Пекла бабушка оладьи. Сняла последние со сковородки, глядь - а на дне миски ещё маленько теста осталось; соскребла его бабушка ложкой да шлёп на середину сковородки - не пропадать же добру. И получился оладушек, маленький, кругленький, с двумя дырочками, будто чей носик торчит, того и гляди, зашмыгает. Только носик, а больше ничего…
- А если вот эдак? - улыбнулась бабушка и разложила на тарелке вокруг оладушка два лесных коричневых орешка, пару лепестков шиповника да ягодку клюквинку.
- Ты чего это, старая, забавляешься? - удивился дед.
- Да вот мечтаю: была бы у нас внучка эдакая: глазки, как орешки, щёчки, как цветочки, а ротик, как клюквинка.
Не успел дед засмеяться над бабушкой, глядь - а тарелка-то пустая… И стоит в дверях девочка: глазёнки карие, как лесные орешки спелые; щёчки - ни дать ни взять, цветы шиповника и рот точно клюквинка. Шмыгнула девочка маленьким носиком, а потом как запрыгает!.. И назвали девочку Катя-попрыгунья…
Эту историю Кате Жданкиной её бабушка поведала, Катя подружкам рассказала, а подружки смеются и говорят, что это сказка.
Может, и сказка, только почему же тогда, если пойдёт Катя в лесок, что за селом, орехи собирать, все орешки так и просятся к ней в руки, так и выглядывают из-под резных листочков. У подружек ещё только уголки мешочков набьются, а Катин мешочек завязывать пора…
А попросится Катенька с бабушкой за клюквой, так берестяные корзиночки - чумашки - у неё мигом до краёв полнятся, будто ягоды сами к Кате в чумашку прыгают.
- Эдак, эдак, - смеётся бабушка. - Родню чуют…
И букеты с лугов Катя приносит домой всегда такие красивые, такие душистые, что пчёлы со всего села слетаются, вьются над цветами, а Катю не трогают.
Нынче Катя в школу пошла, некогда ей стало по лугам да по лесочкам бегать. Учительница ей понравилась. Молодая, весёлая. Антониной Ивановной зовут. Платье на учительнице всё в цветах, как луг в июне. Засмотрелась Катя на цветы и даже не поняла, что ей пора садиться, ведь все ребята уже сели. Антонина Ивановна взяла Катю легонько за руку и сказала:
- Будешь вот за этой партой сидеть.
За партой уже сидел один мальчик. Волосы у него были белые, кудрявые, а лицо и руки загорелые-загорелые. Уж на что Катя всё лето на солнышке была, и то не такая смуглая. Улыбнулась она мальчику, а тот даже и не смотрит на неё, сложил руки на парте и глаз с учительницы не сводит: куда Антонина Ивановна, туда и он глазами. «Наверно, ему тоже платье нравится», - подумала Катя. Сидела, сидела, потом толкнула мальчика в бок и сказала:
- А я тебя знаю. Твоя мама в больнице работает. Она мне зуб молочный вытащила, а у меня уже новый вырос. Вот посмотри.
Но мальчик даже не обернулся.
- Ты глухой, что ли? Как тебя зовут? - не унималась Катя.
Мальчик поднял руку:
- Антонина Ивановна, она мне мешает…
- Я ему не мешаю, - растерялась Катя. - Я только не знаю, как его зовут…
- Его зовут Эдик, - улыбнулась Антонина Ивановна. - Вы будете дружить, правда?
- Обязательно будем, - пообещала Катя.
- Ты невоспитанная, - сказал Эдик, когда прозвенел звонок. - Разве можно разговаривать на уроке? Больше никогда так не делай. Поняла?
- Поняла, - сказала Катя. - А где ты так загорел?
- Мы на Чёрное море ездили. Я, папа и мама.
- На Чёрное… Там все так чернеют, да? Там вода такая?
- Вот глупая! Чернеют не от воды, а от солнца. А вода там морская, прозрачная.
Когда стали писать палочки, оказалось, что у Кати палочки, как деревья в лесу, - и туда и сюда клонятся.
Зато у Эдика палочки получились, как забор у сельского парка: все прямые, все одинаковые.
- Почему у тебя такие палочки красивые? - спросила Катя на перемене.
- А потому, - сказал Эдик, - что меня мама научила. Я ещё зимой палочки и крючки писал. И потом, когда с Чёрного моря приехали, опять писал. А ты что делала?
- А я орехи собирала, за голубицей ходила… С папой на оморочке рыбачить ездила…
- Ну вот… Что с тебя спрашивать!
Вскоре Катя научилась писать палочки и крючки не хуже Эдика, но он почему-то этого не заметил, хотя Кате очень хотелось, чтобы заметил. А хвастаться она не любила.
Как по-вашему, это хорошо или плохо, если обо всём, обо всём учительнице говорить?
Конечно, скрывать, когда в классе кто-нибудь набедокурит, никому не простительно, ну, а если по каждому пустяку руку поднимать, тогда что?
В классе то и дело слышен голос Эдика:
- Антонина Ивановна, а Владик на переменке на черёмуху лазил!
- Антонина Ивановна, а у Серёжи Наумова одно ухо грязное…
Скажет он так, и у Антонины Ивановны словно тучка на лицо набежит. И в классе сразу пасмурней становится.
А Эдик сядет на место, сложит руки на парте и опять не шелохнётся. Катю, хоть это и нехорошо, так и подмывает поддразнить Эдика. Вот Антонина Ивановна говорит:
- Ребята, закончите эту строчку и больше не пишите.
Все ребята дописывают строчку и кладут ручки. Катя, искоса поглядывая на Эдика, прикрывает свою тетрадь промокашкой и делает вид, что хочет писать ещё одну строчку. Эдик поспешно поднимает руку. Он даже привстал с места и не замечает, что Катина ручка уже лежит на парте.
- Антонина Ивановна, а Жданкина ещё одну строчку пишет…
- Вот и нет! - торжествует Катя. - Всё он выдумывает. Посмотрите сами, Антонина Ивановна…
Лесные орешки лукаво поблёскивают, а клюквинка в брусничку превратилась: Катя крепко-крепко сжала губы, чтобы не засмеяться. Эдик растерянно моргает и заглядывает в Катину тетрадь… Там и вправду нет лишней строчки.
А через несколько дней Катя что-нибудь новое придумает. Возьмёт, например, бумажку от конфеты и начинает ею потихоньку шелестеть. А когда Эдик навострит уши, сделает вид, что сосёт конфету.
Эдик косится на бумажку, на Катины щёки… Наконец не выдерживает:
- Антонина Ивановна, а Жданкина конфету «Счастливое детство» сосёт!
- Ничего я не сосу, Антонина Ивановна, честное слово! - Катя встаёт и разводит руками. - Вот я и язык покажу, чистый ведь, правда?
- А бумажка? Вот она! - поднимает Эдик конфетную бумажку, упавшую с Катиных колен.
- А это фантик… Я фантики собираю. У меня уже много.
- И я фантики собираю… И у меня тоже есть… - слышатся голоса со всех сторон.
- Хватит, хватит, ребята, - успокаивает расходившийся класс Антонина Ивановна. - Фантики после уроков посмотрим, у кого какие. А сейчас подумаем все, сколько будет, если к четырём прибавить два…
Один раз Катя слышала, как Антонина Ивановна на перемене спросила Эдика:
- Зачем ты, Эдик, мне всё время на своих товарищей жалуешься?
- А мне мама велела, - ответил Эдик. - Она сказала, если кто шалит, нужно обязательно вам говорить. Потому что вы молодая, и вам трудно с классом справляться.
Антонина Ивановна почему-то сильно покраснела.
- Знаешь что, Эдик, - сказала она. - Ты всё-таки попробуй мне поменьше помогать. Я, пожалуй, и сама справлюсь…
«Ну конечно, Антонина Ивановна и без Эдика справится, - подумала тогда Катя. - Ведь, наверно, больше никто не умеет так красиво писать на доске букву «а» и рисовать весёлых зайцев с морковками…»
Катя и Эдик ходят домой по одной улице. Эдику - дальше, Кате - ближе. Так Эдик всегда портфель у Кати отберёт и несёт всю дорогу, в одной руке свой, а в другой Катин. Катя сначала не хотела отдавать свой портфель:
- Что я, сама не донесу?
Но Эдик очень строго сказал:
- Мальчики должны всегда помогать девочкам, так мама сказала. А ты просто глупая и ничего не понимаешь.
Обидно Кате: неужели она уж и в самом деле такая глупая?
- Ты в Крыму была? - спрашивает Эдик.
Катя смущённо крутит головой.
- А Крым дальше или ближе Чёрного моря? - спрашивает она.
Эдик смеётся.
- Так там же и Чёрное море, глупая… Мы ещё в Сочи были. А ты нигде не была. Вот.
Кто-то поднёс к лесным орешкам спичку. Они разом вспыхнули и превратились в горячие угольки. Катя топает ногой:
- Я тоже была, тоже…
- Нигде ты не была, глупая.
- Нет, была, была!..
- Ну, где была?
- В хрустальном лесу была, вот где!
- Где?! - Глаза Эдика насмешливо щурятся. - Эх ты, обманщица! Хрустального леса не бывает. Возьми свой портфель.
Тут только Катя замечает, что стоит возле своего двора. Она выхватывает портфель из рук Эдика и громко хлопает калиткой.
- А спасибо за тебя кто скажет? - кричит Эдик ей вслед.
Катя стоит во дворе, кусая губы: ну как доказать Эдику, что она и вправду была в хрустальном лесу?
Прошлой зимой Катя долго упрашивала папу взять её с собой в лес. Ей очень хотелось посмотреть, откуда папа возит на стройку новой школы большие толстые брёвна.
- Ну ладно, - наконец сказал папа. - Только вставать надо ещё затемно. Я тебя долго будить не стану, один раз скажу «вставай», и всё. Не проснёшься - один уеду.
Когда папа встал, Катя уже сидела одетая и обутая, и лесные орешки были совсем круглые.
А вот когда закутанная Катя уселась рядом с папой в кабине и грузовик тронулся, ей захотелось спать. Девочка привалилась к мягкой спинке сиденья, от которой пахло бензином, и заснула…
Катя открыла глаза оттого, что машину сильно тряхнуло: должно быть, попался на дороге толстый корень не выкорчеванного до конца дерева. Катя поглядела в окошко и тут увидела такое, что ей вмиг расхотелось спать…
Было ещё темно, и дорогу освещали только фары машины. Яркий сноп света скользил по белой накатанной дороге, выхватывая из темноты придорожные кусты и деревья. Странные были здесь деревья… Их ветви казались сделанными из стекла и горели разноцветными огнями. Где-то Катя уже видела такое… Да, да! Вот точно так же сверкали и переливались подвески на люстрах в Доме культуры, куда они ходили с папой и мамой встречать Новый год. Мама сказала, что эти люстры хрустальные. Кате очень понравилось слово «хрустальные», оно такое звонкое, светлое…
«Ну конечно, этот лес тоже хрустальный!» - подумала Катя. Всё новые и новые деревья выступали из темноты, и на их ветвях также вспыхивали, переливались трепетные огни. Кате даже слышалось, как звенят, потихоньку ударяясь друг о друга, ветки ближних деревьев:
Дилинь-дон, дилинь-дон…
Это сказка или сон?
Вдруг на дорогу выскочил большой белый заяц, а за ним - лиса! Свет фар ослепил их, они заметались, не зная, куда укрыться от этого резкого неожиданного света. Выхода так и не нашли и со всех ног пустились бежать прямо перед машиной по сверкающей дороге, уже не обращая внимания друг на друга…
