу к ним идти пешим ходом, дабы ваши крылья ветром не потрепать. Вашим крыльям еще до обеда дожить надо, — от себя добавила Аланка.
Павлес еще раз поблагодарил холопку и отпустил ее.
Поклонившись, она ушла.
Павлес еще раз посмотрел в зеркало, полюбовавшись работой Аланки, он вышел из своей комнаты и направился в другое крыло дворца.
Принц всея Лирании и Герцог Эолисский были между собой непохожи. Это отмечали все. Серьезный и добрый Павлес, легкий нравом и злой на язык Сорокамос оказались необычайно дружны между собой. Может быть, в силу различий между ними, может быть, в силу воспитания они были неразлучны в детстве, и, будучи, уже взрослыми сохранили дружеские чувства друг к другу.
Павлес задумался над этим, снова сравнивая себя и брата, когда вышел из своей башни.
Из покоев Герцога Элиосского доносился неясный шум. Павлес остановился и прислушался. Голоса были сплошь женские, этого было достаточно, чтобы понять, что в башне происходила очередная свора между любовницами брата.
Павлес покачал головой и направился через анфиладу к главной лестнице.
В зеленом гобеленовом зале для чаепития королевской семьи Павлеса привлек легкий стук в стекло. Он повернул голову на звук и увидел брата, который подзывал его.
Павлес сделал жест и быстро перешел в залу с балконами, где отпер одну из дверей.
Сорокамос приземлился на балкон и вошел в залу.
— Спасибо, брат, — улыбаясь, сказал он.
— Спасаешься? — насмешливо спросил Павлес.
Сорокамос хихикнул и поправил бархатный камзол цвета спелой вишни.
— Бабы это что-то страшное! Нет, брат, зря ты женишься. Если бы ты не женился, то и бабы бы мои не бунтовали.
Павлес оглядел младшего брата. Камзол, который сегодня одел его брат, вполне соответствовал традиции Лиранийских бракосочетаний, однако была еще одна причина, по которой Сорокамос, к слову жуткий модник, выбрал именно этот костюм. Все на том же памятном балу он надел этот камзол с золотыми эполетами, рубаху навыпуск из
крашеного бычьей кровью льна и специально пошитые к случаю брюки с золотым поясом, что очень понравилось Аланке. Хитрая горничная заявила об этом при нескольких
придворных, и с тех пор Сорокамос ввел при дворе моду на красный цвет. Отогнав ворох мыслей, Павлес сказал:
— Тебе бы причесаться?
Молодые люди поспешили в зеркальную бальную залу, звавшуюся малой.
Сорокамос осмотрел себя в зеркало и остался вполне доволен.
— Что тебе не нравится, брат? — спросил он, разглаживая свои прямые каштановые волосы.
Павлес пожал плечами, рассматривая собственное отражение.
— Так, что мы с тобой, как барышни? Батюшка будет ждать нас!
Павлес удивленно посмотрел на брата.
— Да, наш августейший брат, отец так же звал меня, — улыбаясь, проговорил Сорокамос.
Братья направились к главной лестнице. Мраморная лестница с липовыми резными поручнями, золоченными сусальным золотом, в преддверии торжества была начищена до блеска. Павлес ступил на ступеньку.
— Осторожней, боюсь, они слишком скользкие, — донесся сверху голос Сорокамоса, он завис над лестницей, изредка взмахивая роскошными округлыми бардовыми крыльями.
Так они спустились на второй этаж, где располагались залы для официальных и торжественных приемов.
Королевский зал для официальных приемов послов и предварительного чтения указов блестел так, что слепило глаза.
— Ты еще свадебного зала не видел, — шепнул брату Сорокамос.
За легкими белыми портьерами блестели на солнце зеркала и стекла. Залило солнце и лаковый паркет, который набирали несколько веков назад лучшие мастера со всей
Лирании. Под ногами принца и герцога во всей красе раскинулась карта страны с морями, лесами, границами провинций и их прорисованными столицами. На возвышении стояли
два трона, оба из белой кости, с сидениями серебристого бархата, спинку одного из них украшал герб Лирании — летящий лебедь. Короля и королевы еще не было в зале. Павлес смотрел в окно, которое выходило на пруд и плакучую иву возле него. Сорокамос же снова приник к зеркалу, расправляя камзол и золотую тесьму на эполетах.
— Сорокамос? — задумчиво позвал брата Павлес, глядя в окно.
— Что такое? — не отрываясь от зеркала, спросил корн-принц.
— Скажи мне честно, ты бывал в комнате Аланки? — Павлес резко развернулся и впился в брата взглядом.
Сорокамос вздрогнул и застыл.
— Не знаю, как ты узнал, брат, но это была одна из кошмарных ночей в моей жизни, — грустно сказал Сорокамос, — Она выгнала меня взашей, со словами, которые даже
обычная жена среднего торговца не посмеет сказать законному мужу.
— А откуда ты знаешь, что может позволить себе сказать жена среднего торговца? — лукаво сощурился Павлес.
— Брат, смеяться над другими людьми это моя привилегия, — отрезал Сорокамос. — факт в том, что последней площадной бранью меня обложила твоя горничная. Горничная… Меня
… МЕНЯ… КОРН-ПРИНЦА!
— Милая Аланка в своем репертуаре, — сквозь смех сказал Павлес, отчего-то ему стало гораздо легче.
Откуда-то вынырнул Сериохус, личный слуга его величества, камердинер, дворецкий, и совершенно незаменимый человек при дворе. Он стукнул красивым посохом в специально
предназначенное для этого место и провозгласил:
— Его величество Король всея Лирании, ее величество Королева-мать всея Лирании.
Принцы выпрямились по струнке, и любой налет эмоций слетел с них.
Они подошли к возвышению и преклонили колени.
Король всея Лирании тяжело опустился на трон, сегодня он выглядел хуже обычного, болезнь терзала его.
— Сыновья мои, — сиплым голосом начал он, — я позвал вас, чтобы обсудить сложный и серьезный вопрос. Прости Павлес, что не позвали Фелию, негоже жениху видеться до
свадьбы с невестой.
— Я понимаю, ваше величество, — тихо ответил Павлес.
Оба брата переглянулись, оба же выглядели встревоженными.
Королева-мать — грациозная пожилая дама вдруг встала.
— Ваше величество, — обратилась она к мужу, — я знаю, что вы не любите обсуждать вопросы государственной важности в моем присутствии, в данный момент моя помощь больше требуется подданным, занятым в подготовке церемонии свадьбы. Разрешите мне присоединиться к ним.
— Идите, моя милая, — ласковым движением руки Король отпустил королеву, напоследок поцеловав ее.
— Итак, — сказал он, после сильного приступа кашля, — мой закат близится. И я счастлив, умирать, когда народ мой процветает, и есть прекрасные наследники трона. Моя
жизнь не прожита зря.
Короля прервал еще один приступ кашля, который он не смог сдержать.
— Ты вовремя женишься мой сын, — продолжил король, — я решил объявить новых короля и королеву после свадьбы.
— Но, отец, — воскликнул Павлес и тут же осекся, — ваше величество.
— Ты и Фелия, и часть двора отправитесь в путешествие по стране. Из Лебедь-града в Ревень, из Ревня — в Сорос, из Сороса на юг, в Сэни, и к морю, затем долгий переезд в
болотный город на север, оттуда обратно в Ревень. Когда вернетесь в столицу, то вступите в права правления. Я и мать поедем вместе с вами до Сэни, там я отправлюсь на
корабле в земли предков.
— Кто будет править страной в ваше отсутствие? — спросил Сорокамос.
— Ты слишком молод, сын мой, — ласково улыбнулся Король Лирании, — чтобы править не обязательно сидеть на троне. Твой брат будет заниматься делами в путешествии, но как
наместник.
Король задумался, и отслеживал по полу маршрут традиционного путешествия.
— Берегитесь лесов северной стороны. Мятеж там давно подавлен, но отдельные группы разбойников все еще выходят на большую дорогу.
Павлес кивнул.
— Одним из последних указов, я велел сделать Эолис вспомогательным центром, второй столицей Лирании, где один Владыка, гарант наших отношений с Восточными кланами, уже не справится. Вам, корн-принц, я повелеваю отправляться представителем, наместником королевской власти в Эолисе.
Сорокамос вытаращил на отца глаза.
— Да сын мой, и вам придется жениться и, желательно, сразу после прибытия из путешествия вашего брата.
— А я тоже еду? — совсем растерялся Сорокамос.
— А разве Павлес не сказал тебе? — удивился Король.
— Нет, ваше величество, я еще не говорил брату, приглашения будут во время обеда, — неловко отозвался Павлес.
Король кивнул.
— Вы свободны.
Павлес и Сорокамос поклонились и собрались уходить.
Король встал, но приступ кашля бросил его обратно на трон. Король — Бендос Славный державший большую страну в узде, жестоко подавлявший мятежи, предстал перед
сыновьями стариком, которого съедала тяжелая болезнь. На лбу старого короля выступал пот.
— Позовите слугу, — выдохнул король.
Но Павлес уже давно позвал Сериохуса.
— Может, мы сами отведем тебя в твои покои? — спросил Сорокамос.
— Нет, сын мой, — властно повел рукой король, — вам еще необходимо готовиться к свадьбе.
Где-то пробили часы. Братья покинули тронный зал.
— Всего десять часов, — сказал Павлес, — время тянется так медленно.
— Может, пойдем к ратуше, посмотрим, как там все красиво, — предложил Сорокамос.
— Нет, — поморщился Павлес, — там сплошные женщины, они начнут галдеть, а я не хочу крика и гвалта. Идем в парк.
— Идем, в башню тоже лучше не ходить, там сплошные безумные бабы. Боюсь, бунт еще очень долго не уляжется.
Братья спустились по парадной лестнице на первый этаж, где располагались в основном кухня и помещение прислуги. Они отправились в парк, чтобы убить время до начала
церемонии. Шли, молча до пруда, который находился недалеко от ратуши.
— Кто еще едет с вами? — спросил Сорокамос.
— С моей стороны ты, из слуг Аланка. Мы с Фелией решили брать только близких людей. Со стороны Фелии поедет Занка, ее сестра. Ну и слуги, лакеи и Сериохус, наверное.
Без него такие мероприятия не обходятся. Возможно, нам навяжут владыку, но я думаю, он не станет нам обузой, на самом деле он не такой уж и плохой человек.
— Маловато гостей, — проговорил Сорокамос.
— Ты не доволен решением отца?
— Ну да, — мрачно согласился Сорокамос, — только женитьбы мне и не хватало.
— А что такое?
— Нет ни одной подходящей невесты.
— Так-то уж и ни одной?
Сорокамос задумался.
— Ну, есть, одна. Но она не княжеских кровей, и потом…
— Фелия — дочь крестьянина, — заметил Павлес.
— И потом, она вряд ли согласится стать моей. Но есть другой вариант, — просиял Сорокамос, — Занка. Хоть она и близнец твоей невесты, но я смогу жениться на ней и внакладе точно не останусь.
— Но Занка же не княжеских кровей.
— Но с момента свадьбы она получает титул герцогини, как сестра королевы. И я — корн-принц, герцог Эолисский. По-моему хорошая партия. И потом она близнец Фелии, а,
значит, не менее прекрасна.
— Ты выбираешь себе жену, как кусок мяса выбирают на рынке, — беззлобно отозвался Павлес.
Сорокамос промолчал, чтобы не портить брату настроение перед церемонией.
— Пора бы повернуть к ратуше, — через несколько минут сказал он
Ровно в половине двенадцатого Павлес и Сорокамос были у ратуши, и, как неприкаянные, слонялись неподалеку.
Без двадцати пяти двенадцать, они встретили возле ратуши Аланку, которая уже переоделась к церемонии в жемчужно-серое платье.
— Барин, — всплеснула она руками, — негоже вам тут, идите на конюшню, вас там обыскались, — она заметила Сорокамоса, осеклась, покраснела и, сделав реверанс, сказала,
— Прошу прощения. Ваша светлость, я приветствую вас, и поздравляю со свадьбой вашего августейшего брата.
Это было официальное приветствие, текст которого выучили все слуги.
Сорокамос дергано поздоровался с Аланкой и в бешенстве ушел в направлении конюшни.
Скромно сложив руки, Аланка смотрела на хозяина. Павлес недовольно покачал головой и сделал Аланке знак молчать. Горничная же, изображая саму невинность, кажется, и
понятия не имела о том, что стало причиной недовольства корн-принца. Павлес погрозил Аланке пальцем и посмешил за братом. Тот шел, быстро, нервно размахивая руками.
— Ты видел? Слышал? — задыхался от ярости Сорокамос.
— Да. Но что тебя так взбесило? Ты поступил неучтиво, — заметил Павлес, с интересом наблюдавший за братом.
— Не учтиво? — взорвался Сорокамос, — Не учтиво? Ты называешь это неучтивым поведением! Да она просто измывается надо мной!
Сорокамос от возмущения взмахнул крыльями и немного взлетел, но тут же вернулся на землю.
— Я не понимаю тебя, брат, она не могла поступить иначе. Она горничная. Ее статус…
— Статус, — ворчливо передразнил Сорокамос, — меня бесит этот официоз.
— Она всегда была в фаворе у нашей семьи, ее род чуть ли не древнее нашего и всегда служил нам, я позволяю ей говорить все, что вздумается и делать то, что она считает
нужным. Аланка верный и преданный друг нашей семьи, она обожает нашего отца и мать, она очень любит меня и… тебя.
Сорокамос тряхнул лохматой головой:
— Она просто прислуга, и с сегодняшнего дня я очень на нее обижен, так что передай ей, пусть стережется меня.
Павлес усмехнулся.
Братья достигли конюшен.
По традиции жених и его брат, либо близкий друг или прочий родственник мужского пола, прибывали к ратуше верхом на лошадях с запада. Невеста в сопровождении сестры,
либо подруги, либо другой родственницы приезжала с востока в карете. Сорокамос вскочил в седло гнедого жеребца и ласково похлопал его по шее, Он любил лошадей, и они любили его. Павлесу же досталась смирная белая кобыла, с лошадьми
принц не ладил. Павлес сделал круг, чтобы привыкнуть к седлу и лошади.
— Трубы возвестят нам, когда начнется церемония, — нервно поглядывая в сторону ратуши и косясь на солнце, сказал Павлес.
— Сорокамос в каких-то мрачных раздумьях сидел на своем жеребце, поигрывая белым костяным шариком.
— Не понимаю, почему жених и невеста перед самой свадьбой так нервны? Зачем? Все же уже решено: она сказала: "Да!", — он счастлив! Зачем же нервничать? — думал вслух
Сорокамос.
— Брат, сейчас я еще жених, но через каких-то полчаса, я стану ее мужем, — мечтательно косясь на солнце, ответил Павлес.
— Статус, — проворчал Сорокамос.
На небе в солнечных лучах стало проявляться серое пятно.
— Начинается, — прошептали братья.
Со стороны ратуши донеслись трубы. Братья тронулись к ратуше и прибыли точно по протоколу. Они спешились, их окружили монахи в темно-вишневых рясах, у каждого в руке был массивный канделябр со свечами.
— Боги скрывают солнце, дабы могло, свершится таинство, — сказал один из них.
Монахи взяли братьев в квадрат, и повели в ратушу. Сорокамосу вручили тяжелый венец.
Вся процессия оказалась в ратуше, жениха приветствовали стоя. Павлес оглядел публику, в ратуше собрался весь двор и многочисленная родня Фелии: лавочники, торговцы,
менялы и крестьяне. В первом ряду он заметил Владыку Микаэлоса, черноволосого мужчину чуть старше самого Павлеса. Павлес посмотрел на мать, ждавшую его возле епископа.
Она простерла к нему руки, подойдя, Павлес взял мать за руки, пожав, их он обернулся ко входу в ратушу.
Возле входа уже останавливалась карета невесты. Из нее вышли Фелия и Занка. Возле входа Фелию взял за руку сам король, он отвел ее к алтарю и вложил ее руку в руку сына.
Ручка Фелии трепетала, а Павлес не мог оторвать взгляда от своей невесты, так она была прекрасна. Она смотрела на жениха глазами синими, глубокими, как ясное небо в летний день, глядящее в воду озера.
— Гхм, гхм, — прочистил горло епископ, о существовании которого, кажется, все забыли.
— Павлес Теорга, Фелия Саммера, — скрипучим голосом проговорил епископ, — этот день ваши, разные до сего момента судьбы, стали единым целым. Вы оба решили соединить ваши судьбы. Но соединяя, их вы соединяетесь с судьбой своей родины. Поклянитесь друг другу в верности, дети мои.
